Лёлишна из третьего подъезда - Давыдычев Лев Иванович (читаем книги онлайн TXT) 📗
Но в трамвае было всего несколько человек. Действовать в подобных условиях почти невозможно, но, помня наказ милиционера, Головёшка включил свою мозговую систему на сверхполную мощность.
Всего какое-то мгновение потребовалось ему, чтобы, проходя мимо фокусника, чуть задеть его плечом и…
Портсигар был в кармане Головёшки.
Вот вам и фокусник!
На эт
о и рассчитывал Горшков.
Увидя подходившего к цирку Григория Васильевича, он приложил руку к козырьку, улыбнулся во весь рот и приветствовал во весь голос на всю улицу:
— Здравия желаю, гражданин фокусник!
Григорий Васильевич поздоровался, тоже улыбнулся и прошёл мимо.
А Головёшка приближался с важным видом, неторопливо, смотря по сторонам независимо.
— Ну? — нетерпеливо спросил Горшков.
Мальчишка отдал ему портсигар.
— Золотые руки, — растроганно проговорил милиционер, — научить бы их чему-нибудь хорошему. Можешь считать, что ты в цир
ке работаешь. Идём.
ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Второе отделение нашего представления открывают Горшков и Головёшка
В номере принимает участие иллюзионист Григорий Ракитин!
— Молодец, молодец, — сказал Горшков, — всегда я надеялся, что человеком ты станешь. — Он повертел портсигар в руках. — Хорошая вещица.
Горшков нажал кнопочку замка, крышка отскочила…
раздался
оглушительный
В
З
Р
Ы
В,
полетели
клубы
дыма…
Головёшка закричал.
Горшков, окутанный дымом, отскочил в сторону.
Хорошо ещё, что поблизости никого не было, — быть бы тогда переполоху.
С минуту они смотрели друг на друга.
Вдруг мальчишка хихикнул, пальцем показывая на милиционера.
Горшков спросил хриплым голосом:
— И я такой же?
— Как трубочист!
— Пошли отмываться.
У входа стоял Григорий Васильевич. Он удивлённо спросил:
— Что с вами такое? Трубы чистили?
— Проиграл один — ноль, — ответил Горшков, — нате вашу машину. — И отдал портсигар.
— Два — ноль вы проиграли, — поправил Григорий Васильевич, — вчера этот молодой человек чуть-чуть мне карман не оторвал. Золотые руки, да голова… не очень золотая.
— Это мы ещё проверим, — сказал Горшков. — А за такие шутки можно к ответу призвать.
— У меня душа в ботинки залезла! — восхищённо признался Головёшка.
— Душа, душа, — проворчал Горшков. — Вот у меня душа куда-то упрыгала. Только сейчас вот обратно вернулась. А знаете, кто во всём виноват? Горшков. Так и его тоже надо понять, гражданин фокусник. Он, он во всём виноват. Ведь если бы не Горшков, пропал бы Головёшка давным-давно. А Горшков жалеет его и вас пожалеть его просит.
— Идите умойтесь, — сказал Григорий Васильевич, — потом побеседуем.
Умывание длилось довольно долго, пришлось ведь ещё и одежду чистить.
Горшков всё это время говорил:
— Иногда человека воспитать легче лёгкого. Бывают люди, их и воспитывать не надо. Такими хорошими они и родились. А попадётся иной раз, так сказать, человечек — наука перед ним в тупик встаёт, не то что милиция. Вот Головёшка с виду человек. Руки, ноги имеются. Говорит человеческим голосом, а сознательности — кот наплакал.
— Гражданин дядя Горшков! — взмолился Головёшка. — Вы же знаете, что в последнее время сознательность у меня повысилась!
— Идём беседовать.
Войдя в зрительный зал, Головёшка глаза вытаращил.
На арене работали акробаты-прыгуны. Чего они только не выделывали! Они подбрасывали друг друга со специальных подкидных досок, переворачивались в воздухе. А опускались они не на арену, а на плечи товарищей.
— Вот это да! — прошептал Головёшка. — Законно!
Но тут прыгуны упрыгали, а на манеж выпустили красивую белую лошадь.
В центре арены встал дяденька в чёрном пиджаке, белых галифе, с длинным хлыстом в руке.
Лошадь бежала ровно и сильно.
На барьере появилась маленькая девочка в розовой балетной пачке и чёрных чулках.
— Ух, какая куколка! — крикнул Головёшка и сразу примолк, потому что куколка на всём скаку прыгнула лошади на круп и сделала стойку на руках.
— Вот тебе и куколка, — мрачно сказал Горшков, — покалечиться в любой момент может.
А девочка и не собиралась калечиться.
— Ап! — командовал дяденька, и она, перевернувшись в воздухе, ловко опускалась на бегущую лошадь.
Горшков тянул мальчишку за рукав, но Головёшка не двигался. В цирке он был впервые. Это оказалось для него интереснее любого кинофильма, даже панорамного.
— Законно, — шептал Головёшка.
Милиционер взял его за руку и повёл.
В комнатке Григория Васильевича стоял столик с трельяжем — тройным зеркалом.
Мальчишка сразу к нему и давай себе рожи строить. И хохотать.
Ещё бы: на него смотрели сразу трое Головёшек — один в середине и два по бокам.
— Что ты умеешь делать? — спросил Григорий Васильевич.
— С картами три фокуса знаю, петухом кричать могу. Спичку с огнём во рту могу держать. Солдатиком нырять умею.
— Короче говоря, ничего не умеешь делать.
— А основная работа? — спросил Горшков. — Ловкость-то рук!
— Руки у него ловкие, — согласился фокусник. — Ну и что? Но он ничего не умеет ими делать. И мускулы у него слабенькие.
— Не могу с вами согласиться, — мрачно проговорил Горшков. — Просто поражаюсь вашему равнодушию к судьбе данного ребёнка. Пропадёт ведь он.
— Не знаю, — спокойно ответил Григорий Васильевич. — Брать его в ученики? Но через три месяца я уеду отсюда.
— За три месяца можно многому научиться.
— Давайте сделаем так, — предложил Григорий Васильевич, — пусть приходит на представление. А там будет видно. Я за это время подумаю.
— Вот правильно! — Горшков крепко, от всей души пожал фокуснику руку. — Так будет ближе к делу. Я, конечно, понимаю, что легче моржа там или бегемота с носорогом к работе приучить, чем Головёшку. Но бросать его на произвол глупой судьбы мы права не имеем.
Двенадцатый номер нашей программы
На арену действия проникает дедушка
Оркестр, сыграйте в таком случае что-нибудь не очень весёлое. Прошу!
С рынка Лёлишна вернулась усталая, до того усталая, что как села на табуретку, так и сидела. Дедушка спросил:
— Что с тобой?
— Устала немного.
— Ничего себе, немного! — возмутился дедушка. — Я вижу. Так вот, с завтрашнего дня я хожу на рынок, я хожу по магазинам!
— А сзади я на скорой помощи?
— В этом не будет необходимости. Выдержу.
— Я тоже выдержу. Сейчас отдохну и начну готовить обед.
— А почему не я?
— Потому что у тебя обязательно что-нибудь сгорит, убежит, уплывет. А потом будет плохо с сердцем. А скоро вернётся Эдуард Иванович, его надо накормить.
— Нет, нет, так больше продолжаться не может! — разгорячился дедушка, — Я обязан о тебе заботиться, а не ты обо мне. Я старше. Отныне я всё беру на себя. И никаких скорых помощей! Мне всего семьдесят шесть лет! — Он схватился за сердце.
И сел.
— Тебе нельзя волноваться, — сказала Лёлишна, — а устала я оттого, что много переживала. Мы были в цирке на репетиции, и Виктор попал в клетку ко льву.
— Когда похороны? — прошептал дедушка.
— Всё окончилось хорошо. Но мне до сих пор страшно.
— Даже мне стало страшно. Со львами шутки плохи. Я, пожалуй, прилягу.
Лёлишна помогла ему лечь и принялась готовить обед.
Работа всегда отвлекала её от грустных мыслей, но сейчас этого не случилось. Она всё вспоминала и вспоминала лицо Виктора, когда к нему приближался Цезарь…
