До свидания, эрлюсы - Кобликов Владимир Васильевич (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Расскажи, — сонно соглашается брат.
Следующая Наташкина сказка еще страшнее.
— Интересно? — тихо спрашивает она, но Василек не отвечает: он уже заснул. Наташке становится боязно от собственных сказок. Она прислушивается к каждому шороху в квартире и начинает будить брата:
— Василек, а Василек, ты на горшочек не хочешь?
Обида
Николка уже почти проплакался, всхлипывал совсем редко, только когда надо было шмыгнуть носом. Под одеялом было темно и сиротливо. Николку обидели, и он, не переставая, твердил про себя: «Убегу. Все равно убегу!» Да и какой смысл оставаться, если тебя никто не любит?
А Николка любил своего отца. Он ему представлялся самым сильным человеком. Недаром отец работал на МАЗе. Иногда он брал Николку в рейс. Сын сидел в кабине, на высоком сидении и сверху вниз посматривал на «москвичей», «победы» и «газики». К ним он относился без уважения и часто покрикивал на них:
— Берегитесь! Задавим!
Маленькие автомобильчики проворно уступали дорогу рокочущему МАЗу. А отец в такие минуты улыбался.
«Вырасту — обязательно буду ездить, как папка, на грузовике», — давно решил Николка. И ему очень хотелось стать поскорее большим. Николка часто подходил к дверной стойке, где ежегодно в день его рождения делались карандашные отметинки. Но как ни вытягивался он, держа ладонь над головою, последняя отметинка не отставала.
Николка учился в первом классе. Свою учительницу он недолюбливал. Уж очень часто она повторяла: «дети», «ребятки», «малыши». Дома Николку называли большим, особенно когда надо было сбегать в магазин или когда оставляли нянчить сестренку. И Николка все делал: ведь он большой, а большие много работают.
А как обрадовался Николка школьной форме. Не так фуражке с кокардой и ремню с бляхой, как длинным брюкам с настоящими карманами.
Эти-то карманы сегодня и подвели Николку. Он не испугался, когда отец вынул из них жестяную коробку с тремя папиросами и спички. И не так важно, что его выдрали в присутствии соседского Лешки. Обидно совсем другое: все твердили, что Николка — большой, сам же отец называет его большим. А большие курят, и никто их за это не наказывает.
Лежа под одеялом, Николка возмущался несправедливости взрослых: «Сами курят, а мне нельзя. Убегу! Обязательно убегу!»
Но убежать не успел: заснул. Во сне ворочался, тяжело вздыхал. Ему снились разные сны: то он никак не мог повернуть вправо свой МАЗ, то, разбежавшись, перепрыгивал через глубокий овраг, то на него нападали страшные обезьяны, и все обезьяны почему-то курили. Потом, кажется, ничего не снилось, и вдруг Николка услышал мамин голос:
— Вставать пора, сынок: в школу проспишь.
Николка открыл глаза и улыбнулся солнечному зайчику, который купался в аквариуме, ласковому маминому голосу.
Николка быстро спрыгнул с постели. Глаза были радостными. Но когда он взял со стула брюки с настоящими карманами, то насупился и обиженно шмыгнул носом. По дороге в школу ему почему-то представилась курящая обезьяна, и он засмеялся.
Привидение
Последние десять лет у совхозного сторожа деда Василия не было никаких происшествий. Старик даже подумывал, не уйти ли на пенсию? Не нужны теперь, видно, сторожа.
А тут на тебе — привидение!
Дед Василий был сторожем-профессионалом. Он привык мало спать, любил темноту и ничего не боялся: ни домовых, ни оборотней, ни жуликов — со всей этой нечистью старик-сторож распрощался с последним колокольным звоном. Вот только привидение… Слышать о них приходилось, и даже упоминалось в какой-то старой книжке. А дед наивно верил всяким книжкам, даже старым.
Привидение завелось в ремонтной мастерской. Как и все «объекты», мастерская после работы закрывалась на глазах у деда Василия. Мастерскую запирали тогда только, когда он обойдет все закоулочки и скажет:
— Объект принимаю.
И хоть по-прежнему дед Василий к концу каждого дня говорил «объект принимаю», в мастерской творилось что-то неладное. Еще засветло там начиналось рычание. Дед шумнет — все стихает. Уйдет посмотреть склад или какой другой «объект», опять в мастерской кто-то появляется. На разные хитрости шел сторож, но узнать, кто же появляется по вечерам в ремонтной мастерской, не мог. Хорошо еще, что привидение на руку было чистым — все оставалось на месте.
Про свой секрет дед Василий никому не рассказывал — засмеют. Решил он сначала с глазу на глаз повстречаться с «привидением», а потом обнародовать тайну.
…Около часа сидел дед Василий в надежном укрытии. Затекли ноги, хотелось курить и, главное, поскорее выбраться на улицу, где сладко пахнет жасмином. Здесь же отдает старым железом, керосином и гарью…
В мастерской тишина. «Неужели мерещилось? — рассуждал сторож. — Может, от старости… Ну, какие могут быть привидения в совхозе?»
Дед Василий совсем собрался выйти из укрытия, да чутким своим ухом уловил шорох на чердаке. Старик замер, а потом осторожно взвел курки старенькой двустволки — все надежнее. Из чердачного лаза в потолке показалась пятка, за ней другая. Ноги! Маленькие! Они пошарили по стене, нашли уступ и подались вниз. В повисшем на руках мальчишке сторож узнал Ваньку, сына вдовы Настасьи Блиновой. У Настасьи ребят пятеро. Ванька — последний. «Эх! надеру же я тебе уши, шельмец», — предвкушал сторож, но решил посмотреть, что же будет делать Ванька. А босоногое привидение осмотрелось и, крадучись, подошло к трактору. Ванька забрался на сиденье, повозился с рычагами и вдруг затрещал, подражая тракторному мотору:
— Трр…тррр…трррр…
И из-за этого постреленка дед Василий сидел целый час как неживой на каких-то железках! Ну, нет!
От старости до детства — один шаг, может, поэтому Ванька был спасен: дед Василий вспомнил себя таким, как Ванька. И не что-нибудь там вспомнил старик, а именно пролетку в сарае управляющего. Она — черная, блестящая от лака, оглобли задраны вверх, сиденья мягкие… Вот бы прокатиться! Да знал Васятка — дорога плата. А потому забирался он на отцовскую телегу, размахивал прутом над головою и, как кучер управляющего, кричал:
— Эй вы, любезные!
И не видел мальчишка покосившегося двора, возле которого стояла телега. И телега становилась пролеткой, и несла ее тройка вороных по широкому тракту! А Васька все подгонял и подгонял:
— Эй вы, любезные!
Так он мчался до тех пор, пока не раздавался окрик мачехи:
— Опять, знать, спятил, окаянный!
И — прощай мечта!
…Привидение, между тем, рокотало. Ванькин трактор шел по огромному гону — Ваньке надо еще много гектаров вспахать рассыпчатой пахучей земли. Стало темнеть, а Ванька все пахал и пахал:
— Трррр… тррррр…
А деду Василию уже невтерпеж без дыма, ног теперь вроде и вовсе не было, но выйти из укрытия старик не мог: выйти — значит спугнуть мечту.
Наконец, спасительное с улицы:
— Вань, домой!
Не «глушит» Ванька мотора. И только когда с улицы в третий раз громко и не по-доброму прокричали: «Ванька-а-аааа! Домой!» Ванька затих, потом, крадучись действительно как привидение, неслышно подошел к стенке и стал карабкаться к потайному лазу.
«Заделать надо. Начальству сказать завтра», — вздохнул сторож и попытался встать на ноги.
…Дед Василий терпеливо ожидал в конторе заведующего мастерскими. На коленях старика лежали двустволка и шапка — сторож пришел прямо с дежурства.
— Иди поспи, Семеныч, не скоро он придет еще, — уговаривала уборщица.
— Нельзя — дело важное.
Заведующий пришел рано. Федотов — городской человек, обходительный. Он поздоровался с дедом за руку, назвал по имени и отчеству и пригласил в кабинет. Все это и нравилось старому сторожу, и не нравилось — с простым мужиком проще договориться, а Федотов — инженер.
