Первое имя - Ликстанов Иосиф Исаакович (список книг .txt) 📗

Нил Нилыч широко открыл перед гостем дверь.

В директорском кабинете справа от входа стоит несгораемый шкаф с никелированным замком в форме львиной головы. К другой стене приставлена длинная, узкая витрина с брошками, кольцами, запонками и серьгами из самоцветов. А посередине комнаты, как-то не к месту, торчит простой канцелярский стол. Впрочем, к столу Нил Нилыч присаживается редко. Всегда суетится этот полный человек с круглой лысой головой, на которой непонятно как держится парчовая тюбетейка: всегда озабочено загоревшее лицо с длинными, тяжелыми седыми усами, и позванивает серебряный набор кавказского ремешка на синей сатиновой косоворотке.

— Устраивайтесь, дорогой! — подвинул он стул.

Но Анисим Петрович прежде всего занялся грудой малахита, сложенного на подоконнике. Он перебрал несколько кусков, поднося их близко к глазам, вытер руки платком, налил воды из графина в стакан и сел у стола.

— Жарко… Неудобное для меня время… На улице жарынь, а меня кашель бьет — должно быть, от пыли. — Он кивнул в сторону окна и ответил на вопросительный взгляд Нил Нилыча: — Не очень вы меня порадовали. Есть кусочки и подходящие, а больше все дыркач, трухляк, всяческая разнотравица. Вывелся добрый камень, весь под землей схоронился… Доску, конечно, собрать возможно, запрета не имеется, но пестренько выйдет, несолидно.

— Это наши подшефные школьники натаскали, — сказал Нил Нилыч. — Однако имеется еще кусочек. Пестов вчера представил. Может быть, не побрезгуете.

Из нижнего отделения несгораемого шкафа Нил Нилыч достал глыбу малахита, для чего-то дунул на нее и осторожно опустил на стол.

По мнению Пани, было бы вполне естественно, если бы малахитчик тотчас же занялся его камнем. Нет! Анисим Петрович как-то настороженно покосился на глыбу, отхлебнул из стакана, вытер капли пота со лба, протянул руку — и короткие пальцы вдруг легко, ласково пробежали по камню, как бы снимая невидимые пылинки с полукруглых наростов. Его лицо повеселело, глаза, окруженные морщинками, сузились.

— Известный материал, — проговорил Неверов, продолжая ласкать камень. — Такой малахит шел из восточных забоев старого медного рудника. Высший сорт спокойного колера, как в Останкинском дворцу в Москву.

Услышав эту оценку, Нил Нилыч потер руки и подмигнул Пане.

А Неверов говорил:

— Из светлого, веселенького малахита собирали мы шкатулочки, подчасники. Ну еще бусы, брошки точили, резали колодочки для вилок и ножей. Эта мелочь в заведении купца Агафурова работой не считалась… Из настоящего, вот такого камня делали мы вазы для парадных вельможных покоев, письменные приборы на шестнадцать предметов, выкладывали столы… — Он положил руку на глыбу и коротко закончил: — Годится, вполне подойдет!

— Вы нас выручите, дорогой, просто выручите! — воскликнул Нил Нилыч, навалившись грудью на стол и тоже лаская камень. — А то нас даже в газете упрекали, что мы увлеклись мелочишкой, не даем капитальных вещей. Мелочишка!.. Но ведь и она нужна! Народ богатеет, спрос на наш товар такой, что не управляемся. Вы-то нас поймете…

Открыв верхнюю толстую дверцу несгораемого шкафа, Нил Нилыч достал несколько фабричных изделий и положил их на стол. Одно из них особенно понравилось Пане — гляди не наглядишься.

В тонких узорчатых оправках матового серебра, обведенные рамками из продолговатых красных камешков, светились золотистые, сиреневые, винно-желтые прозрачные огни. Каждый из этих самоцветов имел свое название, а все вместе они слились в чудо, еще не нашедшее имени. Нил Нилыч зажег настольную лампу — и расцвели камни, отбрасывая легкие, будто позванивающие искры.

— Мастер Брагин с комсомольцами делал, — сказал Нил Нилыч, забегая то справа, то слева камнереза, словно большой ребенок, хлопочущий возле любимой игрушки. — Неплохо как будто?..

Неверов взял ожерелье, положил его поперек ладони, и между выпуклостями этой неожиданно просторной, темной и твердой ладони, точно между каменными горами, заиграла сверкающая река.

— Дразните вы меня, Нил Нилыч! — с усмешкой упрекнул он директора. — Ничего не скажу, завидная работа. И задумка есть хорошая: всю красоту камня первой красавице отдать, я так думаю… Что ж, знаю я Брагина Савелия Кузьмича. С ним не тягайся — забьет старика.

— Что вы, что вы! — замахал на него руками Нил Нилыч.

Но Неверов будто всерьез принял вызов, брошенный ему фабричными умельцами. Он подтянулся, одернул галстук и принялся так и этак ворочать на стаде глыбу малахита, осматривая ее со всех сторон.

— Какой размер доски?.. А форма? Прямоугольная, сверху полукругом выведенная? — расспрашивал он Нил Нилыча и, получив все необходимые сведения, кивнул головой: — Понятно… Все же эскиз надо будет заготовить. Вместе с художником над эскизом подумаем. А пока чудится мне одно… — Он коснулся глыбы малахита ребром ладони. — Если пойдем пилить камень в этой плоскости, должна открыться крупная продольная волна. Пустим ее по доске сверху вниз, будто море во?лны перекатывает. Бордюр для волны?, понятно, соберем из этой разнотравицы, из мелочи. А ягоды… — он постучал ногтем по полукруглым наростам на верхней плоскости глыбы, — ягоды эти в распиле дадут крутой виток для углов бордюра… Фамилии передовиков из стали вырежем, позолотим. Золото на зеленую волну ляжет приятно для глаза…

Некоторое время он молчал, продолжая смотреть на камень и отхлебывая из стакана, потом обернулся к Пане:

— Ты Пестов? Машинист экскаватора Григорий Пестов кем тебе приходится?

— Батя…

— Ну-ну, хорошего ты себе папашу выбрал, не придерешься. Постарался ты для него — малахит, подходящий достал. Потом расскажешь мне, где такой нашелся… А дед твой, Василий Кондратьевич Пестов, жив-здоров?

— Нет, умер дедушка, когда я еще маленьким был.

— Умер?.. Я из этих мест. Здесь родился, здесь своему делу учился. Помню Василия Пестова, будто сейчас его вижу… Дед твой был рудокоп, и отец по тому же занятию пошел, а ты, похоже, в камнерезы наметился?

— Нет, тоже горняком буду, как батя.

— Не отговариваю… Все же приходи мою работу посмотреть. Ты хотел меня газированной водой напоить, а я тебя за это сладкой каменной конфеткой угощу. — И Неверов улыбнулся, сощурился.

Старшие заговорили о фабричных делах. Паня почувствовал, что он лишний, вышел в прихожую, открыл дверь с плакатом «Не шуметь!» и очутился в гранильном зале.

Большой это зал, с окнами на три стороны. На подоконниках много цветов. До белизны выскоблен некрашеный пол. И тихо здесь, спокойно. Склонились к своим станочкам мастера каменного дела, гранильщики, занятые кропотливой работой. Что они делают, посмотреть бы! Но по строгому фабричному правилу посетитель не может без особого разрешения свернуть с ковровой дорожки, проложенной посередине зала.

Неподалеку от входа, за гранильным станком, сидел пожилой человек с лохматыми бровями и прокуренными до желтизны усищами. Напевая под нос, он прижал ладонью рукоятку, похожую на ручку кофейной мельнички, и медленно ее повел. Тотчас же бесшумно завертелся гладкий чугунный круг, установленный плашмя на столешнице станка. В правую руку гранильщик взял продолговатую чурку-баклушу, посмотрел на камень, прикрепленный к концу баклуши черной мастикой, и осторожно прижал его к гранильному кругу. Зашипел чугун под нажимом камня, незаметно стал делать свое дело мельчайший корундовый порошок, брошенный на смоченный металл. Остановив круг, мастер задумчиво присмотрелся к первой, еще грубой, грани и недовольно закряхтел. Придет час, когда гранильщик заменит жесткий чугунный круг блестящим оловянным, пустит в ход тонкие полирующие порошки — и очистится, углубится грань. Камень, взятый в прозрачную сеть ромбов и треугольников, станет красивым и дорогим, потому что в него перешел долгий труд искусного работника.

— Неверов у Нил Нилыча? — спросил он шопотом у Пани. — Смотрели твой камень?

— Смотрели… Анисим Петрович говорит, что камень хороший, высший сорт спокойного колера.

— А ожерелье ему Нил Нилыч показывал? Что сказал Неверов?