Ожидание - Журавлева Зоя Евгеньевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
«Вы нас доведёте?» — говорю я.
«Придётся, — смеётся Никитин папа. — Как бы мне с вами самому не заблудиться!»
К счастью, не заблудился. Довёл нас до самой дачи.
Там удивились, что мы быстро пришли. Никто нас и не думал искать. Обед не готов. Бабушка ещё только борщ заправляет, а про второе даже не думала. Тётя Лера спокойно стирает. Дядя Гена всё ещё возится со своей мыслью: она очень дельная, стоит повозиться. А дядя Владик играет с дедушкой в шашки. Всё старается проиграть, но у него не выходит. Наш дедушка признаёт только шашки. А шахматы ему надоели: все кругом только и дуются в шахматы. Это не дача, а клуб.
Я бабушке по секрету сказала, что мы заблудились. Потом Серёжа ей рассказал по секрету. Потом ей это же самое сообщил Андрюша, под самым большим секретом. А Всеволод уже сказал громко, хоть мы его и предупреждали. Тогда бабушка говорит:
«Больно вы быстро нашлись!» Но всё-таки в лес одним больше не велела ходить. Раз мы такие городские и ничего не понимаем в лесу.
А дедушка даже расстроился.
«И это мои родные внуки! — говорит. — Как может нормальный человек в живом лесу заблудиться?»
Так что можно и всем вместе заблудиться…
— А мне всё равно ничего не будет, — хвастается Марина. — Мне мама всё позволяет.
Расхвасталась!
Нам тоже, может, не будет. Что нам будет? Алёшу в угол уже не поставишь, он вырос. Всеволод в углу не станет стоять, он ещё маленький. Меня — не пробовали. Может, я бы стала, не знаю. Андрюшу вообще в угол ставить нельзя. Он сразу обои обдерёт или стенку проткнёт насквозь. У него всегда гвозди в кармане. Серёжа в любом углу найдёт паука, это уж обязательно. Посадит его в спичечный коробок и бабушку будет потом пугать. Она пауков больше всего на свете боится.
Ещё бабушка больше всего на свете боится мышей. Открыла кастрюлю, где хлеб, вдруг как заверещит. Крышку обратно бросила, отскочила, кричит: «Ардальон! Саша!» Мы сразу пришли. «Там, по-моему, мышь», — пальцем показывает на кастрюлю. А сама не подходит. Даже шёпотом говорит. Ардальон трётся об её ноги и поёт. Успокаивает. Но бабушка никак не успокаивается. Говорит: «Там в хлебе». Я крышку тихонько подвинула и смотрю. Мышка! На булке сидит. Такая хорошенькая! Глаза как капельки. Увидала меня и забегала. Бабушка говорит: «Пускай Ардальон поймает! Он же кот. — И пихает Ардальона к кастрюле: — Усю, Ардальон, усю!»
Не знаю, что за «усю». И Ардальон не знает: не хочет идти. Я говорю: «Ты её испугаешь!» А бабушка: «Я сама еле живая. Убирайте её немедленно куда хотите!» Я руку в кастрюлю сунула и там тихонько вожу. Но мне этот хлеб мешает! Всё попадается. А мышки как будто нет. Ардальон тоже подошёл, смотрит. Я говорю: «Только не вздумай хватать!» Он усы раздул и хвостом колотит по полу Понимает.
Я крышку как сдёрну, и мышка сразу выскочила. Прямо на Ардальона. Он от неожиданности подпрыгнул. Обратно сел и глазами водит как обалделый. А мышка под ним уже проскочила. Такая умная! Сразу дверь нашла. Мгновенно.
Бабушка в углу просто стонет: «Ох! — говорит. — Ох!» Потом Ардальона стала ругать, что он не кот. Какой же он кот? Такую мышь упустил! Он, наверное, ждёт, что бабушка будет его учить, как ловить мышей? Но этого Ардальон не дождётся! Скоро к нам со всего посёлка мыши сбегутся и вокруг Ардальона будут водить хоровод…
Ардальон мечется по террасе. Не знает, куда ему деваться, — так его бабушка застыдила. Даже начал чихать. Носом тычется в углы. Чихает. И снова тычется. «Поздно теперь чихать, — говорит бабушка. — И по углам нечего рыскать. Дырок там нет!» Дедушка все углы сам заделал. Так что мышиных нор у нас на даче нет. Эта мышь откуда-то от соседей пришла. Но если Ардальон и дальше так себя будет вести, то мы, конечно, дождёмся. Мыши прямо у нас под носом поселятся. «Я же ему не велела, — защищаю я. — Он меня послушал!» На руки Ардальона схватила и целую в нос. А он вырывается и чихает. Рвётся в свои углы. Так разволновался! «Тогда сама лови, раз он у тебя такой послушный, — говорит бабушка. — Я мышей больше всего на свете боюсь, учти!» — «Учту», — говорю я.
А ловить всё равно не буду. Пусть на свободе живёт. Такая хорошенькая! Глаза как капельки. Булке же ничего не сделалось, что наша мышка на ней посидела немножко. А бабушка уже моет кастрюлю с мылом. Весь хлеб выбросила. И ещё морщится…
Так что нам тоже ничего такого не будет. Просто, если тихий час уже кончился, бабушка будет ждать. Думать: где же её любимые внуки? Без них на даче скучно.
Мы к своей даче уже подходим.
Дымок над трубой стоит как нарисованный. Окна блестят, и между ними вьётся по стенкам вьюнок. У него цветы розовые. Подсолнух вырос перед крыльцом; вот уже не на месте, теперь его обходи. И над подсолнухом тарахтит толстый шмель. Примеривается сесть. На ступеньках воробьи из-за крошек дерутся. Молча. Один растопырился и другого носом толкает. Все крошки хочет себе забрать. Какой!
Ардальон на грядке лежит и нежится. Усы у него дрожат — так нежится. Бабушка сидит рядом на корточках и морковку полет. Вообще-то прореживает. Этой морковки столько! Вылезла без толку и теперь друг дружке мешает.
Всеволод сразу подскочил и морковку — хвать!
А бабушка хвать у него! И мытую ему всунула. Всеволод даже не успел рассердиться. Уже грызёт чистую.
— Ну, отдохнули? — смеётся бабушка. — Ну молодцы!
— Мы так хорошо отдохнули, — рассказывают Андрюша с Серёжей. — Кролика в море мыли!
— Кролика? — удивилась бабушка. — Вот это вы зря.
— Нет, не зря, — объясняю я, — он был ужасно грязный. А мы его досуха вытерли. Полотенцем!
— Тогда, конечно, — говорит бабушка. — Может, обойдётся…
Потом спохватилась:
— А кто вас на море пускал?
— Никто, — говорю я. — Но ведь у кого спросишься, если тихий час? Мы хотели спроситься!
Мы все на корточках сидим. Хрустим морковкой. Мы её прореживаем. Так дружно! У Андрюши особенно здорово получается, бабушка считает. И у Серёжи. Но особенно у меня, прямо прекрасно. Только подряд морковку дёргать не надо. Некоторую всё же лучше пока на грядке оставить. А то мы как-то её чересчур прореживаем. В другой раз нечего будет делать. Особенно Всеволод бесстрашно эту морковку прореживает. Двумя руками в грядку вцепился.
— Плешь будет! — смеётся бабушка. И за руки Всеволода хватает.
— Не будет, — сердится Всеволод. — Я ещё маленький!
— А тихий час уже кончился? — говорю я.
— Не знаю. Они же днём отдыхать не умеют. Разве теперь подымешь?
Тут дверь открылась, и дядя Гена на крыльцо вышел. Щурится. На нём волосы дыбом стоят и одна нога босиком. А вторая в дедушкином ботинке.
— Доброе утро! — смеётся бабушка. — Уж автобус скоро!
— Ммм… — говорит дядя Гена.
Всеволод от бабушки вырвался, как заорёт:
— Папа! Папа!
Обрадовался. Будто он дядю Гену сто лет не видел и уж прямо никак тут увидеть не ожидал. На даче. Глупый ещё!
И Андрюша кричит:
— Папа! Папа!
— Папа! — кричит Серёжа. И на дяде Гене повис.
И даже мой большой брат Алёша тоже кричит:
— Папа! — и на крыльцо прыгнул.
Вдруг я слышу, как я кричу:
— Папа! Папа!
Ещё подумала: чего это я кричу? Папа мой на зимовке. Всё зимует, даже летом. У него такая работа, ничего не поделаешь. Я уж ею и забыла в лицо — какой папа? Говорю маме: «Я ведь папу даже в лицо забыла. Когда приедет, ты мне покажешь? А то ведь я не узнаю!» Мама говорит: «Покажу, не волнуйся. Он на дедушку похож». Мы все похожи на дедушку, у нас такая порода.
Думаю: чего ж я кричу? Но сама кричу.
Андрюша дядю Гену за ногу схватил и теперь мне кричит:
— Это мой папа, а не твой!
И Серёжа говорит:
— Мой, а не твой!
И Всеволод лезет на крыльцо, пыхтит:
— Мой папа! Мой!
Вдруг дядя Гена всех с себя скинул и говорит:
— «Мой, мой»! Заладили, попугаи. Почему только ваш?
Я тоже могу его «папа» звать. Пока. И всегда, если мне нравится. Дяде Гене это только приятно. Ему, в конце концов, всё равно, сколько нас: где четыре, там и пять.
