Весна - Бруштейн Александра Яковлевна (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— А с мине Тамарам Линидовнам ни прощался…
С вокзала мы все идем к нам. Иван Константинович очень грустный…
— Как хорошо прощалась с вами Тамара! — говорит мама.
Ей хочется сказать приятное милому старику. — Так искренне плакала… «Скоро, говорит, приеду!»
Иван Константинович очень долго не отвечает. Словно раздумывает над мамиными словами. Наконец он говорит со вздохом:
— Нет, Елена Семеновна, голубенькая вы моя… Не приедет она больше, отрезано!
Первое письмо Тамары приходит очень не скоро. Все мы из-за этого волнуемся. Даже папа, как бы поздно ни приехал на дачу, непременно справляется, получил ли Иван Константинович письмо от Тамары. И, услыхав неизменный ответ: «Нет, не получил», папа сердито бросает:
— Ох, чертова девчонка, чертова девчонка!
Мы с мамой приехали в город по разным делам. Сидим у нас на городской квартире за чаем. С нами дедушка и дядя Мирон Ефимович. Дядя этот — чудный человек, я его очень люблю, но ох какой он раздражительный! Что ему ни скажи, на все он непременно сердито фыркнет и ответит что-нибудь язвительное.
Когда мне случается оказаться вместе с ним на улице, я уж, помня его характер, изо всех сил стараюсь не задавать дяде Мирону никаких «глупых вопросов». Но разве удержишься?
— Миронушка, — спрашиваю я, — не знаешь, кто этот человек… Вон там идет — в серой шляпе?
— А я что, обязан знать всех дураков в серых шляпах? — следует немедленное вулканическое извержение дяди Мирона.
Я прикусываю язык — ведь знаю же я своего дядю! Надо же было дать ему повод взорваться! Вот теперь буду молчать и молчать… Но через минуту опять спрашиваю:
— Миронушка, смотри, какая смешная идет. Раскрыла зонтик, а ведь ни дождя, ни солнца нет… Зачем это она?
— Сейчас побегу за ней и спрошу! — огрызается дядя Мирон.
Я иногда думаю: в чем разница между дядей Мироном и дедушкой? Сходство одно: оба бывают несносными, но по-разному. Дядя Мирон раздражается и желчно огрызается на глупые слова и глупые вопросы. Он — раздражительный добряк. Дедушка — поучающий добряк, не раздражается, но поучает и воспитывает всех, кто его об этом не просит. И делает он это с редким спокойствием и даже доброжелательством!
— Ну, послушайте, — говорит он на улице незнакомому человеку, — зачем вы харкаете на тротуар? Ведь тут люди ходят — они о ваш харчок поскользнутся! Ведь маленький ребенок упадет — он прямо ручками попадет в это нахарканное… Надо же быть человеком, а не свиньей!
Даже в драку — а дедушка это обожает! — он лезет без злобы и раздражения. Когда его задирает человек, не очень могучий с виду, дедушка добродушно предупреждает его:
— Ой, не лезь! Ой, я тебя сильнее, я с тебя сделаю шнельклопс!
Вот и сейчас… Папа пришел из госпиталя (через полчаса мы все поедем на дачу) и первым делом спросил, получил ли Иван Константинович письмо от Тамары.
Дядя Мирон сразу «выходит из берегов»:
— Есть о ком беспокоиться! О Тамаре!
— Мы не о Тамаре тревожимся, — вступает в разговор мама, — а об Иване Константиновиче. Совсем извелся старик! Вот уже третья неделя пошла, как уехала Тамара, и даже телеграммы о ее благополучном приезде нет. Бессердечная девочка, бог с ней совсем!
И тут дядя Мирон неожиданно спокойно дает совет:
— А для чего телеграф изобретен? Пошлите ей телеграмму.
Все обрадовались неожиданному выходу. Решают телеграфировать немедленно. Красивым круглым почерком мама начинает выводить:
— «Петербург Гагаринская собственный дом графине Уваровой для Тамары Хованской»… Ну, адрес написала. Диктуйте дальше.
— А что там раздумывать! — снова взрывается дядя Мирон. — Пиши так: "Дрянная девчонка! Стыдно! Уморишь деда!
Телеграфируй немедленно. Напиши подробное письмо!" Вот и все…
— Нет, — возражает мама, — «дрянная девчонка» — это слишком грубо и резко.
— А я бы, — вступает в спор дедушка, — я бы написал не только «дрянная», но еще и «паршивая»! Человек должен быть человеком, а не свиньей!
— Нет, — говорит папа, — надо написать спокойно, без выкриков. Напиши так: «Дедушка очень обеспокоен твоим молчанием»…
Спор из-за текста телеграммы все разгорается. Мама хочет мягче. Мирон и дедушка — резче. Папа настаивает: телеграмма должна быть деловая, без истерики.
Внезапно раздается телефонный звонок: звонит Леня.
— Шашура, вы сегодня в городе?.. У нас новость: письмо от Тамары.
— Ну что с ней? Как она?
— Да ничего с ней! Никак она! — нетерпеливо отвечает Леня. — Живехонька-здоровехонька!.. Дедушка просит узнать: можно ли нам с ним сейчас прийти? Поговорить…
Конечно, все кричат:
— Да, да! Ждем! Пусть скорее приходят!
Мама достает из буфета любимую Иваном Константиновичем «апекитную» чашку и ставит ее на стол.
— Значит, «на вече»… — задумчиво говорит папа.
— Что там в этом письме? — гадает мама.
Дядя Мирон шумно встает из-за стола:
— Ничего в этом письме нет! Сказал же Леня: «живехонька-здоровехонька»! Просто измучился старик за три недели, хочет посидеть с друзьями… Пойдем, папаша, не надо его стеснять.
Приходят Иван Константинович с Леней.
— Вот что, друзья мои… — начинает Иван Константинович, как всегда, когда он открывает «вече» и собирается произнести речь.
Но тут же он замолкает. Растерянно обводит нас беспомощным взглядом своих добрых медвежьих глаз.
Мама приходит ему на помощь:
— Письмо получили, Иван Константинович?
— Получил. Да. От Тамарочки… — отзывается он деревянным голосом. — Вот оно…
И он достает из бокового кармана конверт — уже знакомого нам вида, — узкий, изящный, сиреневого цвета.
Ох, была бы у меня такая почтовая бумага, я бы каждый день письма писала! Вот только одна беда: не только бумаги такой у меня нет, но и письма мне писать решительно некому.
— Сашенька, — просит Иван Константинович, — ты Тамарочкин почерк знаешь? Прочитай вслух…
Но тут вмешивается Леня. Он все время не спускал с Ивана Константиновича тревожного взгляда и теперь берет у него из рук сиреневый конверт:
— Не Надо вслух, дедушка! Пусть каждый читает про себя…
Мы так и делаем. Вот оно, письмо Тамары. К нему нужно еще добавить бесчисленные кляксы, ошибки, помарки, какие-то рисуночки, — тогда все будет во всей красе!
"Дорогие дедушка и Леня!
Как вы поживаете? Отчего вы мне не пишете, аи, аи, аи, как нехорошо, вы меня забыли, я плачу…
(Здесь нарисована рожица, из глаз ее катятся небольшие блинчики и сбоку приписано: «это мои слезы».)
Я живу чудненько! Просто сказать, роскошно! У тетушки дом в два этажа, четырнадцать комнат. И весь дом занимает одна тетушка! Вы такой квартиры, наверное, никогда и не видали, даже у Нютки Грудцовой такой нет. В моей комнате обои не бумажные, а стены обиты английской материей, называется "чини, ".
Нютка лопнула бы от зависти, наверное, лопнула бы.
Мы уже переехали в Павловск на дачу, каждый вечер ездим на музыку, там самое лучшее общество. Только, к сожалению, много всяких Дрейфусов! Но кто в платочке или без шляпки, тех даже не впускают в зал. Простонародье слушает музыку из-за мостика. А вчера днем я была просто счастливая, потому что в парке мимо меня проехали великий князь Константин Константинович с сыновьями, и они привстали в стременах, и они отдали мне честь, потому что Павловск принадлежит им, значит, они здесь хозяева, а я, значит, ихняя гостья, и они меня приветствуют, это у них такой обычай. Правда, красиво?
Скоро уезжаем за границу. Я вам оттуда пришлю адрес. Дедушка, миленький, надо все-таки, я думаю, прислать сюда бабушкин трельяж красного дерева. Пусть тетушка видит, что мы у дедушки Хованского жили тоже не как последние какие-нибудь.
Целую вас крепко-крепко. Привет Сингапурке, злому попугайке.
Ваша забытая Тамара".
Все мы прочитали письмо Тамары. Сидим, молчим. «Веча» сегодня не получилось — нечего обсуждать, все ясно.
