Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Бруштейн Александра Яковлевна (электронная книга .TXT) 📗
– Я люблю Таню и Маню. Они хорошие, добрые, ласковые девочки, старательные, послушные… Я их люблю. – Я чуть не сказала: «несчастные», но вовремя сдержалась. Нет, я все-таки дипломат…
– Так… – говорит мадам неопределенно. – Ну, а Жозеньку моего вы не любите?
Ох, это коварный вопрос. Я на нем сверну себе шею…
И я отвечаю:
– Жозя – злой мальчик. (Нет, все-таки я не дипломат!)
– Ах, ах, ах! – вдруг насмешливо причитает мадам Бурдес. – Сейчас я сяду плакать: «Какое несчастье, мадмуазель Яновская не любит моего Жозеньку!» (Ох, как испортился разговор! Дипломат я – совершенно ясно – копеечный!)
– Ничего, – произносит мадам Бурдес с угрозой, – у Жозеньки будет такое состояние, что его будут любить все!
Мне бы уж молчать, правда? Так вот нет: я как с ледяной горы на санках качусь.
– За деньги никто никого не любит! – говорю я гордо.
Неуспех моего заступничества за Таню и Маню полный. Лучше бы мне не впутываться в это дело. Не только не помогла бедным девочкам, но еще и напортила. У, дура бестолковая!
Девочки провожают меня домой, и – самое горькое! – они же меня утешают.
– Ничего, – говорит Таня, – еще не все пропало.
Вдруг… Вдруг что-нибудь случится замечательное, а?
И она оказывается права. Это «вдруг» в самом деле происходит. Даже не одно «вдруг», а целых два.
Мы расстались с девочками в пятницу вечером. В субботу я простудилась, и мама заставила меня просидеть весь день дома и пить горячее молоко, так что я в этот день пропустила урок у Бурдесов. А в воскресенье, в самый день рождения, девочки прибежали ко мне рано утром, сияющие, счастливые: все устроилось!
Первое «вдруг»: мадам, конечно, забыла убрать в шкаф свой роскошный туалет от Ярошинского – он остался до утра на кресле. Ночью кошка окотилась на нем четырьмя детенышками. Мадам пришла в остервенение – она собственноручно утопила котяток в ведре. Но это не спасло дорогой туалет: он был испачкан, испакощен, нестерпимо вонял кошками, затейливые узоры, вышитые ленточками, были местами отпороты, оторваны. Поехать в таком платье на бал было невозможно.
Это очень расстроило мадам Бурдес, но, конечно, одного этого было бы недостаточно для того, чтобы смягчить ее ласковое сердце. Она бушевала, щедро раздавала пощечины, ругалась – вообще была «в своем репертуаре», как пишут в газетах и афишах.
Но тут произошло второе «вдруг». В этот же день, в субботу, фрейлейн Конни, которая в последнее время вела себя все более и более странно, окончательно сошла с ума. Она носилась по квартире в одной рубашке, то пела басом какие-то солдатские песни, то величественно говорила: «Знаете ли вы, кто я такая? Я германская императрица Констанция-Кунигунда-Розалинда, супруга императора Вильгельма Второго!» Увидев старика конторщика Майофиса, фрейлейн Конни бросилась к нему с криком: «Дядя! Это мой дядя архиепископ Майнцский!» Бедный Майофис – архиепископ Майнцский – спрятался от нее в уборной, заперся на задвижку и не выходил. В заключение фрейлейн Конни стала буйствовать, гонялась за всеми, размахивая кочергой, как алебардой, чуть не пристукнула Жозьку!.. Наконец за ней приехали из психиатрической больницы. Так и увезли ее: в одной рубашке и с кочергой, которую она не выпускала из рук.
От этого второго «вдруг» дрогнуло даже гранитное сердце мадам Бурдес. Может быть, она смутно почувствовала, как близка она сама к такому психозу? Не знаю. Но она плакала, каялась, разрешила девочкам справлять день рождения и согласилась уехать на весь день к родным вместе с мужем и Жозькой. Правда, уезжая, она уже в передней угрожающе подняла руку и зловеще возгласила:
– Смотрите! Я вернусь не поздно – в половине двенадцатого ночи. Чтобы ни одного мерзавца-гостя я в доме не застала! Смотрите! Ровно в половине двенадцатого ночи!
Это был чудесный день и чудесный вечер!
Сперва все мы – Таня, Маня, я, Гриша и Майофис – верный конторщик Майофис, старый друг Майофис! – бегали, делая последние покупки. Потом мы накрыли на стол, украсили его цветами. Было волшебно красиво! Майофис ходил по комнатам солидно и важно, перекладывая свой фантастический нос справа налево и обратно, как дятел, который точит клюв. У Майофиса оказался замечательный талант: цитировать стихи так некстати, что, слушая его, мы помирали со смеху. Например, войдя в столовую и увидев красоту сервированного стола, Майофис восторженно произнес:
– «Где стол был яств – там гроб стоит!» – И еще добавил: – «Домового ли хоронят? Ведьму ль замуж выдают?..»
А когда я, растрепанная, вспотевшая от хозяйственных хлопот, влетела зачем-то в гостиную, Майофис вынул из бокового карманчика белоснежный платочек, отер мне лоб и процитировал из басни Крылова:
– «С мартышки градом лился пот!»
Как уютно, как весело было без мадам Бурдес и без Жозьки!
Мы с Гришей в лепешку разбивались, чтобы гостям было приятно и весело. Для младших – подружек Мани – устраивали в гостиной игры, для старших – танцы. Сами танцевали, а Гриша даже пел, Майофис плясал со мной мазурку и так расчувствовался, что заявил мне:
– Ах, если бы вы были, ну, хотя бы на тридцать лет старше!
– Что было бы тогда?
– Я бы в вас влюбился! – ответил он с чувством, перекладывая нос справа налево.
Это признание в любви – первое в моей жизни! – я приняла с удовольствием.
– Миленький Майофис, я вас очень люблю!
– Когда вы будете постарше, – сказал Майофис, грустно улыбаясь, – вы поймете, что вы сейчас сказали одно лишнее слово…
– Какое?
– Слово «очень». Когда-нибудь вы скажете кому-то, кого вы теперь еще даже не знаете, вы скажете ему: «Я вас люблю». Просто «люблю». Без «очень». Да. А «миленький Майофис, я вас очень люблю» – знаете, что это значит? Это значит: «Дедушка Майофис, вы старый болван»…
Ровно за час до срока, назначенного хозяйкой дома, Гриша встал на стул, хлопнул в ладоши:
– Тиш-ш-ше! Слушать мою команду!
– Слушаем, слушаем! – зашумели все.
– Так вот: пора расходиться. Встать всем цепочкой – лицом к двери в переднюю. Выходить по одному в переднюю, быстро одеваться и уходить!
Гости разошлись. А мы убрали со стола и привели в порядок столовую, гостиную и зал. Не осталось никаких следов пребывания гостей. Нам дружно, весело помогали горничная и кухарка.
Они тоже от всей души наслаждались отсутствием своей ненаглядной хозяйки!
Когда мадам с мужем и Жозькой позвонили с парадного хода, мы с Гришей и Майофисом убежали по черной лестнице.
Простившись с Майофисом, мы с Гришей идем по ночной заснеженной улице. Звезд на небе, звезд! Как крупных спелых ягод под кустом в укромном лесном уголке.
– Не пялься на небо! – строго приказывает мне Гриша. – Под ноги гляди!
– Хорошо, – отвечаю я послушно. – Я на свои калоши смотрю. Можно это?
– Можно, – серьезно разрешает Гриша.
– Благодарствуйте, дяденька! – говорю я тонким голоском и делаю книксен.
И мы смеемся – в который раз за этот веселый день!
– Эх… – вдруг говорит Гриша с сожалением. – Была бы ты постарше!..
– И что тогда? – интересуюсь я. – Ты бы в меня влюбился?
– А ты откуда это знаешь? – страшно удивляется Гриша.
– Мне это сегодня уже говорили! – отвечаю я с гордостью.
Глава семнадцатая
Новый век
1 января 1901 года началось новое столетие – XX век.
Это – важное историческое событие. И, конечно, наш Лапша в первый свой урок после рождественских каникул произнес по этому случаю очередную речь.
По его словам, новый век начинается «при самых лучезарных предзнаменованиях». Это будет счастливый век, золотой век! (Здесь жиденький тенорок Лапши задребезжал, как треснувший колокольчик.)
Начало века, говорит Лапша, ознаменовалось следующими важнейшими событиями:
Его святейшество Римский Папа Лев XIII, превозмогая старость и болезнь, освятил начало века личным участием в богослужении…
Его величество германский кайзер Вильгельм II произнес речь перед офицерами своей армии…
