Вася Чапаев - Лихачева Зинаида Алексеевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— Такие Залогины во всей России сидят, как пауки. Весь народ паутиной оплели. Руки-ноги связали. Глаза залепили и рот заткнули! Хочешь живым быть — иди к пауку в подручные, помогай ему ловчее кровь сосать. Не хочешь — твоей крови напьются, кровососы! Ну, ничего, недолго им осталось!
Андрей поднял кулак.
— Не горюй, братан! Подрастай скорей! — загадочно сказал он и обнял Васю.
Васята отнесся по-деловому к уходу Васи от Залогина.
— Давай со мной ходить? Я у вдовой купчихи дрова пилю с ейным дворником. Он, старый лешак, никогда трезвым не бывает и лается, что это не его дело. А с тобой вдвоем мы живо все перепилим и расколем.
Вася с радостью ухватился за этот заработок. Запасливая купчиха накупила дров по крайней мере года на два. После работы ребят кормили в кухне обедом, и, кроме того, за каждый день они получали по двадцать копеек. Но все имеет свой конец. Сложив в сарае последний штабель и чисто прибрав двор, ребята сидели на кухне и уныло, в последний раз хлебали жирные щи.
— Ну, чего ж вы теперь делать будете? — обратилась к ним хозяйка.
— Может, еще кто наймет? — вздохнули приятели.
— Вот что, свояку моему — Цепунину два мальчика требуются в трактир. Пойдете?
— Пойдем, пойдем! — повеселели ребята.
— Ладно, завтра ко мне придете, я вас сама и отведу.
Если у Залогина была «карусель», то у Цепунина Вася узнал, что означает слово «каторга».
При своей внушительной комплекции Цепунин обладал визгливым бабьим голосом и, целый день торча в заведении (как величал он свой трактир), сварливо покрикивал на подчиненных. Остерегался кричать он только на повара. Тот держался независимо: чуть что не по нем, срывал с головы колпак и, скверно ругаясь, грозился уйти и перед уходом вывести хозяина на «чистую воду».
Васю и Васяту Цепунин сразу объединил в одно: Васьки. Утром не успевали ребята открыть дверь, как уже слышался визг трактирщика:
— Васьки, живо убрать зал! Васьки, полы мыть! Васьки, на кухню! Васьки, на улицу, подметите у заведения! Васьки, дров! Васьки, воды!
— Васьки, туды, Васьки, сюды! — тихонько передразнивал хозяина Васята.
Трактир постепенно наполнялся народом. С утра его посетителями были приехавшие на базар крестьяне, мастеровой народ. К вечеру вваливались приказчики, лавочники и мелкие купцы. На буфетной стойке начинал орать граммофон.
— Васьки, разлейте водку!
Водка находилась в бочонке; ее надо было наливать в большой синий чайник, из которого уже сам Цепумин разливал ее по графинчикам. Посетители тоже орали:
— Васьки, приберите стол! Васьки, тарелку! Васьки, почему ножик не режет?
Васьки бегали на кухню и, набрав полные подносы еды и посуды, ставили их перед хозяином. Цепунин быстро подсчитывал стоимость, и Васьки тащили подносы на столики заказчиков.
— распевал граммофон.
На кухне в синем чаду подгоревшего масла метались у плиты потные, одуревшие повар и стряпуха. В углу громыхала посудой судомойка. По локоть опуская в деревянную лохань худые, с потрескавшейся кожей руки, она полоскала тарелки в грязной, жирной воде.
— Давай посуду! — рычал на нее повар.
— Васьки! — плачущим голосом звала судомойка. — Чего ж вы грязную посуду со столов не собираете? Самой мне, что ли, идтить?
К ночи трактир гудел. В граммофоне дурацкими голосами разговаривали Бим и Бом:
— Скажите, пожалуйста, это солнце или луна?
— Не знаю, я не здешний!
— Охо-хо-хо! — гоготал трактир.
— Хозяин, цыганскую! — требовали гладкие, розовые, как ошпаренные поросята, молодые купчики.
— Со слязой, хозяин! Гулям, братцы!
— навзрыд рыдала граммофонная труба.
Уцепившись за скатерку, медленно валился под стол до одури упившийся посетитель и засыпал среди осколков посуды, объедков и огрызков.
— Васьки, растолкайте его! Васьки, приберите!
Бурлила в трактире дымная, пьяная жизнь, и мутный водоворот кружил Васек вокруг столиков, выносил на кухню, прибивал к буфетной стойке и снова бросал от столика к столику.
А за стойкой, спокойный, словно валун посередине реки, возвышался Цепунин. Только руки его, не видимые другим, воровато шуршали бумажками, приглушенно звенькали серебром, раскладывая выручку по отделениям железного ящика — кассы.
Открывался трактир в восемь утра, а закрывался когда как. Иной раз подгулявшие посетители не расходились до глубокой ночи. Тогда ребята ночевали в трактире, укладываясь спать на столах. Сивушный дух, стоявший в заведении, давил их кошмарами, и поутру Васьки просыпались как очумелые.
Голубое и зеленое лето прошумело мимо окон трактира, а ребятам ни разу не пришлось погулять.
Цепунин положил им жалованье — десять рублей в месяц на двоих. И эта пятерка держала их на постылой работе.
Васьки постепенно привыкли к тычкам и подзатыльникам и, разговаривая, запросто сыпали скверными, кабацкими словами.
На Васяту все чаще и чаще находило беспричинное веселье, которое не очень нравилось Васе.
— Ты чего, как дурачок, регочешь? — сердито спрашивал он блаженно ухмыляющегося приятеля. — Пьяный ты, что ли?
— Выдумаешь тоже. Так просто, — отговаривался Васята.
Однажды, пробегая коридорчиком на кухню, Вася увидел, как Васята, опрокинув графин, ловил на язык оставшиеся капли водки.
Похолодев от гнева, Вася что есть силы ударил его по спине.
— Ты чего делаешь, пьянюга паршивый?
Васята трусливо замигал:
— Я попробовать, Вась, ей-богу...
— Я тебе попробую! — заикаясь от возмущения, выговаривал Вася. — Я тебе так попробую, что больше не захочешь!
Целый день Васята старался увернуться от суровых глаз приятеля. С работы они, как всегда, пошли вместе.
— Ну не серчай, Вась! Сказал, не буду — и не буду, — умолял Васята. — Ну с чего ты взбеленился? Подумаешь, попробовал... капельку.
Вася засмеялся:
— А может, мне самому было выпить охота? Васята, а хорошо бывает, когда выпьешь?
— Ой, хорошо! Чего-то все весело! И бегать легко. Очень помогает от устатку, — захлебываясь от восторга, разоткровенничался Васята. — Ты попробуй, я тебе наберу, и в стопках тоже иногда много остается... Ой, чего ты, Васька, Васька! — завопил Васята, неожиданно прижатый к забору.
— Ты, что ль, вправду подумал, что я водки захотел? Мне узнать надо было, в первый раз ты опивки долизываешь или нет. А раз повадился, я тебя отважу!
Васята загораживался от сыплющихся на него ударов.
— Не пей! Не подлизывай, пьяница! Вот получи под расчет! — Вася еще раз наградил пьянчужку оплеухой и отошел.
— Попомни, опивала трактирная, дружить с тобой больше не буду, а все равно, если замечу, буду бить. — И, засунув руки в карманы, Вася пошел прочь.
Васята понуро брел за ним, размазывая рукавом слезы.
Вася убыстрял шаги. Гнев прошел, осталась жалость. Он представил себе, как его дружок, пьяный и грязный, ползает по заплеванному полу трактира, так же как те пропойцы... Нет! Такого Вася не допустит. Сказать отцу Васяты? Ну, а чего тот сделает? Только изобьет... Вася так стремительно обернулся, что Васята, не отстающий ни на шаг налетел на него.
— Васята, не пей больше, Васята! — схватив приятеля за плечи, горячо зашептал Вася.
...Под старой ветлой в обнимку стояли ровесники.
