Обыкновенные девчонки (сборник) - Ильина Елена Яковлевна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Я буду очень рада, если вы напишете мне хоть несколько слов в ответ. Целую.
С коммунистическим приветом
Люда Никитина.
Берегите себя, родная, вы нужны Ежику и нам всем».
Последний путь
На берегу Дона, близ хутора Паншино, 780-й стрелковый полк хоронил своих героев — Гулю Королёву и Алексея Топлина.
Оба гроба стояли в дивизионном клубе на возвышении.
В комнате было тесно. Бойцы и командиры пришли сюда прямо с передовой, чтобы проститься с любимыми своими товарищами. Тут были и начальник политотдела дивизии Клочко, и командир полка Хохлов, и комиссар Соболь, и Троянов. Люда Никитина стояла у изголовья и все смотрела на неподвижные, спокойные лица Гули и Алексея. Осторожно поправила она прядь волос, прильнувшую к Гулиной щеке, отодвинула колючую веточку, спустившуюся на лоб Алексея.
Отвернувшись к окну, стоял Шура Филатов и время от времени вытирал кулаком глаза.
А в уголке тихо плакали мальчики — Саша и Гриша. Им было стыдно плакать — ведь они разведчики, но слезы сами текли по их щекам.
За свою короткую жизнь они уже видели немало убитых. Но увидеть среди толпы сгрудившихся живых людей неподвижную и безмолвную Гулю, которая вчера еще ходила, разговаривала, смеялась так же, как и все, было странно и страшно. Над мальчиками наклонился Троянов.
— Что, разведчики? Не сдавайтесь, держитесь. Что ж поделаешь! А Гулю помните. Это ваше счастье, что вам довелось знать ее.
Мальчики сразу подтянулись по-военному и поправили ремни и шапки.
— Товарищ старший лейтенант, — прошептал Гриша, — а что же это нигде не видно дяди Семена?
— Товарища Школенко, — поправил его Саша.
Троянов пожал плечами:
— Да мы и сами не знаем…
О судьбе героя-разведчика думали не одни только Саша и Гриша. Мысль о нем тревожила всех.
Много раз проверяли на командном пункте списки погибших и раненых. Но Семена Школенко в списках не было.
И никто не знал и не мог себе представить, что в это самое время Семен Школенко находится в фашистском «лагере смерти». Фашисты стащили его, тяжело раненного, с бруствера в окоп. Теперь его пытали и мучили, заставляя говорить. Но он молчал…
Внезапно под окном, нарушив тяжелую тишину, загремел полковой оркестр. Торжественные, скорбные звуки траурного марша ворвались и заполнили собой всю комнату. Люда закрыла глаза, а когда открыла их, она увидела, словно в тумане, как оба гроба снялись с возвышения и медленно поплыли на руках у товарищей к выходу.
Вот и две раскрытые могилы.
Отсюда хорошо виден западный берег Дона, через который Гуля переправляла раненых. Но сейчас берег, захваченный врагом, затянут синевато-серой пеленой тумана.
А южнее хутора Паншино, там, за высотой 56,8, где-то у хутора Вертячего, еще гремят бои. Небо полыхает заревом огня. В свежем ноябрьском воздухе гулко отдаются тяжелые удары орудий.
Руки друзей бережно опустили на землю два простых, некрашеных гроба.
Седой, суровый с виду человек, начальник артиллерии дивизии майор Прозоров, вышел вперед и медленно обвел всех глазами.
— Товарищи! — сказал он. — Здесь перед нами лежит Алексей Евдокимович Топлин, или, как мы его звали попросту, Алеша. Смертью храбрых пал Алексей Топлин, командир артиллерийского полка. А было это так. Во время нашего наступления на высоту 56,8 выбыл из строя расчет станкового пулемета — того, что поддерживал своим огнем наступление одной из рот. Наступающая рота залегла, а майор Топлин подбежал к пулемету и открыл огонь по фашистам. Нажим врага ослабел. И тогда Топлин скомандовал: «Герои-богатыри! Не отдадим врагу ни одного клочка земли нашей русской! Вперед, герои!» — и повел роту на врага. В эту минуту вражеская пуля сразила его наповал. Прощай, Алеша! У тебя была прямая, открытая, хорошая жизнь. И такая же смерть.
Он замолчал, а потом перевел глаза на другой гроб.
Все головы повернулись к Гуле Королёвой.
Ветер чуть шевельнул прядку ее волос, и легкая тень пробежала по нежному лицу, чуть оживляя его суровую неподвижность.
Вперед вышел комиссар Соболь.
— Кто бы мог подумать, — сказал он, — что в этой молодой женщине, почти девочке, таится такая сила — сила любви и ненависти, такое поистине величайшее геройство? Гуля Королёва, товарищи, вынесла с поля боя более ста раненых бойцов и командиров, и она же вместе с бойцами на высоте 56,8 штурмом брала немецкие окопы! В тяжелый момент боя за эту высоту, обагренную кровью, она подняла оставшееся без командира подразделение и повела его в атаку… Вот эта красивая, юная, всем нам милая девушка… Товарищи, отомстим врагам за наших друзей, за Алешу Топлина и Гулю Королёву!
Закрылись крышки гробов. Боевые знамена, тяжело поникнув, склонились над героями. Молча стояли, опустив обнаженные головы, те, кого так любила Гуля, — ее боевые товарищи. Батарея из шести орудий выстроилась у могил, устремив жерла в сторону врага.
Прозвучала команда:
— По врагам Родины — огонь!
Гулко грянул прощальный салют. Стволы орудий отпрянули назад. И снова:
— Залпом — огонь!
Десять раз прогремели орудия, и десять раз снаряды с резким свистом полетели в стан врага.
«Золотокудра дивчина»
Прошло полгода.
Там, где гремели невиданные в истории войн бои, наступила тишина. Гулкая, трепещущая земля, отзывавшаяся во время боев на каждый залп так, словно сама испытывала боль, теперь успокоилась.
Настала весна. Изрытые оврагами степи, раскинувшиеся между Волгой и Доном, покрылись низкой зеленой травой. Везде, куда ни посмотришь, застыли разбитые грузовики, скрученные крылья самолетов, перевернутые полусожженные машины.
На берегу Дона у маленького тихого хутора высится обелиск. На шпиле поблескивает металлическая звезда. Подходя к памятнику, люди внимательно читают надпись на нем. Но и без надписи они знают, кто лежит под этим обелиском.
Дивизия, которая дралась здесь за каждую пядь земли, далеко ушла из этих мест. Но не ушла отсюда слава о Гуле и обо всех героях, павших за эту землю.
Был теплый весенний вечер. Украинец Хома Онищенко, сержант, окруженный бойцами и хуторянами, курил трубку и не спеша рассказывал:
— Була тут у сусидний дивизии золотокудра дивчина. Така, що страху не мала. От раз бачуть немци — наша частына в бий иде. А попереду — дивчина, уся в полумьи. До нимецьких окопив иде, а сама не горыть. Взяла окоп и дальше пишла. Имья цией дивчини було чи Корольова, чи Короленко, а може, и Король.
— А вы що, сами не бачили? — спросил в темноте чей-то женский взволнованный голос.
— Сам я не бачив, але чув вид людей. Про неи вси говорять.
Хома помолчал, покурил, а потом добавил неторопливо и веско:
— Ця дивчина дуже гарно спивала. Колы немци зачують цю писню «Катюшу», так сразу же стриляты почнуть, щоб чуты не було. Та хиба ж переможешь «катюшу», колы вона по всему фронту гремыть?
Хома докурил трубку, встал и пошел. Он и не подозревал в эту минуту, что женщина, которая так тревожно расспрашивала его о «золотокудрой дивчине», была ее мать и что приехала она в этот край только для того, чтобы увидеть людей, знавших Гулю, чтобы услышать о ней хотя бы одно слово…
Огни над Кремлем
Ежик с бабушкой приехали из Уфы в Москву вечером.
В большую комнату многооконного дома, возвышающегося над Москвой-рекой, вошел двухлетний мальчик.
Он растерянно посмотрел по сторонам, взглянул на чемоданы и корзины, доставленные сюда на лифте, и сказал:
— Баба, пойдем лучше домой!
— Это и есть наш дом, Ежик. Сейчас я тебе постельку приготовлю и спать тебя уложу.
Ежик подошел к окну, дернул штору.
— Нельзя, маленький, — сказала лифтерша.
— Почему нельзя? — спросил Ежик.
— У нас в Москве затемнение!
— Ага, — сказал Ежик, будто понял.
В это время заговорило радио:
«Товарищи! Сегодня, в восемь часов вечера, будет передано по радио важное сообщение! Слушайте наши радиопередачи!»
