Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Бруштейн Александра Яковлевна (электронная книга .TXT) 📗
Сейчас партии «Народная воля» больше нет. Есть партия социалистов-революционеров, во многом продолжающих линию народовольцев.
Социалистам-революционерам противостоят марксисты, партия социал-демократов. Социал-демократы считают, что борьба рабочего класса за свое освобождение от эксплуатации должна быть делом рабочего класса, а не изолированной группы заговорщиков-террористов.
Революционеры, социал-демократы должны помогать рабочим организоваться, углублять и расширять рабочее движение, которое в конце концов приведет рабочий класс России – да и всего мира! – к полной победе!
– Все это, – заканчивает свои объяснения Александр Степанович, – я рассказал вам самым беглым и кратким образом. Если вы интересуетесь этими вопросами, желаете узнать о них подробнее и глубже, – пожалуйста, я к вашим услугам. В субботние вечера я могу заниматься с вами основами политической экономии, историей рабочего движения, объяснениями его политических задач… Так рождается наш кружок.
Глава тринадцатая
Мама недовольна
Мама очень недовольна. И самое грустное: недовольна мной! Все во мне ей не нравится!
Почему я – ведь, слава богу, девочка из приличной и культурной семьи!.. – почему я такая неприличная и некультурная? Невоспитанная, как дворник. Размахиваю руками, как маляр. Смеюсь, как пожарный. Топаю, как ломовой извозчик и даже как его лошадь. Почему?
– Ни капли женственности! – огорчается мама. – Напялит на себя что попало и как попало – и побежала! Обожает старье, ненавидит новое платье.
А конечно же ненавижу! Неудобно в новом…
И вот мама решает приучать меня бывать в «приличном обществе». И везет меня с собой на вечер к нашим знакомым – Липским.
Вообще-то я Липских люблю – в особенности хозяйку дома Раису Львовну, очень красивую и удивительно нежную. И поначалу мне даже показалось интересно побывать у них в гостях. Но вышло так, что настроение мое испортилось заранее, – и все это из-за мамы!
Для первого моего «выезда в свет» мама велела мне обновить голубенькую блузочку, еще ни разу не надеванную. Блузка оказалась тесна. Да к тому же мама ядовито сострила: «Постарайся не протереть локтей в первый же вечер!» Правда, я часто протираю коричневое форменное платье именно в локтях – каждую новую «форму» портниха шьет мне с двумя парами запасных рукавов. Ну и что же из этого следует? Совершенно так же обстоит дело у всех моих подруг. Вероятно, хрупкость рукавов – это вроде как закон природы, и тут не над чем насмехаться.
Дальше – мама собственноручно соорудила мне для выезда в гости новую прическу. Вместо гладко причесанной головы со спускающейся по спине заплетенной косой (да, да, я теперь гладенькая, детские мои «ку?длы» давно позабыты, и коса у меня выросла густая, красивая, каштановая, чуть с рыжинкой) мама взбила мне на лбу челку и заколола косу красивым узлом на затылке.
Все это было началом моих бедствий. Новое платье и новую прическу надо примерять и пробовать до того, как едешь в гости или в театр, – вот так, как объезжают лошадей. А то эти новые платья и прическа весь вечер брыкаются, как необъезженные кони. Челка на лбу – чудо маминого искусства! – растрепалась еще по дороге к Липским и чем дальше, тем все больше напоминала небольшую швабру. Шпильки, которыми мама так элегантно заколола косу, мало-помалу, незаметно выскользнули на пол, – изящный и грациозный узел волос мотался на затылке из стороны в сторону, как дачная балконная парусина под дождем и ветром. Тесная новая блузка бессовестно резала под мышками. Из-за этого я непроизвольно подергивала плечами, – по маминому выражению, «чесалась, как больной мопс»…
В довершение всего, я все время помнила, что я должна вести себя не как дворник, не как пожарный, не как ломовой извозчик и даже не как его лошадь, – и это окончательно повергало меня в уныние.
На вечере у Липских оказалось невыносимо скучно. Даже мама назавтра говорила, что меня взяли зря, так как это был вечер «для взрослых». Взрослые сразу уселись за карточные столы: играли в винт, преферанс, дамы сражались в стукалку и те?ртель-ме?ртель. А молодежь… но никакой молодежи, кроме одной меня, не было.
Но зато была одна старуха гостья, не играющая в карты, и она вконец отравила мне вечер! Умоляя хозяйку «не беспокоиться» о ней, она несколько раз повторила:
– Нет, нет, душечка, Раиса Львовна! Я прелестно проведу вечер с Сашенькой! Я обожаю учащуюся молодежь, обожаю! Мне здесь очень уютно.
Когда Раиса Львовна, послушавшись ее, ушла и оставила нас вдвоем, Пиковая Дама (так я мысленно назвала старуху) весело подмигнула мне:
– Ну, расскажите, расскажите мне про ваши школьные шалости. Я это обожаю!
И тут же, удобно устроившись в большом кресле, Пиковая Дама задремала, временами сладко всхрапывая, как старая кошка.
Я пересмотрела все альбомы на столе в гостиной. Родственники хозяина и хозяйки дома – декольтированные дамы, военные в пышных эполетах и аксельбантах, голенькие дети, сосредоточенно сосущие собственные ноги… Виды Швейцарии и Парижской выставки… Знаменитые ученые, артисты, писатели…
Пиковая Дама иногда просыпалась и подавала голос, словно продолжая какой-то давно начатый разговор:
– Обожаю учащуюся молодежь!.. Ну-те, ну-те, так какие же у вас школьные проказы и проделки?
И, подмигнув, немедленно опять засыпала.
Я смотрела на нее с ненавистью. Ну, спроси-ка, спросика еще раз, какие у нас школьные проказы и проделки, я тебе наскажу, будешь довольна, старая обезьяна!
И, когда при следующем своем пробуждении Пиковая Дама снова спросила меня, весело подмигивая, как мы шалим на уроках, я ответила ей очень непринужденно:
– Да шалим понемногу… Вчера мы учителя французского языка зарезали!
На секунду я подумала с ужасом: что же это я такое плету?
Но Пиковая Дама уже снова задремала – она так и не узнала про наши «шалости и проказы».
Я стала слоняться по всем комнатам, тоскливо присаживаться то у одной, то у другой стены… Мама потом с отчаянием рассказывала папе, будто я вытерла пыль со всех стен своей новенькой голубой блузочкой.
Забрела я и в переднюю. Увидела на вешалке мою шубку с торчащей из рукава вязаной пуховой косынкой – и чуть не заплакала: они показались мне единственно родными существами в этой пустыне скуки.
Случайно взглянув в большое трюмо, я увидела… ох, что я увидела! Ходит, вижу, по пустыне скуки один до невозможности печальный верблюд, такой взлохмаченный, словно он долго валялся в репьях! На верблюде – новая голубая блузочка, тесная под мышками… Если бы Юзефа увидела этого верблюда, она бы сказала про него свое любимое слово: «Чупира?дло! (пугало)».
Вид у меня был несчастный. Если бы я была коровой, я бы жалобно мычала: «Му-у-у! Дом-м-мой! Дом-м-мой!»
Встретившаяся в гостиной хозяйка дома Раиса Львовна улыбнулась мне своей милой улыбкой, матерински поправила мою взлохмаченную челку и развалившийся узел волос на затылке.
– Бедная Сашенька! Тебе у нас скучно?
В этом было такое доброе тепло, что даже я при всей моей «дворницкой невоспитанности» понимала невозможность признаться: да, мне скучно… И я стала энергично уверять:
– Нет, нет, Раиса Львовна, что вы! Мне совсем не скучно.
И, для того чтобы совсем правдоподобно объяснить причину моей мрачности, я уточнила:
– Просто у меня очень болит живот…
Надо же было, чтобы как раз в эту минуту – так порой бывает! – в шумной гостиной стало вдруг на миг совсем тихо. Мои злополучные слова прозвучали на редкость отчетливо – меня услыхали все. И жена доктора То?мбота – как на грех, мамина недоброжелательница – сказала, смеясь:
– Какая очаровательная непосредственность!
Не стоит и говорить, что в сторону мамы я уж тут и не взглянула. Мама была, конечно, совершенно другого мнения о моей очаровательной непосредственности.
После этого вечера у Липских меня, слава богу, больше не возят «во взрослые гости». Но мама очень недовольна мною. Не такой, говорит она с грустью, мечтала она вырастить единственную дочь… И ноги у меня непомерно длинные, как у кенгуру. Как ни садись за столом, непременно натолкнешься на мои ноги. И говорю я почему-то «вульгарно»: охотно чертыхаюсь… И почему только папа позволяет мне читать вместе с другими девчонками и мальчишками запрещенные книги?
