Всадник без бороды (Юмористическая повесть) - Привалов Борис Авксентьевич
Сзади Желмаи тоже ехали двое — попробуй удери!
Алдар-Косе долго присматривался к всадникам, что-то прикидывая и рассчитывая, потом на его безбородом, исчерченном полустертыми морщинами лице заиграла лукавая улыбка; он вдруг начал сползать с седла и, натянув аркан, мягко упал с верблюда в сухую теплую траву.
Остановился Желмая, спешились всадники.
Густобородый жигит, верховодивший налетом на караван, встревоженно склонился над Алдар-Косе, который лежал бездыханный, с закрытыми глазами.
И тут Алдар-Косе вцепился зубами в густую бороду жигита. Жигит отпрянул, и… борода осталась в зубах у Алдар-Косе.
Засмеялись и лежащий на земле Алдар-Косе, и пострадавший жигит, и все остальные.
— Как ваше здоровье, уважаемый Жирекше? — вежливо спросил Алдар-Косе, вскочил на ноги, и двое жигитов, толкаясь и мешая друг другу, бросились развязывать ему руки.
Бывший бородач все еще смеялся. Вместо накладной до глаз бородищи у него оказалась своя небольшая, почти прозрачная, светлая бородка. Не дожидаясь, пока Алдар-Косе стянет с себя петлю аркана, и все еще продолжая смеяться, жигит с распростертыми руками шагнул к Алдар-Косе и обнял его.
…жигит с распростертыми руками шагнул к Алдар-Косе и обнял его.
— Алдакен! Прости, что напугал тебя!
— Жиренше! Друг! Я должен был все понять сразу. Но последние дни я жил в юрте Шик-Бермеса, думал только о еде. Поглупел, видно…
— И удалось тебе, Алдакен, получить хоть каплю воды у этого скряги? — спросил круглоглазый молоденький казах, юное лицо которого казалось чужим на громадных богатырских плечах.
— Наш Илхас однажды прожил у Шик-Бермеса два дня и не пригубил даже чашки кумыса, — сказал Жиренше.
— Если бы у Илхаса была такая же длинная и почтенная борода, как у меня, — рассмеялся Алдар-Косе, — и он бы умел играть на кобызе, то и ему что-нибудь перепало!
Алдар-Косе сел на Желмаю, всадники вскочили на коней и тронулись в путь.
— Мой Желмая оказался догадливее меня, — сокрушенно вздыхал Алдар-Косе. — Он сразу почуял друзей… А я только в степи стал думать: знакомо мне лицо этого бородатого, вроде видел где-то! Э-э, как я не узнал тебя, Жиренше!
— Очень трудно было размахивать камчой так, чтобы со стороны казалось, будто я стегаю Алдакена! — рассмеялся широколицый и белозубый всадник, придерживая своего коня возле Желмаи.
— А я-то думал: какой я ловкий! Так умею увернуться, что все удары идут мимо. Тебя-то, Жанша, я и узнал первым! — Алдар-Косе весело подмигнул всаднику. — «Очень знакомая улыбка, — подумал я, когда ты тянул меня на аркане. — Враг не может так улыбаться…»
— Мы гонялись за тобой три дня, — сказал Жиренше, приноравливая шаг своего коня к мягкому бегу Желмаи. — Аблай всю степь поставил на дыбы — десять отрядов жигитов вышли на охоту.
— Не очень-то хочется баю встречаться с Шойтасом! — усмехнулся Жанша.
— Когда в наш аул завернули аблаевские псы, — продолжал Жиренше, — я созвал друзей и сказал: «Надо помочь Алдакену… Он должен добраться до гор!»
— Мы решили провожать тебя! — сказал Жанша и радостно улыбнулся.
— Э-э, провожать меня не нужно, — покачал головой Алдар-Косе. — Врагам легче поймать нас всех, чем меня одного…
— Я говорил вам то же самое! — воскликнул Жиренше. — Слышите, что сказал Алдакен?
— Алдар-Косе и Жиренше всегда думают одинаково, — произнес Илхас, прислушиваясь к разговору друзей. — Они ссорятся только тогда, когда остаются вдвоем!
…Жиренше был на десять зим старше Алдар-Косе. Когда по степи начали гулять рассказы о необычайной смекалке и необыкновенных выдумках мальчугана, впоследствии прозванного Алдар-Косе, то Жиренше был уже юношей: у него пробивались усы и один раз он даже пришел первым на байге — скачке. К этому времени не только родной аул, но аулы всех сородичей звали Жиренше Острословом. Его ответы и шутки, как птицы, перелетали от юрты к юрте.
…Однажды отец Жиренше, бедный скотовод, в ненастный вечер начал жаловаться на жизнь и сказал, как обычно обращаясь к самому себе:
— Э-э, когда от нас уйдет бедность?
Жиренше с улыбкой ответил:
— Зачем же ей от нас уходить? Вы с матерью добрые, честные люди, все время работаете, никого не обижаете, разве бедность по доброй воле уйдет из такой хорошей семьи?
…В другой раз, говорят, встретился он с таким же бедняком, как сам.
— Что сегодня варите? — спрашивает.
— Ничего, — отвечает тот грустно.
— У вас еще неплохо, — сказал Жиренше, — у нас хуже.
— Как же может быть хуже? — удивился собеседник.
— У нас тоже ничего нет, но к тому же и гости приехали.
…Как-то раз соседи услышали, что Жиренше бранит свою младшую сестренку.
— Что она сделала? — спросили они. — За что ты ее ругаешь?
Жиренше не хотел соседям объяснить суть спора с сестрой и отделался шуткой:
— Я ругаю ее, чтобы завтра, когда пойдет за водой, она не упала в колодец. — И, заметив удивление на лицах соседей, пояснил: — Завтра я уезжаю с отцом на базар, в город, и не смогу ее отругать, если она свалится!
…Одной из лучших шуток Жиренше-Острослова была проделка с верблюжьими барышниками.
Поехал отец Жиренше в город и взял сына с собой. Пока отец ходил по своим делам, Жиренше завернул на базар. Он бродил меж покупателями и перекупщиками, сапожниками и шапочниками, медниками и шорниками, продающими сбруи для коней, камчи и арканы; он глазел на ювелиров, торгующих кольцами и украшениями, на приезжих купцов, расстилавших по земле мягкие, как пух, ковры и сверкающие, как река в часы заката, алые шелка.
Потом он остановился возле торговца верблюдами. Толстый купец продавал какому-то баю верблюдов. Жиренше так внимательно присматривался к животным, что купец забеспокоился: как бы юноша, видимо хорошо разбирающийся в верблюдах, не сорвал сделку. Купец, незаметно проходя мимо Жиренше, сунул ему в руку золотую монету и шепнул: «Молчи». Жиренше очень удивился, но, выполняя просьбу, добросовестно молчал.
«Выясню эту загадку, когда он кончит торговаться с покупателем», — решил Жиренше. Но так как купец торговался очень долго, то Жиренше, постояв еще немного, пошел к другому купцу-верблюжатнику.
Там повторилась та же история. Дальше — больше. Все торговцы, обеспокоенные пристальным вниманием юноши-степняка, торопливо совали ему в руку монеты и просили его или молчать или уходить.
Когда Жиренше, обойдя весь верблюжий ряд и не сказав ни слова, вернулся к первому купцу, тот уже подсчитывал барыши.
— A-а, это ты, — узнав Жиренше, сказал он. — Ты же получил с меня золотой, что тебе еще нужно? Да, скажи все-таки, как ты узнал, что мои верблюды имеют изъяны? Ты, верно, большой знаток, если увидел то, чего никто не заметил…
Подошли другие торговцы, стали упрашивать Жиренше, чтобы он объяснил им, откуда у него такие познания в верблюдах.
— Я из бедного аула, — сказал юноша, — в городе я первый раз и никогда не видел столько верблюдов сразу. Вот и все.
Поднялся большой шум, возмущенные торговцы хотели отобрать у Жиренше деньги.
— Есть ли у тебя хоть немного совести? — закричал первый купец.
— Совесть? Я обошел весь базар, но такого товара не видел, — сказал Жиренше. — А разве ее здесь тоже продают?
Один из торговцев, самый жадный, все же потащил Жиренше к бию-судье.
— Ты выманил у меня деньги, ты меня обманул! — кричал он.
Другие купцы, боясь, что их обманы вскроются, уговаривали жадного торговца оставить Жиренше в покое, но он стоял на своем.
К бию-судье им не удалось попасть сразу. Ведь базар — это котел, в котором варится сразу великое множество людей. А сколько там споров, ссор, обманов! Поэтому пришлось ждать, пока бий рассудит дела тех, кто явился раньше.
Первым был вор. Он сам пришел к бию и сказал:
— Я украл барана.
— О, ты совершил тяжкий грех, — закачал головой бий.
