Безмятежные годы (сборник) - Новицкая Вера Сергеевна (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
– Ну-ка, переведите еще раз, да не торопитесь так, – говорит ей Надежда Аркадьевна.
Та начинает совсем медленно:
– Combien de pages а се cahier? [42] Сколько кур у соседа?
Опять всеобщий визг.
Крупные слезы начинают капать из глаз Пыльневой.
– Я не знаю отчего… все… смеются… я по книжке… верно все…
Наконец дело разъясняется. В той гимназии, куда Пыльнева поступила раньше, французский язык не обязательно было учить, она ни слова и не знает, только читать и писать умеет, да и то неважно, а понимать ничего ж не понимает. В учебнике же страничка разделена пополам, налево – то, что с русского на французский, а направо – с французского на русский. Она же думала, что одно – перевод другого, ну и выдолбила, добросовестно все наизусть выдолбила.
Завтракать нам с Любой не пришлось, мне – потому что хлопот много было, а ей – за компанию. Как только зазвонили на большую перемену, я сейчас руки в парту, а коробка, конечно, уже развязанная стоит. Только Надежда Аркадьевна встала, я ей и поднесла. Ну, она, конечно, осведомилась, почему я угощаю, поздравила и взяла две шоколадные бомбы.
Потом я понеслась Женюрочке предлагать. Та церемонилась, одну несчастную тянучечку вытащила, но я ее стала упрашивать и чуть не силой заставила еще три хороших конфетки взять. Она вся розовая-розовая – конфузится, а я ведь знаю, что она сладкое страшно любит, потому что всегда что-нибудь сосет или грызет, раза два и мне даже преподнесла.
После нее стала класс угощать. Все берут как берут, а Татьянушка с Рожновой как приналегли!.. Ну, думаю, все до дна выберут. Нет, Бог милостив, еще кое-что осталось. Потом полетели мы сперва в нашем коридоре всех угощать, то есть учительниц, конечно, – на всю гимназию где же конфет напастись? Только некоторым моим любимцам перепало. А затем галопом в средний коридор: ведь самые-то мои душки – Юлия Григорьевна и Линдочка – там всегда, потому Юлия Григорьевна не только уроки рисования дает, но еще и классной дамой во втором «А». Примчались, смотрим – как всегда под ручку гуляют; мы к ним.
– А, – говорит Юлия Григорьевна, – вот и тараканчик наш бежит.
А Линдочка только смеется, глаза прищурила, мордочка острая – ни дать ни взять котенок. Милая! Ну, я им коробку.
– Это на каком же основании тараканчик пир на весь мир задает? – спрашивает Юлия Григорьевна. – Именин Марии как будто 20-го декабря не бывало.
Я объяснила им.
– Значит, – опять говорит Юлия Григорьевна, – тараканчику нашему сегодня целых десять лет исполнилось. Возраст почтенный, особенно для таракана. Ну поздравляю, Муся, желаю всего хорошего и того… Немного успеха по рисованию, а то очень уж там виды удручающие попадаются.
И крепко-крепко она меня поцеловала.
– И я вас от души поздравляю, – говорит мадемуазель Линде. – Дай Бог, чтобы вы навсегда сохранили такое же доброе чуткое сердечко, – взяла мою голову двумя руками и поцеловала меня в лоб.
Милые! Славные! Дуси! Какая же я счастливая, что меня все так любят!
Когда я пришла домой, застала тетю Лидушу с Леонидом Георгиевичем, письмо от бабушки и поздравительную карточку от Володи (потом скажу какую).
Тетя Лидуша от себя подарила мне брелок – кошечку с чудесными желтыми глазами, а Леонид Георгиевич альбом для стихов. (Что я говорила! Je connais bien mon monde! [43] ) Красивый альбом, чудо, такой большой, серо-зеленый, и на нем ветка розовых, совсем светло-светло-розовых и белых гиацинтов, а листки альбома все разноцветные и почти на каждом какой-нибудь дивный цветок. Прелесть, как красиво!
– Да ты, Муся, полюбопытствуй, в середину-то повнимательнее загляни, да и сначала перелистай, а то ты, по обыкновению, с конца смотришь.
Гляжу, а на второй странице что-то карандашом нарисовано. Вот насмешник противный! Все-то он помнит и потом всю жизнь проходу не дает!
На листе нарисована я своей собственной персоной, а рядом со мной мой милый ушастик Ральф. Я сижу за столом и, высунув кончик языка, скривив голову набок (сколько уже мне за это доставалось и от мамуси, и от Барбоса!), пишу, а Ральф (задние лапы на кончике стула, передние – на столе) старательно треплет книгу. И ведь правда, это было, так он всего моего Евтушевско-го [44] и сжевал, пришлось нового покупать. И откуда только этот новоиспеченный дядюшка всякие такие штуки разузнает? Неужели это мамуся такая предательница?
Петр Ильич, тот ведь без конфет в дом, кажется, и войти не умеет, а тут еще случай такой хороший – рождение. Вот и притащил он громадную круглую коробку, а на ней сверху сидит на задних лапах заяц, да такой милюсенький. Роста как всамделишные маленькие зайцы бывают, сидит, головушку свою милую на сторону своротил и грызет морковку. Ну, как не поцеловать Петра Ильича за это? И поцеловала.
Пока я благодарила да целовала всех, пришли дядя Коля и мадам Снежина с Любой. Дядя Коля принес мне тоненькое золотое колечко, по которому бегает прехорошенькая серая мышка.
– Получай, котенок, – говорит, – «нашей кошке Муське мышку на забаву».
И где он только раздобыл такую славную штуку? Я никогда еще подобной не видела.
Люба подарила мне две дивные розовые вазочки, знаете, такого цвета, как светлый кисель с молоком, а сверху на них веточки красной смородины, из стекла, конечно, но так хорошо сделано, так аппетитно, что съесть хочется.
Вся эта публика сидела недолго, попила шоколаду, чаю, поела всяких вкусностей и разбрелась по домам. В этот день по-настоящему праздновать не могли – будни и все заняты. Потому решили отложить на 25-е, тогда и елку, и мое рождение сразу отпразднуем. Немножко это мне невыгодно… Впрочем, нет, ведь подарки я полностью за 20-е получила, авось и 25-го меня не обделят.
А знаете, какую карточку кузен-то мой (ах, вот хорошее слово для «нашего» немецкого языка – cousin – die JVT&ke [45] ), так вот самый этот MYcke мне прислал? Сидит в шикарной гостиной обезьяна, в платье dftcolletif [46] ), manches courtes [47] , в нарядных туфельках, с веером, а перед ней с моноклем, во фраке, в белом жилете, с коробкой конфет под мышкой и с торчащим из-под фрака кончиком хвоста – кот, толстый, жирный кот, и почтительно так мартышке к ручке прикладывается.
Ну, уж и семейка у нас, нечего сказать, родственники! Неизвестно, кто самый большой насмешник. Пусть себе, но милые они все премилые, и люблю я их крепко-крепко.
Глава XX Елка. – Шарады
Положительно нет ни минутки свободной, чтобы записать что-нибудь в дневник, так и рвут во все стороны, то туда, то сюда. И все такие вещи, что не откажешься, уж больно интересно.
На первый день, как и решено было, устроили елку. Сами знаете, сколько это возни: все обвяжи, прикрепи, прицепи, а венчики… Знаете, такие красивые разноцветные кружочки из леденца? Кушали? Нет? Значит, попробуйте – они в кондитерской по 60 коп. за фунт продаются. Так вот, еще и венчики расцепи, потому они вечно так посклеиваются, что ни тпру ни ну, особенно если их еще перед употреблением в холодное место поставить. А мамочка прежде так и делала, думала, лучше будет, – куда там! Тогда уж прямо пиши пропало, ни за что не отдерешь, раскрошатся на кусочки, и ничего больше не остается, как съесть их.
Ах, как я люблю елку! По-моему, без нее Рождество не в Рождество. Если бы мне Бог знает сколько подарков наделали, но без елки, – я бы не утешилась. Под елкой все красивее кажется. И потом, что я просто обожаю, это минуту, когда елка уже готова, все навешено, свечи вставлены в подсвечники, подсвечники сидят верхом на веточках – все это и мы, конечно, тоже помогаем прилаживать, – а потом вдруг:
– Ну, дети, теперь идите в кабинет, а мы здесь без вас все зажжем.
Пойдем мы туда, двери за нами закроют; порассядемся, кто где, а только разговоры все не клеятся. Нет-нет да невольно и прислушиваешься к тому, что в гостиной творится. Бумага шуршит… Что-то вынимают… Еще… Опять… Стук… Что-то кокнули…
– Что такое? Что? – голос папы.