Единственная - Ярункова Клара (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Факт, — подхватил другой. — Такую косу рисовать без угля — только дело портить.
— Кто умеет рисовать, — съязвила я, — тот и без угля нарисует. А кто не умеет, тому и уголь не поможет.
Ну и попала же я пальцем в небо! Ребята-то уже на втором курсе Художественной академии! Они мне сами сказали.
— Но если ты полагаешь, что мы плохо рисуем, что ж, придется нам уйти из академии…
Я думала, что сквозь землю провалюсь. Но ведь их портреты были такие неудачные!
Я начала объяснять, что я имею в виду.
— Нечего оправдываться, — похлопал меня по плечу один из них. — Мы модернисты, и нас почти никто не понимает. С какой же стати понимать тебе?
— Не расстраивайся, — прибавил второй. — Мы тебе прощаем.
И начал чертить всякие линии, треугольники и круги.
Надо же, чтоб так не везло! В кои-то веки встретила родственные души — и так сама себя подкосила… Закрыла я свой блокнотик, а сама готова была очутиться хоть на Мадагаскаре. Как раз в это время их руководитель разрешил заведующему турбазой включить танцевальную музыку, и ребята начали сдвигать столы. Оба художника сейчас же пригласили меня. Я спросила разрешения у тети Маши, и она позволила. Вот танцую я с одним, а он мне говорит, что, если после школы у меня будут трудности при поступлении в институт, чтобы я обращалась к нему.
— О, у меня еще есть время подумать, — сказала я, потому что мне пришло в голову, что и насчет двенадцатилетки-то у меня еще не все железно. Ему, разумеется, я не доверилась.
Второй мне тоже обещал протекцию. А мне смешно было от такой заботливости.
— А что, у вас там одни модернисты? — спросила я, потому что академия меня интересует.
— Да нет. Есть несколько тупиц реалистов, только у них нет будущего.
Ой, мамочки! Я уж хотела было спросить, не думают ли они, что и я тупица, да промолчала.
— И вообще, — засмеялся юноша, — поговорим о более интересных вещах. Как тебе тут нравится?
— Хорошо живется, — сказала я. Но эта тема не показалась мне особенно интересной.
Играли только современные ритмы, и кое-кто танцевал довольно-таки смело. Я оглянулась на наш стол и, увидев, что нашим это даже нравится, выдала перед тетей Машей бешеный твист — почти как дома перед мамой. У всех глаза на лоб полезли, даже у того господина в углу, который ни с кем не разговаривал, — этакий горный волк в толстом свитере. А я смеялась, показывая, что это я просто дурю, а не танцую нормально. Зуза со своим парнем сидела у стенки, как сосиска с горчицей. Им было не до танцев: во время танца они были слишком далеко друг от друга, а это им не подходило. Прелесть!
Потом стали играть в фанты. Когда наступала моя очередь и мне надо было выходить с кем-нибудь в прихожую, тетя Маша всякий раз бросала карты и тоже выбегала, будто бы в туалет. Конечно, не по правде: это она меня сторожила, как бы со мной чего не случилось наедине с парнем! Знаю я эти штучки! Мне было смешно и немножко жалко тетю — еще простудится в своем тонком свитере! Когда она опять прошествовала мимо меня, я побежала за ней и сказала:
— Не бойся, тетя Машенька, я хоть и взбалмошная, но ты все-таки спокойно можешь сидеть на месте. Правда!
Ей-то я могу так сказать: мы с ней друзья.
— Но, Оленька, — стала тетя разыгрывать комедию, — это неприятно, но мне, честное слово, надо часто выбегать…
Смешные эти взрослые!
После фантов мы опять потанцевали. Сосиска с горчицей тем временем исчезли. Заиграли танго «Криминаль», мы уселись и чуть не рассыпались со смеху, представив себе криминалистов, как они танцуют это танго.
Сидим мы, хохочем, вдруг подкатывается ко мне этот горный волк в свитере и кланяется. А мне вовсе танцевать не хотелось, танго я не люблю, но пошла. Чтоб не обиделся.
Волк танцевал молча, но кружил меня довольно-таки неприлично. Меня охватила злость, я немного отстранилась, да и вообще так танцевать нельзя, не говоря о том, что весь он пропах каким-то кремом.
— В чем дело? — притянул он меня к себе. — Ласочка хочет набить себе цену?
Я просто оцепенела, ноги меня не слушались. Что он болтает, этот пакостник? Я хотела вырваться, но он держал меня как в клещах и таскал за собой. Да еще рукой охватил меня гнусно, но так, чтобы никто не заметил. На мизинце у него был длинный черный ноготь и глаза, как у убийцы, который в телевидении убивал девочек среди бела дня.
— Не дури, — пробормотал он. — Я сейчас выйду, а ты выходи за мной в темный уголок. Не пожалеешь.
Кровь остановилась у меня в жилах, и потом я уже не помню, что было. Хотелось со всей силы ударить его по физиономии, но не могу я этого! Я вырвалась, убежала в комнату, бросилась на постель и страшно заплакала. Говорят, в столовой разразился огромный скандал, но меня это не интересует, я туда больше ни ногой. Мне хотелось домой, я все просила тетю Машу отпустить меня утром одну на станцию. Бабуля тоже плакала, а тетя просидела со мной весь вечер. Дядя Томаш пришел позже.
— Ничего, Оленька, этот тип целым домой не вернется! Я позабочусь о том, чтобы завтра его с Луковой отнесли на носилках!
Тетя Маша и Бабуля засмеялись. Я тоже, потому что у меня уже страшно болела голова от рева. Дядя дал мне стакан воды и какую-то таблетку. Я разделась, и мы улеглись спать.
Другие, может, и спали, а я глаз не сомкнула. Ни за что нельзя мне было их закрывать, потому что тогда мне сразу начинал мерещиться черный ноготь этого типа и его отвратительные, напомаженные волосы. И как только возникала опасность задремать, я вспоминала те гадости, что он шептал мне, и сон как рукой снимало. В ушах звучала мелодия того танго. Возненавидела я его на всю жизнь.
Я не плакала, но, наверное, слезы текли сами собой, потому что подушка совсем промокла. Огонь в печке погас, а погода стояла морозная. Меня стал пробирать холод. Я положила руку под щеку, чтобы не лежать на мокром. И тут опять все началось сначала! Меня затрясло, и я выскочила из постели. Моя рука пропиталась запахом его отвратительного, гнусного крема!
Вскочила и тетя Маша, пошла со мной в умывальную. Я намылилась и вымылась холодной водой. Было четыре часа утра. Тетя Маша принесла свое одеяло и легла со мной. Я взяла с нее обещание, что утром меня проводят на поезд. Был бы тут папка, показал бы он этому Убийце! Только я знаю, что папке я все равно ничего не скажу. Да и как?
Утром светило солнце, резало глаза острыми иглами — пришлось надеть тетины зеленые очки.
Дядя Томаш смазывал лыжи. Мои он тоже намазал, будто не знает, что я сегодня уезжаю. Сказала я ему про это, а он смеется:
— Неужели ты испортишь себе каникулы из-за одного дурака?! В будущем таких мы будем сажать в тюрьмы, а пока сами с ними справимся. Беда лишь в том, что он смылся. Но я его найду, и тогда… быть ему на кладбище или по меньшей мере в больнице! — Он взмахнул кулаком, черным от лыжной мази. Пахла она роскошно!
Пришла тетя Маша. Они с Бабулей разыскивали меня: принесли чаю и пирожных.
— Поторапливайся, Оля, — сказала тетя. — Сегодня загорим, как цыгане!
Бабуля прыгала вокруг нас, теперь ей и в голову не приходило чем-нибудь меня треснуть. Поумнела.
— Когда мой поезд, тетя Маша? — спросила я.
— Когда? — Она посмотрела на меня. — В воскресенье тогда же, когда и наш. Вместе мы приехали, девочка, вместе и уедем. Только ненормальный уедет в такую погоду домой по милости одного негодяя. Поднимемся по канатной дороге на Хопок и будем загорать. А теперь мигом пейте чай, ешьте пирожные, и марш на улицу! И точка!
Да, для меня это была неожиданность. Но когда тетя Маша говорит «и точка», надо слушаться. В конце концов мне тоже неохота возвращаться белой как простокваша.
Я опасалась, что все будут пялить на меня глаза. Напрасно — все уже давно выбрались на солнышко. Что ж, если так, то я, пожалуй, выдержу до воскресенья.
Потеха с этой Бабулей! Духами поливаться смелости хватает, а на канатной дороге дрожит. Уцепилась за маму. Я села с дядей Томашем. Он развлекал меня как мог, но я все время озиралась, нет ли где того Убийцы в свитере. Нет! Может быть, он днем спит, а по ночам выходит на добычу. Конечно — он такой ужасный!
