Чур, не игра! - Бременер Макс Соломонович (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
Затем с короткими интервалами раздалось ещё два взрыва:
— Абсурд!.. Ерунда!..
И после этого грозно, однако уже вполне членораздельно, Евгений Дмитриевич произнёс:
— Не намерен тратить время попусту!
Рома не изменился в лице. В продолжение канонады он оставался невозмутимым и неподвижным, как Ботвинник в цейтноте. При последних словах Евгения Дмитриевича он поправил очки и сказал:
— Ответ ваш производит, не скрою, весьма неблагоприятное впечатление. Впрочем, вы вправе располагать своим временем как угодно.
— На кого… неблагоприятное впечатление? — спросил Евгений Дмитриевич, слегка изменив тон.
— На комитет. И — предвижу — на актив.
Не глядя больше на нашего физика, Рома предложил членам комитета перейти к следующему вопросу.
Евгений Дмитриевич направился к двери. На пороге он задержался.
— Если общее мнение сложится… по этому поводу, я не откажусь ещё раз подумать о вашей затее, Анфёров.
— Что ж, это несколько обнадёживает, — спокойно заметил Рома ему вслед.
Как внушительно это прозвучало! Как захотелось мне при первом удобном случае сказать какому-нибудь недоброму человеку, что он производит на меня «неблагоприятное впечатление», увидеть его растерянность и сухо заметить, что это меня «несколько обнадёживает»!
Казалось, я узнал магические слова, которыми отныне всегда смогу защититься от любой грубости.
С того дня я мечтал о дружбе с Ромой даже чаще, чем о знакомстве с Зиной Комаровой или шахматном матче с чемпионом мира.
Но что же мешало мне на самом деле подружиться с Ромой? Почему я лишь мечтал о дружбе с ним?
Рому уважали все, но близких друзей у него не было. Двое или трое ребят, с которыми он в прошлом близко дружил, а потом перестал, говорили, что он предъявляет к дружбе такие высокие требования, которых просто невозможно выдержать. Бывшие друзья очень жалели, что дружба с ним позади, но уверяли, что тут ничего нельзя было поделать.
Слушая их, я всякий раз про себя думал, что уж я-то сумел бы сохранить Ромину дружбу! Я выдержал бы самые высокие требования. Но, уверенный, что сберёг бы дружбу, я вовсе не надеялся её приобрести. Мне казалось, что Ромино превосходство надо мной слишком велико.
К тому же я не славился и особой активностью. Напротив, в докладе Ромы на отчётно-выборном комсомольском собрании, в разделе, начинавшемся словами «Вялое участие в работе принимали», моя фамилия стояла сразу после двоеточия.
Чем же я мог быть интересен Роме Анфёрову?..
II
Как-то солнечным мартовским днём я шёл в «Ударник» на кинокартину с участием Зины Комаровой. Был морозец, но на солнечной стороне улицы таяло; прохожие, спасаясь от капели, отступали к самой кромке мокрого тротуара. Я шагал и, глядя на противоположный тротуар, по-зимнему обледенелый, присыпанный песком, думал вперемежку о Зине Комаровой и Роме Анфёрове.
Я не мечтал о них, а мысленно рассуждал: наверно, нет на свете человека, который вспоминал бы о Зине Комаровой чаще, чем я, но странно, именно с таким человеком, то есть со мной, она не знакома. Когда я иду из школы, а она — в свой театр (наша школа и Театр комедии и водевиля стояли на одной улице), мы встречаемся и на узеньком тротуаре оказываемся совсем близко друг от друга. Однако ни разу она на меня не посмотрела. Если б ей сказали: «О вас больше всех людей думает парень, которого вы встречаете по пути в театр возле почтового отделения», она поняла бы, о ком говорят?.. Нет, скорее всего — нет.
Ну неужели оттого, что мы ходим по одной и той же улице, ничего не меняется? Неужели я мог бы жить в другом городе и от этого Зина Комарова не была бы более далека?..
Должно быть, так. Артисты не знают в лицо своих зрителей, а я всего-навсего её зритель — и в кино, и в театре, и… И просто стыдно, что в воскресенье, в час окончания дневного спектакля, я уже два раза делаю одно и то же.
Низкой и длинной, как тоннель, подворотней прохожу во двор дома напротив театра. Отсюда наблюдаю за артистическим подъездом. Появляется Зина Комарова и минуту стоит на пороге, ожидая подругу. А я, наполовину скрытый за домом, одним глазом гляжу на неё в трубу тоннеля, точно в подзорную трубу…
Стыдно… Хоть ничего другого и не придумать. Но как повёл бы себя на моём месте Рома Анфёров?
Это я не успел себе представить. Передо мной, как говорится, «откуда ни возьмись», возник Рома Анфёров. Он вёл под руку пожилую женщину и в то же время нёс на плече массивный чемодан. Сама женщина несла только круглую картонную коробку, в какие пакуют торты и шляпы.
— Привет! — сказал Рома Анфёров, ещё не останавливаясь, но так, что я сразу почувствовал: за этим что-то последует. Действительно, он спросил: — Куда направляешься?
— В «Ударник», на новую картину, — ответил я, от волнения забыв её название.
Впервые Рома завязывал со мною разговор.
— На какую? — спросил он. — Как называется?
— Называется? Очень похоже на старую одну картину… — И название старой картины, мелькнув, ящерицей ускользнуло из моей памяти.
— Ясно! Название новой картины, которое ты забыл, напоминает тебе название старой картины, которое ты тоже забыл, — сказал Рома быстро и весело. — Всё равно я знаю: там Зина Комарова снималась?
— Совершенно верно. Кажется, да, — отвечал я так, точно вспомнил, что мне об этом говорили. Я не хотел открывать Роме Анфёрову, что иду в кино именно ради того, чтобы увидеть Зину Комарову.
— Слушай, ты очень хочешь в кино?.. — спросил он. — Один идёшь?
— Да. Не особенно. А что? Один. — Я не знал, как пойти ему навстречу: мне казалось, он не решается о чём-то попросить.
— Тут такая штука… Вы познакомьтесь… — Мы с Роминой матерью раскланялись. — Я провожаю мать на вокзал. Но через пятнадцать минут… — он бросил мимолётно-пристальный взгляд на часы, — начинается пленум райкома комсомола. С вокзала мне к началу не поспеть. Может быть…
— Может быть, я провожу вас? — перебил я, обращаясь к Роминой матери.
— Просто меня выручишь, — сказал Рома, переставляя чемодан со своего плеча на моё. — А на картину эту сходим с тобой завтра. Я билеты возьму.
До вокзала мы с Роминой мамой доехали на метро. По дороге она несколько раз повторила, что ей очень неудобно меня затруднять, а я неловко ответил, что рад был затрудниться. Едва мы вышли на вокзальную площадь, к нам подошёл носильщик и взял у меня чемодан.
Ромина мама принялась меня благодарить. Я пожелал ей счастливого пути. Носильщик поставил чемодан на тележку. Ромина мама спросила, почему она никогда не видела меня у них дома. Человек, правивший электродрезиной, гружённой мешками с почтой, крикнул нам, чтобы мы посторонились. Носильщик покатил тележку к воротам перрона. По радио сообщили, что начинается посадка на поезд Москва — Киев. В этой суете можно было и не отвечать на вопрос.
А потом носильщик, лавируя между пассажирами, быстрее покатил тележку, и у входа на перрон мы с Роминой мамой простились.
— Приходите к нам в гости! — крикнула она мне вслед.
Домой я возвращался пешком и по дороге думал: как это удивительно получилось — шёл в кино, а вместо этого проводил на вокзал маму Ромы Анфёрова, которую ещё час назад совсем не знал… И завтра иду в кино с самим Ромой Анфёровым! Мог ли я ещё утром предвидеть что-либо подобное?
И я радостно почувствовал вдруг, что впереди ждёт меня ещё не раз и необычайное и непредставимое…
— «Все мечты сбываются, товарищ!..» — запел кто-то возле самого уха, вкрадчиво и настойчиво обнадёживая.
Я поднял голову. Окно второго этажа было настежь распахнуто. На подоконнике стоял проигрыватель. В глубине комнаты звенели бокалы. Мужской голос громко сказал:
— За встречу!
«Должно быть, встретились люди, которые долго этого ждали, — подумалось мне. — Может быть, уже не надеялись увидеться. Но встретились». И чья-то открытая, нараспашку, радость на миг коснулась меня. И явственнее, острее, чем минуту назад, я ощутил тогда, что в жизни всё несбыточное может сбыться…
