На маленьком кусочке Вселенной - Титаренко Евгений Максимович (чтение книг .TXT) 📗
Антон Сергеевич ерзнул на стуле. В школе долго не было настоящего географа. Географию преподавали кому придется. Девчонку прислали смышленую: скромна, честна, но – будь она неладна! – незамужняя. И целый год вокруг нее десятки женихов. Физрук, говорят, даже чуть не подрался с кем-то. И его, пожалуй, не трудно понять: маленькая, беленькая, хорошенькая плюс умненькая – чем не жена? И хоть Антон Сергеевич был весьма не высокого мнения о мыслительных способностях физрука, теперь он был бы рад видеть даже его в качестве жениха географички, потому что мелькнула на горизонте незаурядная фигура инженера из Шахт, а это значило, что географичка может оказаться в шахтинской школе. Антон Сергеевич решился даже вызвать к себе Валю, чтобы заручиться ее словом на этот счет. Слово не осиротить ермолаевцев она дала, но кто ее знает…
А Софья Терентьевна продолжала говорить. И, глядя в ее широко открытые, немножко удивленные глаза, нельзя было не соглашаться: она как бы утверждала и спрашивала одновременно.
Накануне вечером Софья Терентьевна опять была в парке, опять видела на танцплощадке и вокруг нее десятки подростков, даже малышей из начальных классов. При виде Софьи Терентьевны они разбегались, словно бы радуясь новой забаве, – ни уважения, ни боязни… Она не знает фамилий, но может указать некоторых. В городе за одно появление на танцплощадке школьника строго наказывают, а здесь («у нас») это вошло в норму. Видимо, это результат безответственности преподавателей («нашей безответственности»). Звонок отзвенел – и никому («нам») нет дела до того, чем занимаются ученики после звонка…
– Что же нам теперь, шпионить всем? – вдруг поинтересовался флегматичный Павел Петрович.
Никто и не заметил, когда он приоткрыл свои тяжелые веки.
Неловко стало всем – не одной Софье Терентьевне. Но вопрос был задан ей, и она сникла вся.
– Вот как… Вы хотели оскорбить меня? – Было видно, как задрожали уголки ее губ. Но она тут же овладела собой.
– Что вы… – не открывая глаз, равнодушно обронил Павел Петрович.
Директор кашлянул, выразительно глянув на Софью Терентьевну: мол, не обращайте внимания, Павел Петрович – человек со странностями, инвалид Отечественной войны и т. д. и т. д. Софья Терентьевна поняла его.
– Конечно, я человек новый… – с грустью проговорила она. – Но потому, что я недавно здесь, я и хочу узнать, чем живут школьники. На них можно воздействовать через родителей. С некоторыми я уже говорила. Должны же мы знать их?
– Софья Терентьевна, дорогая, – ласково остановил ее Антон Сергеевич, не заметив, как эта новая фамильярность передернула Софью Терентьевну. – Все правильно. Вам необходимо познакомиться и с родителями и с учениками… Но ведь мы-то их давным-давно знаем! Даже у кого какой масти корова!
И Софья Терентьевна не выдержала:
– Мало знать, надо предпринимать что-то! – Она посмотрела на Павла Петровича, но математик уже опять дремал, уныло думая свою бесконечную думу. – Нельзя же, чтоб с десяти лет школьники приобщались к танцплощадке, к ночным гуляниям, к флирту!
Преподавательница зоологии Вера Васильевна, полная, страдающая одышкой женщина, мать четверых детей, впервые слышала этот разговор, и он взволновал ее.
– Да, так уж повелось у нас.
– Вот видите – повелось! – обрадовалась Софья Терентьевна. – А в результате? Я интересовалась: были случаи ранней беременности, браки между несовершеннолетними!
– Ну, рецидивов не больше и не меньше, чем в других селах. И городах, между прочим… – вставил Антон Сергеевич.
Географичка Валя покраснела.
– Ах, это должно нас утешать! – воскликнула Софья Терентьевна. – Не больше и не меньше!
– Вы же сами какое-то время работали в селе? – неожиданно для самого себя съязвил Антон Сергеевич.
– Да, работала. Но когда у нас случалось что-нибудь подобное, мы наказывали строжайшим образом, вплоть до исключения из школы.
Надежда Филипповна хотела не вмешиваться, но тут не стерпела:
– Немножко резковаты вы, Софья Терентьевна. И факты, о которых говорите, столетней давности. Просто преувеличиваете…
Спасительный звонок прервал этот спор.
Надежда Филипповна не могла понять, в чем ошибается Софья Терентьевна. Или ей хотелось выискать ошибку?.. «Не согласна», и баста. А почему не согласна?.. Позиция директора была похожей. Мнение Павла Петровича при всем желании не узнаешь. В канцелярии, помимо них, было еще несколько учителей. Они молчали.
Раздумывая обо всем этом, Надежда Филипповна уже после занятий зашла в кабинет директора.
Может, он считает, напрасно затеяла она междоусобицу? Может, по его мнению, стоит решительно поддержать Софью Терентьевну – и точка на этом?
Антон Сергеевич, заложив руки за спину, шагал по кабинету.
– Ведь получается, что не права она только в методе, а не в сути, Антон Сергеевич?
– В методе, в методе… – не то проговорил, не то пропел директор. И вдруг распахнул дверь: мимо кабинета проходила молоденькая учительница географии Валя. – Можно вас на минуту, Валентина Андреевна?
Как он учуял, что мимо идет она, а не кто другой? Валентина Андреевна остановилась у двери. Антон Сергеевич опять заходил по кабинету.
– Послушайте, Валя… Не в служебном порядке, а так… Истины ради… Или, как говорил бухгалтер Берлага: не ради истины, а ради правды… Мы вот тут спорили опять… Вы родились в деревне… Со скольких лет вы на танцы стали ходить?
Валентина Андреевна покраснела до корней волос, аж слезы выступили, но не солгала:
– С тринадцати…
– Все, спасибо.
Валентина Андреевна шмыгнула за дверь.
– Конечно, Софья Терентьевна права, – начал Антон Сергеевич, когда дверь за Валей закрылась, – я и сам знаю это. Но ведь парк, танцы – это по существу единственное развлечение для наших ребят. Можно и нужно приструнить малявок, но со старшеклассниками… Есть, я слышал на конференции, учителя, которые негодуют даже по поводу записочек между мальчишками и девчонками. Негодовать можно, конечно. Но записки существовали при наших отцах, существовали при нас, существуют сейчас и будут существовать. Не делать же из этого трагедии!
– Почему вы не сказали об этом в канцелярии, Антон Сергеевич?
– Хитрая ты, Надежда Филипповна! – Они были старыми друзьями, и Антон Сергеевич, не замечая того, обращался к Надежде Филипповне то на «вы», то на «ты». – Это я здесь, вам, могу сказать откровенно. А заявить во всеуслышание: пусть танцуют! – увольте. Мне скажут: самодеятельность организуйте как следует, хор, комсомольскую работу… Все это есть. Но кого загонишь на хор воскресным вечером? Мне ответят: никто тогда и думать не будет о танцах. Ложь, ханжество. Это опять я могу сказать только вам. А учителям, комсомольцам я скажу: организуйте самодеятельность как следует, хор, концерты…
Надежда Филипповна поморщилась, но сказать ничего не успела. Антон Сергеевич круто остановился против нее:
– Вы знаете, что это ваш будущий начальник?
Надежда Филипповна посмотрела на него с недоумением.
– Я имею в виду Софью Терентьевну, – уточнил Антон Сергеевич.
– То есть…
– А с чего бы, вы думали, после курсов повышения квалификации в Москве муж Софьи Терентьевны, работник роно, отпустил ее сюда?.. Мне же под шестьдесят – пенсионный возраст! Завуч наш то и дело болеет да и вообще не претендент… Ясно теперь кое-что?
– Теперь ясно… – медленно проговорила Надежда Филипповна.
– А почему именно к нам она, сюда, а не в другую школу?.. У нас будущее! – по слогам выговорил Антон Сергеевич. – Да еще какое! – Он показал рукой в сторону горы Долгой. – Вот то-то, дорогая моя Надежда Филипповна. И коль можете, учитывайте это.
Жизнь Софьи Терентьевны оказалась надломленной из-за слепой веры в мужчин – в то, что они действительно мужественны, энергичны, возвышенны в своих помыслах. Во всяком случае, она-то могла связать свою жизнь только с таким из них.
Она была красива и знала это с детских лет. Она была красива и обаятельна одновременно, а это редкостное сочетание двух качеств, как правило, не уживающихся, даже исключающих друг друга в женской внешности.
