На узкой тропе(Повесть) - Кислов Константин Андреевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
— Да?
— Конечно. Мадарип-ишан это испытал на себе. А когда ему удалось — сказал: «Душевная болезнь — наша охранная грамота. Не стыдитесь ее». И вот с тех пор…
Насыров вспомнил Саитбаева и пожалел, что того нет рядом.
— Мне все-таки надо пойти и рассказать, — тяжело вздохнул Алихан. — Не хотелось… Но вижу — больше нельзя откладывать. Боюсь, что может что-нибудь случиться. А что касается меня — будь что будет, я заслужил…
— Верю вам, — тихо сказал учитель. И опять подумал о Саитбаеве — как он хотел видеть его в эту минуту! А вдруг совет, который он собирался дать, окажется неподходящим и помешает делу? Но почему он, Саитбаев, тогда сам не сказал о Душанбе, не предупредил, что можно и чего нельзя. Такой человек, как Саитбаев, ничего не мог упустить из виду, не имел права…
— Если вы решили отказаться от этих жалких фанатиков, от всего прошлого, следует сказать главное, Алихан-ака. А главное, как я его понимаю, надо сказать открыто, полным голосом, чтобы все слышали. Понимаете?
— Не совсем.
— Послушайте меня, Алихан-ака, я ваш друг и не желаю ничего вам плохого. Вы никогда не думали о том, чтобы написать в газету?
— В газету?..
— Да, да, именно в газету, — убежденно продолжал Насыров. — Ее прочтут все, среди читателей окажутся и те, кто еще верит духовникам. Будут и ваши… — вырвалось у Насырова, но он тут же поправился, — те… знакомые… И хорошо, если они почитают статью. Это, Алихан-ака, будет здорово! Подумайте хорошенько. Я помогу вам, Алихан-ака, — почему-то прошептал он. — Вы начните, а потом вместе подумаем. Получится хорошо, уверяю вас.
Алихан ничего не сказал. Помолчал. Потом, как будто на что-то решившись, крепко пожал руку Насырову.
ОДНОРУКИЙ СТОРОЖ
Федя заметил его на большом перекрестке в Маргилане и сразу же вышел из автобуса, в котором ехал из Ашлака в Фергану. Рауф-хальфа сидел возле арыка, держа на коленях петуха. Укрывшись за стволом тополя, Федя стал наблюдать за стариком. «Быстро он возвратился из Коканда, — подумал Федя. — Наверно, удрал…»
Рауф-хальфа сидел, не двигаясь, и, казалось, дремал. Но это только казалось. На самом деле, прищурив глаза, он внимательно поглядывал по сторонам, разглядывая прохожих, сновавших туда-сюда по шумному перекрестку.
Но вот он неожиданно поднялся и пошел в сторону базара.
Рауф-хальфа остановился возле старой мечети, в которой теперь размещался красильный цех какой-то артели. Он потряс жестянками, из-за угла показался сторож — старый и однорукий, с кривым ножом на поясе. Поглядел, покачал осуждающе головой и что-то сказал старику. Слов Федя не расслышал, он только заметил, как Рауф-хальфа плюнул, повернулся и зашагал прочь. Однорукий караульщик, покачивая головой, глядел ему вслед.
А Рауф-хальфа шел теперь по избитой копытами обочине гладкой ашлакской дороги.
«И куда это он путь держит? — думал Федя. — А я теперь за ним, как нитка за иголкой… Вот и Ашлак показался — значит, отмахали уже километра четыре».
Рауф-хальфа начал раскачиваться, как пьяный, и, шатаясь, свернул на ту улицу, где живет Саидка. Остановился возле калитки и постучал в нее кулаком. Не дождавшись ответа, зашел во двор. Федя, забравшись на дувал, быстро вскарабкался на шелковицу, поднявшуюся над крышами кибиток. Отсюда очень хорошо виден весь Саидкин двор. А вот и он, Саидка — почти голый, в одних штанах, заляпанных глиной и засученных выше колена. Руки и ноги у Саидки тоже в глине, перемешанной с соломой. Рауф-хальфа подошел к Саидке, что-то сорвал с его худенькой черной шеи и быстро спрятал себе за пазуху. А Саидка стоял с растопыренными руками, удивленно глядя на него. Так и стояли они друг против друга несколько минут. Федя не слышал их разговора, но уже сама встреча старика с Саидкой настораживала.
— Понятно, он, наверно, примазался к нам, чтобы все узнавать, а потом передавать своим ишанам. Все! Ясно теперь!
Он слез с дерева, балансируя, пробежал по дувалу и спрыгнул вниз. Рауф-хальфа в это время был уже далеко от Саидкиной калитки. Федя побежал в другую сторону.
…В сад он не вбежал, а влетел и сразу же наскочил на Иргаша.
— Иргаш! У нас ЧП! — крикнул он и потащил удивленного Иргаша за собой. — Саидка, понимаешь, этот Саидка… Он опять с ними кошки-мышки заводит! Своими глазами видел, — он задыхался и никак не мог стоять на одном месте, словно вместо ног у него были пружины. — А еще тот, с петухом который, знаешь? Вот он к Саидке и заявился домой. Пожалуйста!..
Выпалил и замолчал, не спуская глаз с Иргаша. А Иргаш, присев на корточки, как ни в чем не бывало разглядывал муравьев, бегавших у него под ногами. Федя начал сердиться.
— Молчишь, Капитан? Говорить тебе нечего? Вы с Ромкой уж больно за него заступаетесь. Надо разобраться!
— Хорошо, что хоть ты разбираешься, — невозмутимо ответил Иргаш. — Здорово разбираешься! Надо работать, а ты? Весь день тебя нет. Ромки нет — нога у него болит. У тебя что болит? А урюк падает и гниет. В саду одни девчонки да малыши… Что они могут? И Душанба один ничего не сделает. Вот.
— Я за коноплей в Фергану ездил. Корма в живом уголке нет. Не знаешь, что ли? — оправдывался Федя. Но он не сказал, что вернулся пустым, без корма. Все равно Иргаш сейчас не поймет его.
— И Саидка сегодня не пришел. Почему не пришел? — поднял на Федю глаза Иргаш.
— Ну я же тебе объяснил: старик с петухом к нему приходил. Понимаешь или нет?
— Ты всегда, Звонок, что-нибудь забываешь. Рассеянный! Отец у Саидки кто? Дивона. Что еще?
— Говорил-то он не с отцом, а с Саидкой. Да еще что-то сорвал у него с шеи. Или, может, мне это показалось?
— Тебе всегда что-нибудь кажется! Приняли мы Саидку к себе в товарищи? Приняли. Значит, должны верить ему. Помогать тоже должны. — Он поднялся и пошел. — И болтаться нечего, урюк собирать надо!..
И все-таки то, что рассказал Федя, занозой вонзилось в душу Иргаша. Неужели Саидка способен на подлость? Как после этого он будет глядеть в глаза ребятам? Иргаш старательно вспоминал каждый день, каждый час, прошедшие после той утренней встречи с Саидкой, и ничего плохого не видел в его поступках, такого, чтобы заставило не верить ему. «Обратно не пойдет, — заключил он. — Как бы ни тащили его к себе „волосатые“ — не пойдет!»
— Ромку не видал? — спросил Иргаш.
— Не видал, — буркнул Федя.
— Не очень злись и не забивай голову себе чем не нужно, — уже не так строго сказал Иргаш. — Если он сварил плохую шурпу, сам и кушать ее будет. Только я совсем другое думаю…
Дом однорукого сторожа красильного цеха, скрытый высоким дувалом, стоял на тихой кривой улочке, в махалле Ак-мечеть. А улочку называли по-разному: одни — Беш-арык, другие — Безрукий тупик, но сам безрукий имел свое имя — Мадумар-ткач. И никому здесь не приходило в голову, что Мадумар вовсе не Мадумар — с детства у него было другое имя. Жил он тогда в Коканде и вместе с отцом торговал мясом и овчиной. А когда у кокандских богачей провалилась затея с «Кокандской автономией», ушел в басмаческую банду, к самому Курасадхану. Однако, судьба бандита не могла и не была к нему благосклонна: два раза он попадал в плен к красным; первый раз сумел обмануть — отпустили, а второй — был приговорен к расстрелу, но ночью подкопал стену и убежал. И это не все: в бою ему отсекли руку вместе с зажатой в ней кривой саблей. Плохо, трудно жить без руки, но что ж поделаешь? Из коровьего хвоста руку не сделаешь и не пришьешь ее, как рукав к халату. Хорошо, что он не вернулся в Коканд — все бы знали, где Мадумар оставил руку. А мальчишки — эти озорники — не давали бы проходу и кричали бы вдогонку: безрукий басмач! В Маргилане же он почитаемый человек, старые люди степенно кланяются ему, молодые уступают дорогу. Старенький имам всегда очень радушно встречает его в мечети и приглашает на почетное место. У имама нет другого выбора — мечеть пустует, с каждым годом меньше становится посетителей. Да и в людях плохо разбирается старый имам. Он не знает, что Мадумар-ткач больше чем аллаха почитает предводителя дервишей Мадарип-ишана.
