Первое имя - Ликстанов Иосиф Исаакович (список книг .txt) 📗

— Наш дом построен на том самом месте, где стояла изба одного из переселенцев, моего предка Семена Карповича Дружина, — сказал Петр Александрович. — Когда строители снести старую избу, они нашли в подполье этот малахит. Вероятно, Семен Карпович привез его из Железногорска, как переселенцы привозят в новые места горсть родной земли. Я думаю, что на старом медном руднике Семен Карпович работал в малахитовых забоях, а в свободное время тайком копал железную руду. — Из ящика письменного стола Петр Александрович достал медный светец и поставил его на малахитовую глыбу. — Спасибо, Паня, за памятку о Семене Карповиче. Медный светец служил моему предку под землей. Дорогой это подарок для всех Дружиных…

— Когда ты дашь мне его почистить? — сказала мама, вошедшая в кабинет с Вадиком.

— Не надо, Вера! — воспротивился Петр Александрович. — Пускай он останется таким, каким явился из шахтенки. Почетная зелень!.. Горжусь я родом Дружиных, прямо говорю — горжусь! Сейчас в черной металлургии работает семь дружинских семей и на медной руде десять. Наш род дал много участников Великой Отечественной войны, много командиров производства, стахановцев. Две трети Дружиных — коммунисты и комсомольцы. Расцвел старинный горняцкий род, который до 1917 года знал только нищету и темноту. Вот о чем напоминает этот светец… Забирай малахит, Паня!.. Ты хочешь увезти его на велосипеде? Глыба тяжелая…

— Ничего, я сильный.

— А не лучше ли, друзья, заночевать у нас? Утром я отправлю вас домой на рудничной машине.

— Пань, останемся! — умоляюще шепнул Вадик.

Этого еще не хватало: явиться домой на машине, чтобы железногорские ребята подумали, что Пестов не осилил обратной дороги!

— Надо сегодня ехать, а то дома беспокоиться будут, — решительно заявил он и вполголоса предложил Вадику: — Останься, если хочешь…

— Я тоже поеду… — буркнул Вадик и отправился сажать ежика в мягкое отдельное купе, то-есть себе за пазуху.

Петр Александрович помог Пане вывести велосипеды на улицу и привязал к багажнику малахитовую глыбу, завернутую в мешок, а мама Дружиных заставила Паню взять и дорогу четыре краснощеких яблока.

Но где же Вадик?

Паня заглянул в кухню.

Из-под стола высовывалось четыре пары ног.

— Вадик, по седлам!

Одна из восьми ног нетерпеливо дрыгнула. Паня схватил ее и вытащил своего недисциплинированного спутника на середину кухни.

— Что тебе нужно, я же еду! Вечно ты мешаешь! — раскричался Вадик. — Ежик спрятался за плитой, пыхтит и не выходит. Достань-ка его!

— Ну и пускай всегда живет за плитой, — сразу нашел выход Паня. — Ребята. Вадик дарит вам ежика на память. До свиданья, ребята!

— Ура! До свиданья! — раздался дружный крик под столом, и три пары ног забили радостную дробь.

— Ребята, слушайте, ребята! — крикнул Вадик, отбиваясь от Пани. — Кормите его… главным образом растительной пищей… Не мешай, Панька!.. Морковкой, капустой, яблоками и репой… Мышей он сам будет ловить, потому что еж — полезное суще…ство! — уже за порогом кончил он инструктаж и, увлекаемый безжалостным руководителем экспедиции, очутился на улице.

Едут победители!

Со взгорья Паня в последний раз благодарно посмотрел на шахтные копры и корпуса обогатительной фабрики. А теперь вперед!.. Снова мягко стелется под колесами дорога и в лицо дышит ветерок, пахнущий травой и немножко бензином. Малахит утроил Панины силы, и он жмет, жмет на педали, приближая с каждым оборотом колеса час своего торжества.

— Да-а, тебе приятно чужими ежиками распоряжаться… Подумаешь, какой щедрый — моего ежика всем на память дарить… — заныл Вадик.

— Не приставай! В другой раз никуда с тобой не поеду.

— Ух, очень ты мне нужен!

Назвав товарища тираном, Вадик уехал далеко вперед. Тем лучше, потому что Пане надоело его брюзжанье. Но по тону Вадика чувствовалось, что дело не только в ежике. Так и есть!.. Вадик остановился на границе большого поля и пристально вглядывался в сосновую рощу, черневшую впереди.

— Тяжело порожняком ехать? — поравнявшись с ним, насмешливо спросил Паня.

— Посмотрим, далеко ли ты уедешь, — многозначительно произнес Вадик, присоединился к Пане и стал его уговаривать: — Знаешь что? Давай попросимся в попутную машину, доедем до лесопарка, а там опять на своих колесах покатим. Ну, Пань, почему ты не хочешь? Очень глупо! Если бы твой батька уже купил «победу», ты привез бы малахит на «победе». Ну и считай, что он уже кути, понимаешь?

— Понимаю, только не желаю. Пока батька машину не купил, я на велосипеде еду да посвистываю.

— У тебя совсем нет логики!

— Зато у тебя такое есть, что противно сказать…

К вечеру перестали шуметь золотые волны хлебов, задумчиво склонились колосья, затихли птицы, но этой тишине не верилось.

— Давай спорить… Ставлю за то, что нас ждут те ребята, — сказал Вадик, впервые в жизни желая проиграть спор.

— Слушай боевой приказ, — ответил Паня: — как только доедем до большой сосны, нажмем и проскочим. Понял?

— Угу…

До первой сосны остается метров сто.

Велосипедисты набирают воздуху перед решительным броском, дают полный ход и… От сосны отделяется толстая жердь, плавно опускается и, как шлагбаум, перегораживает дорогу.

— Держи, держи их!.. Попались!.. Держи!..

Сзади по дороге бегут три мальчика. Откуда они взялись? Должно быть, прятались в кювете. Впереди на дорогу выбежали еще четыре паренька и тоже вопят: «Держи их!» Для того чтобы атаковать неприятеля в тылу, нужно потерять время на разворот, а через жердь, конечно, не прыгнешь.

— Все стало ясно… Мы попали в окружение, из нас сделают блин и отнимут машины, — бледно улыбаясь, предсказывает Вадик.

— Как же, отнимут! — храбрится Паня, тоже изменившийся в лице. — Это колхозные ребята. Мы в колхоз на них пожалуемся.

— Готовься, Панька! Погибаем, но не сдаемся!.. Хорошо, что я без ежика, а то и ему попало бы.

Своего друга Паня знает отлично. Он знает, что Вадик трусит лишь до тех пор, пола чего-нибудь боится и надеется увернуться от опасности, но как только опасность становится неотвратимой, он превращается в отважного бойца. Такая перемена произошла с ним и теперь. Он спешился и стал вплотную плечом к плечу с Паней, готовый ко всему.

Семеро ребят окружили пленников. Сильно загоревшие, беловолосые, они рассматривали путешественников молча и недружелюбно.

Слово взял подросток с острыми рыжеватыми глазами, в старенькой фуражке военного образца. Положив руку на руль Паниного велосипеда, он зловещим тоном спросил:

— Вы зачем по нашей дороге ездите, колхозную семенную пшеницу топчете, а?

Каждое слово его выступления было возмутительно. Во-первых, как известно, дорога общая, а во-вторых, разве можно топтать пшеницу велосипедом? Если бы путешественники услышали это заявление при других обстоятельствах, то… По сейчас обстоятельства были особые, любой из семерых ребят мог выступить достойным противником Пани, не говоря уж о Вадике.

— Ничего мы не топтали, — ответил Паня. — Покажите, где мы вытоптали семенную пшеницу! Ну, покажите!

— Ты еще поговори! — дернул к себе велосипед паренек с рыжеватыми глазами и, уклонившись от вопроса, заданного Паней, азартно продолжал: — Знаешь, что за это полагается — колхозную пшеницу топтать? Знаешь? Говори!

Достаточно было одного задорного слова, одного неосторожного движения со стороны пленников, чтобы началась свалка. Паня усиленно соображал, что делать, как сохранить малахит. Во всяком случае, он решил сдерживать себя до последней крайности, хотя в нем все кипело.

— Я знаю, что за это полагается, — рассудительно сказал он. — Надо отвести нас в колхоз, чтобы нас судили. Ну и ведите нас в колхоз, пожалуйста! Мы всё расскажем по-честному.

— Ишь, хитрый! — надвинулся на него предводитель вражеских сил. — Еще в правление колхоза тебя води… Мы тебе и так дадим все, что надо. Будете знать, как велосипедом трещать! Сами затрещите!