На последней парте - Халаши Мария (читать книги .TXT) 📗

— Меня ждешь? — спросила она.

Следом за тетей Дёрди Кати, понурившись, вошла в учительскую.

— Я знала, что ты подумаешь, поймешь и все же придешь ко мне, — сказала тетя Дёрди. Она села возле длинного стола и указала Кати место рядом с собой.

«Откуда она могла знать это? — ломала себе голову Кати. — Да если б не нашлась вчера роль и я не побывала у Гарашей, сегодня ни за что не пришла бы».

— Ну, я слушаю тебя, — сказала тетя Дёрди.

Тети Луизы уже не было в учительской, остался только запах ее одеколона. Незнакомая учительница окончательно исчезла за стопкой тетрадей.

— Я не была вчера в школе, — сказала Кати жалобным голосом. — Вот из-за этого! — И она протянула тете Дёрди грязный скомканный листок: так выглядела теперь, после всех пертурбаций, роль доктора. — Ее взял Руди. Вместе с моей книжкой по пению. Книжку так и не отдал…

Тетя Дёрди молча слушала Кати, ее горячий, взволнованный шепот и смотрела на смуглые, совсем коричневые руки, оживленно жестикулировавшие над столом. Тогда на воспитательском часе Кати вскочила и сказала, что выступать не хочет и ей вообще дела нет до всех этих затей. Крепко задумалась тогда учительница: чем же все-таки заинтересовать эту Кати Лакатош? Классные занятия ее не увлекают. Когда тетя Дёрди рассказывает о Петёфи и о том, как однажды поэт вернулся на родину, к матери, и как родилось его стихотворение:

весь класс слушает затаив дыхание, только Кати занята тем, как бы поймать сонную муху на стене. История ее тоже не интересует, хотя найдется ли еще такой ребенок, который не захотел бы послушать про легендарного доброго короля Матяша [11] и про то, как он стоял за обиженных и угнетенных. Тут даже вертушка Шашади затихает. А Кати попросилась выйти и вернулась уже только после звонка. Но вот, оказывается, это выступление все же что-то для нее значило: даже голос срывается, так она волнуется, объясняя с пятого на десятое всю эту историю с Руди и кирпичным заводом. Надо будет после праздника навестить ее, посмотреть, как они живут, что за семья.

Вдруг тетя Дёрди насторожилась: о чем это она?

— … десять яиц…

— Подожди, какие яйца? — спросила тетя Дёрди.

— Да вот из-за этого самого десятка яиц я и опоздала тогда на репетицию. И роль как раз перед тем пропала. Я побежала в магазин. Тогда два дня подряд не было в магазине яиц. Осенью-то куры меньше несутся! — пояснила Кати, видя, что тетя Дёрди все еще ничего не понимает.

— Но почему тебе нужно было бежать за яйцами? Твоя тетя никак не могла купить их в тот день сама? Ведь вы у нее живете?

— Она в Дебрецене.

— Давно?

— О, давно уже! Только записала меня в школу и на другой же день уехала. Жених все торопил ее. Они уже с тех пор и пожениться успели. Тетя Бёшке писала, что пока поживут в Дебрецене, ведь Лали там и работает. Это муж тети Бёшке — Лали. Он тоже учитель, музыке учит!

Тетя Дёрди молчала и странно, очень странно смотрела на Кати.

«Почему она так смотрит? — думала Кати. — В этом же нет ничего дурного, что тетя Бёшке вышла за Лали. Папа говорит, что учить музыке — очень хорошее дело».

— Почему ты не сказала мне об этом? — наконец спросила тетя Дёрди.

— Про яйца-то? Ну, просто это глупо звучит как-то…

— Не про яйца, а про твою тетю.

«Значит, ей все же не понравилось, что тетя Бёшке вышла за Лали», — сообразила Кати. Но вслух она сказала:

— Он очень хороший, этот Лали. Папа говорит…

Однако на этот раз тетя Дёрди не поинтересовалась мнением папы о Лали. Она прервала Кати:

— И кто же вам готовит?

— Я.

— А убирает кто?

— Я.

— Значит, ты все делаешь?

— Нет, что вы! Стирает и гладит нам тетя Лаки.

— Ну, а за покупками кто ходит?

— А за покупками я. Ну, еще посуду мою и всякое такое. Это после того, как папа побил меня, когда я целую неделю прогуляла. Да и нельзя же в беспорядке жить! Но я со всем этим быстро справляюсь. Сегодня, например, тушеное мясо приготовлю. Вот сейчас пойду и куплю говядины, меня уже знает продавец, дядя Сабо, он всегда дает мне хорошее мясо.

— Ах, ты… — сказала тетя Дёрди и опять помолчала. А потом еще раз спросила: — Почему же ты мне не сказала?

«Странные вопросы задают иногда взрослые, даже если они такие умные, как тетя Дёрди. Ну, как это она себе представляет? Вот я остановлю ее в коридоре и стану рассказывать, что сегодня собираюсь делать тушеное мясо? Подумаешь, дело большое — готовка! Вижу ведь по глазам, что она жалеет меня из-за готовки этой да уборки. Лучше бы тогда жалела, когда Агина мама говорила, что у ее Агики нет времени со мной разговаривать. Конечно, со мной-то ей некогда. Будто я не знаю, что они все то и дело бегают друг к дружке, и только меня никто не зовет к себе. Разве что Персик. Да и то два раза только. Тетя Дёрди сказала как-то, что судить о человеке надо по тому, как он себя ведет. И что раньше было не так. Тогда только те, у кого папа богатый, могли учиться да в красивые платья наряжаться, а до прочих, до бедных, и дела никому не было. Сейчас, сказала она, все по-другому. Что ж, может, оно и так, но меня это «по-другому» почему-то не касается».

— Ты не доверяешь мне! — Голос тети Дёрди как-то горестно зазвенел. — Ты должна была сказать мне, что живется тебе труднее, чем другим ребятам. Мы нашли бы какой-нибудь выход, сумели бы помочь тебе. Почему ты не на продленном дне?

— А кто тогда будет готовить ужин?

— Мы придумали бы, как сделать, чтобы у тебя оставалось больше времени на занятия. Потому что самое важное сейчас для тебя — учиться. Мы поговорим еще обо всем, ребята будут помогать, и тебе станет легче.

— Нет, не надо ребят, не надо! — воскликнула Кати неожиданно громко, так что даже незнакомая учительница подняла голову из-за своих тетрадей.

Тетя Дёрди взяла руку Кати в свою. Коричневая лапка исчезла под ее белыми пальцами. Кати с ужасом вспомнила, какие грязные у нее ногти.

— Знаю, девочка, — негромко говорила тем временем тетя Дёрди, — у тебя на сердце полно царапин и колючек. Ты не говорила мне, но я все равно знаю. И вся эта история с елкой мучила тебя. Мы поговорим еще об этом, и еще о многом другом. Все началось с того дня, когда никто не захотел сидеть с тобой.

«И совсем не с этого, а еще с кондитерской, откуда Маргитка меня выгоняла, официанта натравливала…»

— Но знаешь, почему они не хотели сидеть с тобой? Потому что ты была грязнуля, лохматая…

«Я не была тогда лохматая, даже ленту вплела в волосы».

— …И еще на тебе была такая необычная, такая длинная юбка. А дети не любят необычного. Да и взрослые тоже. Ты была, словом, немножко не такая, как они. И не только из-за юбки. Ты не слушалась, дичилась, все время была готова к отпору, толкалась, дралась, мне тоже отвечала невежливо, не так, как полагается. И с учебой у тебя неважно. Я-то знала, что ты неплохая девочка, что сердце у тебя доброе, добрее, может быть, чем у многих других ребят в классе, — но если ты отвечала плохо, я должна была ставить тебе единицу, а если ты опаздывала, не могла не отчитать тебя. Да еще этот недельный прогул! Помнишь?

«А все же Крайцар славный. И даже этот противный Беллак стоит всего четвертого «А», что ни говори».

— Слушай меня, Кати! В жизни множество самых разных правил, которым нужно подчиняться, даже если это нелегко. Иначе все полетело бы вверх тормашками. Ты только представь себе, что было бы, если бы у нас в классе, например, каждый стал делать, что хочет…

«Вот уж Коняшка показал бы…»

— Если тебе положено ходить в школу — без четверти восемь изволь быть здесь. В школьном халате, умытая, причесанная. Ты заметила, что с тех пор, как стала больше следить за собой, в классе к тебе и относиться стали лучше?