Сказки моей жизни - Яковлев Александр Степанович (читать книги txt) 📗
— Бежим, — говорит, — сейчас приедет!
— Бежим!
Я мы побежали. Бабушка закричала:
— Куда? Стой! Задавят вас! Стой!
А мы и не оглянулись.
Вся большая дорога была усеяна народом. Купцы и чиновники ехали в экипажах. Все были пестро одеты. Издали было видно, как по соседней дороге тоже поспешно шли пестрые толпы.
Вот и депо, вот и вокзал. Все увито зеленью. Тысячная толпа запрудила все кругом. Рельсы нитками тянулись по полотну.
Мы забрались в лес как раз против вокзала и стали глядеть, что будет.
Из вокзала иногда выходил бородатый человек в красной фуражке; мы узнали, что это самый главный. Вся толпа смотрела пристально на него. Народ все прибывал. Уже в лесу возле нас плотно стояли мужчины и женщины. А чугунки пока не было. Одна женщина сказала мне:
— Мальчик, ты бы залез на дерево да посмотрел, не идет ли.
Я выбрал дуб повыше и полез. Мужчины и женщины зашумели одобрительно:
— Так бы давно…
— Лезь выше, виднее будет.
По другим деревьям лезли еще мальчуганы. Я залез на самые верхние сучья. Насыпь уходила в лес совсем близко.
По насыпи протянулись рельсы. Ничего на них не было. Толпа шумела внизу.
— Ничего не видно? — спрашивали меня.
— Ничего.
Я выбрал крепкий сучок, уселся поудобнее и стал ждать. Внизу взрослые и мальчуганы наклонялись ухом к рельсам, слушали, не идет ли. Толпа устала, двигалась лениво. Долго мы ждали. Вдруг далеко за лесом раздался гудок. Толпа вздрогнула и заметалась.
— Идет! Идет! — раздались крики.
Я увидел белый дымок вдали над лесом. Оттуда послышалось пыхтение. И вот из-за леса тихо выехало по насыпи что-то большое, черное, с трубой, а из трубы пыхал дым: «пых-пых-пых!»
Толпа внизу металась, точно ее колыхал ветер. Мне стало страшно: один я здесь, вот подъедет чугунка, увидит меня на дереве, что тогда будет? Я поспешно полез вниз. Вот-вот и земля. Вдруг где-то недалеко загудело пронзительно. Толпа ударилась в лес. Я спрыгнул на землю, упал, поднялся, побежал вслед за другими. Но гляжу, многие стоят, попрятались за деревья, высунули головы, глядят, ждут. Тогда и я воротился, тоже встал за дерево: «Авось чугунка не заметит».
Возле вокзала и дальше народ стоял стеной. Красная шапка впереди.
Рельсы загудели, а по ним к вокзалу медленно подъехала на колесах машина, похожая на огромную бочку с трубой. У бочки сзади приделана будка, — там виднелись люди. Машина остановилась. Грянула музыка. Толпа заорала «ура» и бегом бросилась к машине. У вокзала кого-то качали, подбрасывая в воздух. Почему-то мне было очень весело, и я тоже кричал «ура». Здесь я услышал впервые слово паровоз — так называли черную машину с трубой. Те люди, что стояли на паровозе, мне казались диковинными.
Когда музыка наигралась досыта, а толпа охрипла от крика, паровоз стал ходить по рельсам перед вокзалом. Он шумно пускал пары, ехал то быстро, то медленно. И опять толпа орала несмолкаемо.
Я издали смотрел на паровоз. Вот он весь в парах, в дыму несется мимо. Огонь мелькает у него между колес… И я вспомнил железного коня из бабушкиной сказки. «Ведь это он, железный конь… Он бежит — земля дрожит; овраг на пути — через овраг скачет, река — через реку махнет. Что его остановит?»
ВОЛШЕБНЫЙ КОРАБЛЬ
… Через море-океан плывет дворец волшебный…
Пароходы на Волге появились давно, лет за пятьдесят до моего рождения. Мой дед мне рассказывал, как шел по Волге первый пароход.
Везде по селам и городам первый пароход встречали со страхом. Благочестивые люди полагали, что тут дело без бесовской силы не обошлось. «Идет по реке этакая махина, огнем и дымом пышет, ревет страшнейшим голосом — тут неробкий человек и то испугается».
В некоторых селах навстречу пароходу выходили крестные ходы, надеясь, что бесовская сила — этот самый пароход — исчезнет при виде икон.
Долго потом, года два или три, никто не решался сесть на пароход. Если куда ехать надо, ехали на барках и лодках, как в старину. И только уж потом освоились, стали ездить и на пароходе. Но обычно проедет, а потом молебен служит, чтобы очистить себя от греха: «Прости, господи, что с бесовской маши ной связался».
Особенно рьяно бунтовали на Волге против пароходов бурлаки и водоливы. Да и что могло сулить им появление парохода? Еще большая кабала и зависимость от хозяев-пароходчиков ожидали их, многих — безработица и нищета.
Кто теперь ходит по Волге лямкой? Я вот, волжский житель, а уже настоящей бурлачьей тяги, когда одно судно тащат десять-пятнадцать бурлаков, не видел.
Так только иногда рыбаки проведут бечевой свою большую лодку с рыбой. Да и то мало. Пароходы — большие и маленькие — заполонили великую реку.
Раздается по берегам Волги этакий могутной, заливистый рев парохода. И первые думы о пароходе связаны именно с этим могучим ревом. Бывало, вечером вдруг над всем городом прокатится рев и долго переливается в приволжских горах и замирает где-то далеко-далеко.
Днем из окна было видно, как по Волге ходили огромные белые двухэтажные дома с окнами, дверями и трубами. Из труб хвостом расстилался дым. И очень хотелось побывать в таком доме… И долго, лет до семи, не удавалось побывать. Каждый год ранней весной мой отец уезжал на работу в Саратов. Раз перед сборами в дорогу он сказал мне, что возьмет меня с собой. Вот радовался я! Немедленно я оповестил с гордостью всех своих приятелей:
— В Саратов еду на пароходе!
Помню недолгие сборы, узлы и корзины. Мы пошли по улице, а соседи спрашивали моего отца:
— Уезжаете?
— Уезжаем. До свиданья!
— Час добрый. Путь счастливый.
И торжественно раскланивались.
На берегу возле пристани было уже много народу. Волга казалась необъятно широкой, вся серебрилась на солнце; люди на берегу и на пристани весело суетились, кричали, и мне хотелось кричать, смеяться, бегать. Мне неприятно было, почему у бабушки и мамы лица печальные, если так хорошо на Волге и мы поедем сейчас на пароходе. Мы долго стояли на пристани у самого борта. Волга была вот здесь, у самых наших ног, гладкая, огромная, лишь вдали виднелись кустики на том берегу. Бабушка крепко держала меня за руку: боялась, что я упаду за борт. Вдруг толпа заволновалась, и я услышал говор:
— Идет, идет!
Все посмотрели на Волгу вдаль, к Белой горе. Там завиднелось белое, светящееся на солнце пятнышко. Пятнышко быстро вырастало. Вот показались окна, труба, — из трубы полосой тянулся дым, — и я уже видел ясно: это шел белый пароход.
Здесь, на пристани, люди возбужденно задвигались, сгрудились к борту, перебирали свои корзины и узлы, поспешно прощались.
А пароход ближе, ближе. Белое бойкое облачко рванулось над ним ввысь, и широкий, сильный рев сотряс Волгу. Пароход сделал плавный поворот и направился к пристани. Он шел важно, напоминая мне большую белую птицу. Я услышал крик:
— От борта прочь! От борта дальше!
Толпа отодвинулась от борта. Матросы в кожаных картузах забегали по пристани вдоль загородки. Пароход шел медленно. Слышно было, как плицы [1] его колес стучали по воде. С пыхтением и со вздохами он подошел к пристани и сразу стеной вырос выше нас, выше крыши. Я увидел, какой он большой. На палубе стояли нарядные женщины и мужчины. Дядя в белом кителе забрался на самый верх парохода, на мостик, командовал оттуда:
— Чалки давай!
От парохода к пристани полетели тяжелые мячи, к которым привязаны веревки. Мячи гремели по железной крыше пристани. Матросы ловили веревку в воздухе и торопливо тянули ее из воды. Я видел, как из воды вылезал толстый канат, похожий на змею. Пароход боком подошел к пристани. Пристань затрещала, заскрипела.