Привет от Вернера - Коринец Юрий Иосифович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
– Нос! – сказал я. – Какой горячий! И сухой! И шершавый!
Вовка сейчас же тоже потрогал нос. И Гизи. И Ляпкин потрогал.
– Все ясно! – сказал Вовка. – Когда у собаки горячий нос, значит, она нездорова. Мы теперь с Юркой берем над ним шефство, пока он не выздоровеет...
– Какое шефство? – спросил Ляпкин.
– Такое, – сказал Вовка. – Когда кому-нибудь плохо, над ним всегда шефство берут. Помогают ему, ухаживают, лечат...
– Я тоже... шефовать буду, – сказал Ляпкин.
– Не «шефовать», а «шефствовать»! – сказал Вовка. – Но ты еще маленький! И разные глупости говоришь про собаку...
– Я большой! – надулся Ляпкин. – Я не говорю глупости!
– Нет, говоришь! – сказал Вовка. – Сам любишь втихомолку жрать, чтоб ни с кем не делиться, а сваливаешь на собаку!
– А Гизи можно шефствовать? – спросил я.
– Можно, – сказал Вовка, подумав. – Она аккуратная...
Ляпкин совсем надулся. Он нагнул голову и смотрел исподлобья. А мы все гладили Дика по черной блестящей спине.
– Ну поешь немного, поешь! – сказал я, подвинув миску.
– Мой папа его застрелит! – сказал вдруг Ляпкин Маленький мрачным голосом. – И мы переедем в эту комнату...
– Не застрелите! – сказал я. – Дик его как тяпнет зубами!
– А мой папа ка-ак стрельнет! – поднялся Ляпкин, замахав руками. – Ка-ак стрельнет!
– Да замолчи ты! – тоже поднялся Вовка. – И уходи отсюда!
И тут вдруг вошел Ляпкин Большой. Мы сразу притихли. Ляпкин Большой остановился посреди комнаты. Его взгляд скользнул по стенам, по запыленному столу и стульям, потом остановился на нас. Мне стало страшно от его взгляда, я прижался к Дику. «Он пришел его застрелить!» – мелькнуло у меня в голове.
– Ну, когда кончится эта собачья клиника? – сказал Ляпкин Большой недовольным голосом. – Ляля, ты чего здесь торчишь? – обратился он к сыну. – Сколько раз я тебе говорил... Опять ремня захотел?
– Папа, а ты его сейчас будешь стрелить? – спросил Ляпкин Маленький.
«А рука-то у него в кармане!» – подумал я про Ляпкина Большого, и тут я не выдержал: я бросился вон из комнаты, чуть не сбив с ног Ляпкина Большого.
– Мама, мама! – кричал я на всю квартиру. – Он хочет! Ляпкин! Собаку... – и упал с рыданиями в мамины колени.
Через минуту в комнате Усов разразился скандал. Когда мы с мамой туда вошли, Ляпкин Большой стоял в окружении жильцов.
– Это... это черт знает что... – бормотал он сердито.
– Вы карьерист и жестокий человек! – кричал Зусман, весь красный, со свалившимися на кончик носа очками.
– Моему мужу тоже необходима эта комната! Больше, чем вам! – басила Жарикова, дымя папиросой.
– Плевать я хотел на комнату! – кричал Зусман. – Но пусть не трогает собаку!
– Вы не смеете пугать детей и заниматься самоуправством! – сказала мама.
– Вон он сказал, что вы застрелите! – кивнул Вовка на Ляпкина Маленького. – И что вы комнату заберете...
– Эта ошшень нехарашо – стреляйть такой собака! – сказала Гизина мама. – Das ist abscheulich, so ein Hund zu erschie?en!
– Ну знаете... – развел Ляпкин руками.
– Не «знаете», а подлость! – крикнул Зусман. – И вы не смеете!
– Надоело... – начал было Ляпкин Большой.
– Это вы нам надоели! – сказал Зусман. – Все ваши интриги и подлости!
– Ну, мы пойдем, – сказал Ляпкин и шагнул вперед, чтобы взять за руку Ляпкина Маленького, который стоял позади собаки, причем немного наклонился над Диком.
И тут Дик вдруг вскочил, вырвавшись из моих объятий, и зарычал на Ляпкина Большого, оскалив огромные клыки... Шерсть у него на загривке встала дыбом...
Ляпкин Большой испуганно отскочил в сторону. Вовка схватил Дика за ошейник.
– Безобразие! – пробормотал побледневший Ляпкин Большой.
– Ничего, поделом вам! – сказала Жарикова.
– А ну-ка! – сказал Ляпкин Большой, схватил сына за руку, и они вышли.
Мы услышали, как Ляпкин Маленький громко заплакал в своей комнате, все время повторяя: «Не надо! Не надо! Ой, папочка, не надо!»
– Пороть его будет! – сказала Жарикова.
– Ужасно! – сказала мама.
– Можно, мы пойдем с Диком гулять? – спросил я.
– Мы берем над ним шефство! – важно сказал Вовка. – Гизи, Юра и я!
– Идите! – сказала моя мама. – Только не спускайте его с поводка. И ненадолго...
Но неприятности этого дня не кончились. Самое неприятное было еще впереди.
Во дворе мы с Диком обошли несколько раз вокруг Памятника, но Дик шел неохотно. Мы остановились. Сначала Вовка держал Дика на поводке. Потом я. А потом Гизи. Так мы стояли и держали его, держали, а он все стоял, опустив голову.
Тут вышел Ахмет с метлой и скребком и стал чистить двор. Он подошел к нам и погладил Дика по голове.
– Отпустите его, – сказал Ахмет. – Пусть побегает.
– Он убежит! – сказал я. – Нельзя отпускать!
– Куда убежит? – удивился Ахмет. – Зачем?
– Действительно, – сказал Вовка. – Куда ему бежать?
– Was hat er gesagt? – спросила Гизи. – Что он сказал?
– Das der Hund weglauft, – объяснил я.
– Может, отпустим? – спросил Вовка.
– Отпустите! – сказал Ахмет.
– Пусть маленька гуляй! – сказала Гизи и засмеялась.
Вовка наклонился к Дику, отстегнул карабин от ошейника и, слегка хлопнув Дика по спине, как это делал Усы, сказал:
– А ну, Дик!
И тут произошло неожиданное: Дик поднял голову, навострил уши и кинулся со всех ног со двора... Мы так и ахнули!
– Дик! Дик! – закричал Вовка и бросился за ним со двора и дальше – вниз по Кузнецкому.
Ахмет виновато застыл на месте, глядя вслед Вовке.
Мы с Гизи тоже побежали в ту сторону, но далеко мы не могли бежать: мне мама не разрешала и Гизи тоже, поэтому мы только до угла добежали и остановились.
Дик и Вовка некоторое время мелькали вдали, в середине Кузнецкого, а потом их не стало видно.
Вовкин крик замолк где-то вдалеке...
Мы с Гизи вернулись к Памятнику и стали ждать Вовку. В груди у меня билось сердце и колотило под ложечкой. «Все этот Ахмет виноват!» – думал я, глядя на Ахмета, подметавшего двор.
Вовка вернулся запыхавшись. Он сказал, что Дик помчался куда-то, не оглядываясь.
– Летел как пуля! – сказал Вовка. – Наверное, хозяина побежал искать! Или на кладбище! Такие собаки всегда бегают на кладбище... на могилу...
На другой день Зусман с Вовкой ездили на кладбище, но Дика там не было. Потом Зусман подал розыск в милицию с приметами Дика. Мы ждали, ждали – Дик не возвращался. Все в квартире переживали за Дика, кроме одних только Ляпкиных: Ляпкины торжествовали! Зато с ними никто не разговаривал.
ДЫХАНИЕ ВЕКОВ
Апрельским солнечным утром мы подходим с Иосифом к Троицким воротам Кремля. Мы идем в Кремль! Не просто так идем, а в гости. Да, да, не удивляйтесь – мы идем в гости к одной нашей знакомой, которая живет в Кремле. Сейчас узнаете, к какой знакомой... Дело в том, что в моем детстве не все запросто в Кремль ходили. А я ходил в Кремль с родителями, потому что у отца был туда постоянный пропуск. Я гордился этим: ведь не каждому в те годы выпало такое счастье. Просто мне повезло...
Я очень любил Троицкие ворота Кремля! По-моему, это самые лучшие ворота! Конечно, другие ворота тоже красивы, особенно Спасские. Спасские даже считаются самыми главными: на них установлены старинные часы с золотыми цифрами и стрелками, которые играют «Интернационал» – нашу лучшую песню. Она называется партийный гимн. Это не только наш гимн – это интернациональный гимн всех коммунистов мира. Раньше часы играли «Боже, царя храни!» Они это играли-играли, но напрасно: все равно царь не сохранился. Он слетел со своего трона, и теперь часы играют «Интернационал». И еще Спасские ворота самые главные потому, что из них Народный комиссар выезжает парад принимать. И все же мне больше нравятся Троицкие ворота. Почему? Во-первых, потому, что через эти ворота въехал в Кремль Владимир Ильич Ленин, вот кто! Потом-то он въезжал через другие ворота. А первый раз он въехал в эти ворота 12 марта 1918 года, когда наше правительство переехало из Петрограда в Москву. Так что эти ворота знаменательные. Символические ворота. Это во-первых. А во-вторых, они очень красивы! Ведь в них входят не как-нибудь, а по мосту. Когда-то это был подъемный мост через речку Неглинку. Неглинка именно здесь огибала Кремль и ниже, возле Боровицких ворот, впадала в Москву-реку. И сейчас она там впадает. Сейчас она тоже огибает Кремль, но под землей, в трубе, – я же вам говорил! – и мост сейчас перекинут через Александровский сад. Странно смотреть с моста на этот сад внизу, под стенами Кремля, и думать о том, что под садом, где-то во тьме, течет река Неглинка. А она ведь там течет, вот что интересно! Мы с отцом немного постояли на мосту, и я смотрел вниз на деревья, еще голые в весеннем солнце, увешанные вороньими гнездами, с тучами ворон над ними, смотрел на красивый Александровский сад и думал о подземной реке. И о том, как Ленин проехал здесь в восемнадцатом году, 12 марта. Интересно, о чем он думал, когда первый раз здесь проезжал, Владимир Ильич Ленин? Конечно, он думал не о реке! Он думал о победе Советской власти, о том, что вот она наконец утвердилась и въезжает в Кремль, в свою резиденцию...
