Малахов курган - Григорьев Сергей Тимофеевич (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

На обреченном корабле

На рассвете Корнилов приказал просемафорить на линию заграждения, чтобы шаланды и гребные суда, назначенные принимать тяжести, а затем и людей, отошли от затопляемых кораблей. Вслед за тем пяти пароходам, в том числе и «Громоносцу», подали сигнал: стать в линию вдоль затопляемых кораблей левым бортом к ним на расстоянии кабельтова, не класть якорей и держаться на парах.

Когда пароходы заняли свои места («Громоносец» пришелся против «Трех святителей»), крики на кораблях затихли.

Корнилов и Нахимов сели в шлюпку и с Андреем Могученко на руле направились ко входу на рейд.

В беседе наедине Корнилов и Нахимов обговорили, что им предпринять. Нахимов уверял Корнилова, что открытого возмущения быть не может. Он догадывался, что экипажи семи обреченных кораблей все еще не теряют надежды, что приказ отменят, и выигрывают время до подъема флага. Матросы не сомневались, что флаги будут подняты и на обреченных кораблях. А если поднимут флаги, то при свете дня на глазах у всего Севастополя флагов не спустят. Корнилов согласился, что он не решится ни распорядиться насчет спуска флагов, ни топить корабли с поднятыми флагами. И, стало быть, приговоренные корабли выгадывали день жизни. Очевидно, особенная сила была в команде корабля «Три святителя». Туда и направились адмиралы. Пароходы нужны были для того, чтобы устрашить непокорных и в случае нужды ускорить их потопление залпами снарядов в подводную часть кораблей.

Шлюпка миновала Александровскую батарею и направилась между кораблями и пароходами от Городской стороны к Северной, где стоял корабль «Три святителя».

Корнилова и Нахимова сразу узнали. С кораблей и с пароходов раздалось раскатистое «ура» и провожало шлюпку до самого трапа «Трех святителей».

Когда адмиралы, а затем Андрей Могученко поднялись на палубу, вахтенный начальник, мичман, бойко отдал рапорт, что на корабле все благополучно.

Корнилов и Нахимов прошли на ют, а Могученко – на бак, куда за ним толпой повалили со шкафута матросы. Корнилов вошел в каюту капитана. Нахимов остановился и подозвал мичмана [172] Нефедова-второго с «Георгием» [173] за Синоп на груди.

– Голубчик, Ваня, пригласи господ офицеров в кают-компанию [174]…

– Очень хорошо! – ответил весело мичман, блеснув озорными глазами. – Прошу вас, ваше превосходительство, от всего общества корабля пожаловать в кают-компанию. Все мигом соберутся!

Нефедов убежал, а Нахимов пошел в кают-компанию.

Капитан Зарин сидел в каюте на диванчике закрыв глаза, с головой, обвязанной мокрым полотенцем, и покачиваясь: он мучился ужасным приступом мигрени. В каюте пахло уксусом.

Открыв глаза на звук шагов, Зарин вскочил, сорвал с головы полотенце и растерянно посмотрел на Корнилова воспаленными, измученными глазами.

– Очень хорошо, капитан, что вы сняли свой тюрбан, – холодно сказал Корнилов. – Замените его фуражкой и следуйте за мной. Мы явились помочь вам исполнить ваш проект. Оказывается, это не так просто, как мы с вами думали!

Корнилов повернулся и вышел из каюты.

Зарин покорно снял с вешалки фуражку, надев ее, последовал за Корниловым на шканцы и вместе с ним поднялся на мостик.

Корнилов брезгливо оглядывал палубу корабля. Везде и во всем был беспорядок. Валялись неубранные снасти, грудой лежали чемоданы, связки, узлы. На палубе – клочки бумаги, окурки, концы троса.

– Что это?! И вам не стыдно, капитан!

Зарин вспылил:

– Что это?! Да-с, господин адмирал! Вам не нравится! Вы к умирающему другу пришли проститься и возмущены, что он небрит! К покойнику – и паркет не натерли!

Зарин разрыдался и, опершись локтями на поручни мостика, закрыл глаза рукой.

– Простите меня, – мягко сказал Корнилов, – я не сдержался, виноват. Я тоже потерял нервы.

Корнилов с мостика обратился с речью к экипажу корабля. Рядом с Корниловым стояли справа – Нахимов, слева – капитан Зарин, а по правую руку Нахимова – Андрей Могученко.

Матросы сгрудились на шкафуте, однако не переступая за линию вант грот-мачты – отсюда начинались шканцы. Здесь лицом к мостику стояли офицеры корабля. Они вышли из кают-компании за Нахимовым пристыженные, растерянные, притихшие: очевидно, адмирал распек их основательно. В искусстве распекания у Нахимова не было равных.

И матросы присмирели. На них оказали влияние речи старого Могученко на баке.

– Товарищи! – начал Корнилов. – Армия наша вернулась в город после кровавой битвы с превосходящими силами неприятеля. Потери наши огромны. Это показывает, что войска наши сражались храбро и стойко, хотя враг превосходил их числом и вооружением. Армия вернулась, чтобы грудью защищать наш родной город. Неужели мы предадим войска? Матрос солдату друг и брат! Армия на Альме загородила телами убитых дорогу к Севастополю. Противник наш еще не опомнился. У нас есть время, чтобы приготовиться к встрече. Время короткое: не дни, а часы! Не сегодня, так завтра неприятель предпримет наступление на Северную сторону. И флот его может сегодня же приблизиться. Вчера вечером пароход «Роланд» подходил на разведку к входу в рейд и быстро удалился. От разведки не могло укрыться чрезвычайное движение в бухте. Английский адмирал, по докладу командира «Роланда», приказал пароходам поднять пары. Казаки из разведчиков на Бельбеке доносят, что с вечера флот неприятеля закутался в облако дыма. Неприятель готовится, думая, что мы выйдем в море и дадим ему бой!

Слабое «ура» вспыхнуло и погасло в толпе матросов.

– Все мы в последнюю неделю лелеем одну мысль – выйти в море и победить или погибнуть. Но я с болью в сердце отказался от этой мысли. Почему? Вы видите справа по борту пять наших пароходов. Вы смеетесь над ними, называете их «самоварами». Признаюсь, и мне паруса милее. Но паруса, наши крылья, зависят от ветра. В соединенном флоте неприятеля двойное против нашего число пароходов и тройное – против наших парусных кораблей. Жаль, что у нас мало «самоваров», – мы вынуждены отказаться от мысли поразить врага на море. Да и время упущено.

У вас, я знаю, явилась мысль встретить флот неприятеля левым бортом, когда он сделает попытку ворваться в рейд. Согласен, мы нанесли бы их флоту большой урон. Все равно пальбой из своих тяжелых бомбических орудий неприятель потопит все наши корабли. Я вижу среди вас людей из других экипажей. Вы мне скажете: «Вот и хорошо: связанные в одну цепь швартовыми [175], корабли утонут, и цель – загородить рейд – будет достигнута. И мы умрем со славой в бою под флагом».

Верно! О том, что вы хотите нарушить дисциплину, больше всего дорогую на море, у меня не было мысли и нет. Погибнуть в славном бою прекрасно! Но вместе с кораблями и мы погибнем. А мы нужны для защиты города, там наши дома, наши семейства, наши дети. Больше скажу: защищая родной город, мы будем защищать и всю Россию, честь и славу Отечества.

Одна армия не отстоит Севастополя, а вместе с нами отстоит. Слов нет, тяжело уничтожать то, что мы создали своими руками. Много труда мы положили на то, чтобы держать корабли, обреченные в жертву, в завидном всему свету порядке. Подчинимся неизбежному. Главнокомандующий приказал потопить корабли. Я с ним согласился. Адмирал Нахимов согласился. И вы должны согласиться. Москва горела, а Россия не погибла!

Экипаж ответил Корнилову взрывом «ура». Отголоском крик прокатился от корабля к кораблю по всей линии заграждения.

Корнилов знаком руки остановил крики и в наступившей тишине закончил речь:

– Мы оставляем корабль, уверенные, что вы исполните свой долг. Ваш капитан доложил мне, что все подготовлено к затоплению: надпилены, где надо, шпангоуты [176], надрублены под ватерлинией [177] борта. Довольно трех человек. Я вызываю охотников.