Кругосветка - Григорьев Сергей Тимофеевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Никто из нас не хотел лупить своей воблы до полного выяснения странного случая. Все ждали, что скажет Пешков. Девятая вобла лежала на столе перед нами как вещественное доказательство.
— Гм, кха! — откашлялся Алексей Максимович и, хмурясь, начал так: — Логически рассуждая, в десятке вобл может быть и девять штук.
— Ах! — воскликнула тоненько Маша.
— Почему нет? Коммерция вся строится на обмане… Считал ты, голова, когда воблу покупал?
— Ох! — тяжело вздохнул Стенька.
Маша по собственному почину взяла на себя защиту заподозренного:
— Ах, да как же Стенька мог считать, если торговка бежала за ним и кричала: «Полицейский, полицейский!» Я помню, я видела, что он еще у вас в квартире раза три перебирал воблу пальцами…
— Сколько же выходило? — обратился Алексей Максимович к Стеньке.
— Выходило ровно десяток: девять штук.
— Так! — Пешков прищурился. — Значит, можно считать факт почти установленным: в этом десятке было девять единиц. Но мы должны устранить все сомнения. Установлено, что казовая вобла все-таки была и ее, значит, кто-нибудь съел.
— Например Маскотт, — предположил Абзац.
— Коты не едят копченой воблы, — авторитетно заявила Маша, — только вяленую.
Маша тут же дала коту понюхать вещественное Доказательство. Кот понюхал и равнодушно отвернулся.
— Кот, очевидно, сыт. Подозрительно.
— Я ему скормила свою колбасу. Я сама не ела, оставила ему… Ведь так, Маскоттик? — Маша погладила кота.
Маскотт ответил ей: «мур!», что на языке котов, как известно, обозначает «да».
— Ясно, если кот не лжет, он не ел воблы. Но ведь воблы-то нет! Ее мог съесть тайком от товарищей кто-нибудь из нас, например я, или наш министр финансов, или…
— Ох! — тяжело вздохнул Стенька. — Кабы я ее съел, так опился бы после.
— Правильно. Но мы не заметили и никого не можем обвинить в неумеренном потреблении чая… И поэтому остается последнее предположение: если казовая вобла была, в чем я лично — гм, кха — сомневаюсь, то кто-нибудь из нас утаил ее, и, надеюсь, с похвальным намерением. А потому все мы, подчеркиваю, все без исключения можем со спокойной совестью приступить. Я лично предпочитаю свою неказистую воблу испечь.
— Ах, неказистую! Давайте поменяемся, если вам завидно! — воскликнула Маша.
Но тут мы увидели, что Козан, не ожидая приговора, отвернул своей вобле голову и лупит рыбу. Все остальные последовали его примеру…
— Не угодно ли вам, Алексей Максимович, к чаю лимона? — медовым голоском предложила после воблы Маша.
— Для лимона еще не настала пора. Некоторые, — Пешков покосился на меня, — давно предсказывали нам — даже за ухой из стерлядей — голод.
— «Голод» — запрещено цензурой, — поправил Абзац. — Разрешается только «недоедание».
— Спорить с цензурой бесплодно. При «недоедании» лимон будет весьма полезен в предстоящей части нашего путешествия, замечу, кстати, очень трудной. В Усе нам придется вступить в соприкосновение с туземцами.
— С дикарями? Ах! — восторженно воскликнула Маша.
— Я не сказал бы, непременно с дикарями. Туземцы могут оказаться и людьми культурными… Но возможно, что встретим и дикарей. Вообще предстоят испытания. Трудный момент! — Алексей Максимович строго обратился ко мне: — Ты слышал, что кричал тебе Макаров? «Что ты, спятил? В своем уме? Тащит и тащит лодку вверх, когда здравый смысл велит плыть вниз!» Ну, сударь, что вы скажете на это теперь?
— Я знаю, что он скажет: он с Алексеем Максимовичем заодно, — предупредила ребят Маша.
— Верно, заодно. Впереди у нас сплошное удовольствие! — начал я свою речь. — Только бы нам в Усу забраться. Что за река! У берегов растет рогоз, а из него нет лучше делать стрелы для лучков: легкие, прямые! Стрельнешь вверх — из видов уйдет. А прямо с берега свисают кусты ежевики — сладкая, крупная, с грецкий орех. По оврагам прямо не продерешься — чаща: терн весь в черных ягодах и тоже сладкий. В лесу грибы: боровички и грузди. В Усе на удочку идут лини «по аршину долины». А мы еще не удили.
— А чем за переволок лодки платить? — спросил Абзац.
— Как министр финансов заявляю: средства будут изысканы. У нас есть скрытые ресурсы.
— Кто их скрыл?
— Скрытые не значит обязательно, что их кто-то скрыл, а просто мы их не замечали… Посмотрим и отыщем.
— В крайнем случае, — закончил я, — там прошлой зимой лес сводили на дрова, мы поставим лодку на катки из кругляшей, да и айда в гору. Разбойники в старые времена так и делали.
— Здорово! — плененный моим проектом, оживился Козан, склонный к трудным предприятиям. — Ведь и я это говорил.
— А кроме того, мы еще не все тут видели. Ну, кто из вас заметил, что мы ночуем под самым утесом «Два брата»? Вот тут они у нас, можно сказать, над головами.
Заалев под лучами Огневого заката, Поднялись над волнами Два утеса… Два брата — Быль ли то, сказка ли это — Здесь стояли когда-то в стародавние лета.
Ну, как водится, братья, поссорившись, драку затеяли, спохватились, что драться братьям не полагается, да поздно — окаменели.
Ноги точно застыли, Головы не вспрокинуть, Сердца холоден пламень — Грех успел сердце вынуть, Кровь твердеет, что камень. И глядят в даль заката С той поры через рамень Два утеса — «Два брата».
— Гм, кха! Плохие стихи, — сказал Пешков. — Были, действительно, два брата: я слыхал эту историю… Вовсе не так было. Стихи надо писать с задевом… Чтобы «за мое-мое» брало, — ворчал Алексей Максимович. — А это что? Гладко, скользко, словно руки туалетным мылом моешь…
— Расскажите, Алексей Максимович, без стихов, хоть я ах как стихи обожаю, — попросила Маша.
— Алексей Максимович, расскажите сказку…
Без его сказки не обходилась почти ни одна наша прогулка.
Глава тринадцатая
— Так слушайте, ребята, правду про эти самые два утеса… Сказка будет в прозе, краткая, но поучительная… Жили да были два брата: Ах да Ох. Давненько. Тут, где мы ныне бражничаем, и людей не было, почитай. Медведи, лисы, волки, лоси и всякое прочее зверье. А на Молодецком кургане жила Баба-Яга, зловредная старушонка… Ну, да вы про нее и без меня знаете… Так-с… Отец с матерью у братьев были люди бедные. Жили кое-как. Вот тут и жили, где мы давеча прошли бечевой Отважное. Отец рыбачил, а мать работала по домашности.
Не очень-то обрадовался рыбак, когда жена ему фазу двойню принесла, то есть близнецов-мальчишек. Первый, как увидал вольный свет, закричал: «О-о-о!» А второй не успел раскрыть глаза: «А-а-а!» Мать в восторге: «Ах, до чего же хороши ребята!» — «Ох, — ответил отец, — чем мы их кормить-то будем? Самим есть нечего!» — «Ничего, как-нибудь прокормимся. Вырастут — сразу два помощника».
Гм! Кха! А когда они еще вырастут?
Время идет… Растут ребята… Оба кудрявые, оба русые, у обоих глаза синие. До того похожи — разбери поди! Когда оба вместе, так еще отец с матерью наловчились их узнавать. Отец говорит: «Вот этот на меня похож». — «Вылитый ты, — соглашается мать. — А этот весь в меня». Ну а когда один из братьев отлучится, то и отец с матерью не могли разобрать, который из двух налицо. Врозь они, правду сказать, и не бывали, все вместе, но все-таки случалось. Избаловала их мать. И в самом деле: набедит один, а которого пороть — подумаешь! А приласкать, так ведь всякая мать лаской детей равняет. Так и росли братья. Со временем оказалась меж братьями разница, и существенная. Один что ни увидит, что бы с ним ни случилось, хотя бы и неприятное, говорит: «Ах, как хорошо!» А другой, хоть бы и не так уж ему было плохо: «Ох, как худо!»
Вот и стала их звать мать одного Ах, а другого Ох. Вздохнет бывало: «Тяжелая же моя долюшка!» Отец-то в Астрахань на рыбные промысла подался, и вроде как вдова осталась баба при живом муже. Легко ли? «Ох, уж хоть бы смерть бог послал!» Ох и подбежит: «Вы, маменька, меня кликали?» — «Ах, да ну тебя!» Ах тут как тут: «Что, маменька, прикажете?» И разойдется в матери печаль-тоска, сквозь слезы смеется.
