Уезжающие и остающиеся (сборник) - Басова Евгения Владимировна (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Тем более Анна Ивановна вышла в огород.
Она мельком глянула на нас, сказала каким-то своим мыслям «угу» – и принялась полоть соседнюю грядку.
Дело у неё двигалось быстро. Гораздо быстрее, чем у нас. Ей не надо было смотреть, чту дёргаешь. Пальцы находили сорную траву сами, без помощи глаз. Точно её руки живут сами по себе.
Тут я подумала, что руки у неё, как ни посмотришь, всегда грязные. Вымоет их иногда – например, чтобы на стол накрыть, – а после обеда бегом снова пачкать в земле.
Наверно, так будет, пока на землю не ляжет снег. Снег белый, руки от него не грязные…
Я спросила:
– Анна Ивановна, а что вы станете делать зимой?
Думала, она ответит:
– Зимой я читаю книжки. Вышиваю салфетки. Выпиливаю лобзиком.
Но она сказала:
– Это ты угадала. Скучно зимой в деревне.
И стала жаловаться на своих внуков, что они ни разу не приезжали на зимние каникулы. А ведь какие горки у них здесь и какой чистый снег…
А после сказала, что их и летом к себе не дозовёшься. Вот мы, спасибо, приехали.
Так и сказала – спасибо.
Когда мы сели обедать, залаяла Пальма. Анна Ивановна выскочила во двор, а после вернулась и говорит:
– Ленка, выйди давай. Только смотри – недолго. Я мамке обещала, что не пущу к Лёнчику, если придёт он…
Лёнчик топтался у забора. Я подошла – он достал из кармана что-то белое, смятое. Ворох искусственных блестящих кружев. И этот ворох в его руках распался надвое и оказался бантами, какие бывают у первоклассниц. Теми бантами, про которые его мама говорила, что их никто не купит. И их засидят мухи.
– Это тебе на память, – сказал Лёнчик.
И больше он не знал, что говорить. И я не знала.
Мы постояли ещё, потом я спрашиваю:
– Ну, я пойду? А то мне велели, чтоб недолго…
Он протянул руку и схватил меня за край футболки. И, запинаясь, стал говорить, что если бы он стал играть в тазоголовых под своим именем, то мы бы смогли сразу его найти.
– Нет, правда, – доказывает. – Вам любой в деревне сказал бы, где живёт Лёня Светиков.
Я плечами пожала. Это же здорово, когда можешь назваться, как захочешь! А он стоял и оправдывался.
– Я ведь однажды чуть не рассказал… Мало ли, ведь друзья. Думаю: возьму вот и скажу – давай уже, мол, настоящими именами друг друга называть!
– Вот и сказал бы! – отвечаю.
А Лёнчик:
– Я подумал, а вдруг он спросит, отчего я сперва Макаром-то назвался. Как объяснишь? А после ещё он говорит: «Ты, Макарон!» И меня тут обида взяла. Это отец, что ли, Макароном был?
Тут он вздыхает:
– Я не знал, кем записаться в игре, и у меня само получилось. Я первое время думал, как же странно – что отца теперь нет. Велосипед разобранный остался, мы вместе разбирали… Я его собрал, потом.
Тут я почувствовала боль.
Как будто – в руке.
Откуда?
Я опустила глаза. А это Лёнчик схватился за перекладину калитки. Сжал тонкую рейку со всей силы. Костяшки пальцев побелели. Это ему, выходит, больно? Или мне?
Я погладила его руку, и он ослабил хватку. Кисть руки стала мягче, и в ней по жилкам снова потекла кровь.
И сразу стало легче. Мне? Или ему?
Он благодарно глянул на меня и говорит:
– Это потом Петровы своего ребёнка назвали Макаром… Петровы – двоюродные мне. Мамка ходила просила их, в память об отце. Они сперва хотели – Робертом…
И тут он наконец-то улыбнулся. Видно, представил себе этого Макара.
Я тоже представила мальчишку, которого мы видели зимой, когда ходили к маминой подруге тёте Юле с погремушкой и каким-то одеяльцем.
Это называлось – поздравить с новорождённым. Новорождённый кряхтел и пожимался, освобождая ручки из пелёнок, и у него было такое выражение лица, как будто он занят очень трудным и важным делом. От пелёнок и от самого новорождённого шёл мягкий, парной запах.
И я точно вдохнула его снова.
И представила, как маленький Макар вылезает из пелёнок. Почему-то я видела, что волосы у него тёмные и густые. А у тёти-Юлиного ребёнка были мягкие, прозрачные кудряшки.
Потом я поняла, что вижу не только малыша – Лёниного названого братца. Я не поверила бы, сколько можно увидеть в один момент. Вокруг Лёни как будто кружились его звёзды, которые он вчера показывал мне пальцем и называл по именам. Хотя сейчас был день.
И космонавт, помахавший ему, был тоже где-то рядом. И учитель Андрей Олегович, которого раньше звали «енотом».
И отец, Макар Михайлович, тоже был где-то здесь. Хотя его уже не было. А имя его теперь было у малыша.
Разве бывает так, что смотришь только на одного человека, а видишь столько всего?
И Лёнчик тоже понимал, что я всё это вижу, что мне открылось то, что чувствует он. И тоже, как я, не знал, что с этим делать. Он опустил голову и по инерции закончил, как всё было в тот день:
– Костя сказал, что я Макарон – а мне что было отвечать? Я и ответил, как в игре. Ведь тоже всё на «м». Сперва там «ммммммм» звучит, а после «миу-миу-миу!».
Он так похоже изобразил сирену, что я прыснула.
И тут же испугалась: он обидится! Но нет, он поглядел на меня и тоже рассмеялся!
И то ли на звук сирены, то ли на громкий смех Костя появился у меня за спиной. Он подошёл к забору и сказал:
– Ленка, мне Анна Ивановна велела позвать тебя в дом.
Я тут подумала, что мы уже давно стоим возле забора.
Большинство взрослых, кого я знаю, сами бы вышли, прикрикнули бы на нас, прогнали от забора Лёнчика, а меня отправили бы в дом. Да и моя мама сделала бы так.
Анна Ивановна отправила за мной Костю. Он теперь топтался рядом – ждал.
Лёнчик сказал:
– Ну, я пойду. У нас тренировка…
Он, как и вчера, кивнул в сторону дома напротив. Без особой надежды спросил:
– Вы с нами не хотите?
И я увидела, как Костя оживился на секунду. Он даже схватился за калитку. Но тут же отпустил руку, и его лицо вновь стало скучным. Как сегодня в огороде.
И тут меня осенило. В один миг. Ёлки-палки, так вот в чём дело! И как я раньше не догадалась, а ещё сестра! Костя бы, может, ещё вчера подружился и с Лёнчиком, и с Шуркой, и с Серёгой. Если бы не эта тренировка! Не турник…
У него другого выхода не было, как только делать вид, что он обижен. И забыть не может, что нас встретили как-то не так… Да Костя же чуть нердом не стал! Или нёрдом…
И я сказала Лёнчику поспешно:
– У вас всё турник да турник! А вы бы могли сыграть хотя бы в баскетбол? Или в волейбол, например?
26. Снова Катенька
Я думала, что, может, он рассердится.
Может, это у них традиция – турник по вечерам?
Но Лёнчик обрадовался. И мне показалось, он обрадовался бы, предложи я всё что угодно!
Когда мы вместе появились в Катином дворе, и Катя с Шуркой, и Серёга уже были там. Лёнчик объявил, что сейчас будет волейбол, – кто-то замычал удивлённо, но сейчас же в сарае отыскался мяч. Правда, резиновый и старый, не тугой.
Спортивной площадки в Липовке не было, но в волейбол можно было играть прямо на улице. Она была пуста.
В пыли мальчишки прочертили линии. Но когда игра началась, все то и дело останавливались и выясняли, кто какие правила нарушил. Серёга каждый раз ловил мяч, а потом уже кидал кому-нибудь. Ему кричали, что надо не ловить, а отбивать. Он каждый раз доказывал:
– Это я отбил, отбил!
И проще с ним было согласиться – чтобы можно было дальше играть.
Катин Шурик очень смешно упустил мяч. Казалось, он прямо в руки ему идёт. Но нет – пролетает между протянутыми руками, падает. Шурка запоздало в ладоши хлопает.
Я не выдержала, прыснула.
Катенька глянула на меня быстро и сердито.
Костя первым сказал, что ему неинтересно. Ещё бы – в городе он так натренировался, что ни Шурке, ни Серёге с ним было не сравниться. Лёнчик играл более-менее. Но Костя – лучше. Это вам не турник, это волейбол…
