Мы вернёмся на Землю - Левинзон Гавриил Александрович (книги онлайн TXT) 📗
Я пошёл к маме на кухню. Я хотел с ней поговорить, извиниться за всё. Раньше, когда я бывал виноват, мне говорили: «Ты бы хоть прощения у мамы попросил». А теперь я сам шёл.
— Ну что? — сказала мама. — Ну что ты слоняешься? На кино денег надо, да? Не получишь, пока не исправишь двойки.
Я вышел из кухни. Вот, значит, как. Мне так хотелось извиниться, а она…
Я немного позлился, побуцал в своей комнате подушку и пошёл к Миле. Она примеряла новую кофточку: вертелась, улыбалась перед зеркалом, но меня как будто не замечала.
— Мила… — начал я.
— Что тебе? — Она повернулась ко мне. — Ну чего ты здесь околачиваешься? Мама на кино денег не даёт, так ты ко мне пришёл? Так знай: сегодня ты у меня не получишь — не заслужил.
Раньше Мила была не такая. Когда-то мы с ней дружно жили. Мы спали в одной комнате, вместе ходили в школу и на перемене, бывало, вместе ели в школьной столовой. А когда в Милу был влюблён Димка Мартышко из десятого «Б», кто ей записки носил? А как мы подушками перед сном бросались? А как я болел за неё, когда она сдавала экзамены? Теперь она взрослая: у неё в сумке губная помада, а в шкафу столько платьев… Но всё же до того, как у нас появился коммерческий директор, она ко мне относилась лучше. Бывало, если мне влетит от мамы или папы, она обязательно утешит, а если мама на кино не даст, у неё всегда можно было раздобыть двадцать копеек. Но последнее время она редко меня замечала, а после моей выходки с трёшницей так и совсем перестала обращать внимание.
Никто на меня в доме сейчас внимания не обращает. Я знаю почему: договорились быть со мной построже. Папа говорит, что я такой разболтанный из-за того, что со мной все цацкаются. Ну, посмотрим! Всё равно мама не выдержит. Не сегодня, так завтра придёт ко мне перед сном с простоквашей: «Что ты такой грустный, сынок?» Тогда уж я надуюсь. Она ещё пожалеет, что так со мной обошлась.
Пришёл коммерческий директор, и все — мама, папа, Мила — ушли с ним на стадион: на стадионе в то воскресенье был спортивный праздник. Я подошёл к окну: вот они, идут. Мила показывала рукой на тучку, мама и коммерческий директор улыбались друг другу. Мама мне казалась совсем чужой, и я заметил, что одно плечо у неё ниже другого и она шаркает по тротуару ногами.
Раз нет денег на кино, то надо хоть погулять. Сначала я раскачивал оградку у нашего дома, потом гонял по тротуару камень. Но сколько можно?
Я сходил домой, взял на кухне три пирожка с картошкой и опять вышел на улицу. Люблю есть на улице.
Смотрю: возле меня прохаживается Стасик Таковский. Стасик всегда появляется неожиданно и неожиданно уходит, он никогда не здоровается и не прощается. Он тоже учится в пятом классе, но не со мной, а в пятом «Г».
Стасик обиженно поглядывал на меня. У него всегда обиженный вид. Его чубчик от ветра ерошился.
— Пирожки ешь? — сказал Стасик. Он всё ходил и косился на меня. Потом стал бить носком ботинка в стену дома. — Ишь ты, — опять сказал Стасик, — пирожки ест!
Я, чтоб он не обижался, дал ему один. Стасик ничего не сказал и сразу съел. Я думал: как это получилось, что мы со Стасиком до сих пор не подружились? Живём мы рядом, но я о нём ничего не знаю.
— Слушай, — сказал я, — давай что-нибудь организуем.
Мы пошли во двор, сделали из двух кирпичей ворота и начали гонять банку. Но со Стасиком неинтересно играть. Только разыграешься, а он остановится и стоит: пожалуйста, забивай.
— Ну и труп же ты, — сказал я.
Стасик шмыгнул носом. Я не понял, обиделся он или нет; у него всегда обиженное лицо.
— Лёня, — сказал он, — идём к тебе.
— Ну пошли, — сказал я.
Стасик осмотрел комнаты и кухню. Ему было очень интересно.
— Лёня, а что у тебя есть? — спросил он.
Я повёл его в мою комнату и выдвинул ящик в столе.
— Лёня, — спросил Стасик, — а эта авторучка сломанная?
— Сломанная, — сказал я.
— А дай её мне.
— Возьми, — сказал я.
Потом я его поставил в дверях, взял с дивана две подушки и начал забивать ему голы. Но Стасик только делал вид, что ловит.
— Лёня, — спросил он, — а ножик в твоём ящике сломанный?
— Сломанный, — сказал я.
— А дай его мне, — сказал Стасик Таковский.
Я дал ему ножик.
— Слушай, — сказал я, — так давай что-нибудь организуем. Давай штаб строить. Мы с Толиком Сергиенко строили, да он уже завалился. Давай снова.
Но Стасик не отвечал. Он обиженно всё осматривал в комнате.
— Лёня, а что у тебя ещё есть? — спросил он.
— Фу ты чёрт! — Я повёл его в кладовку, и он долго там всё рассматривал.
— Лёня, — спросил он, — а этот утюг сломанный?
— Он не сломанный, — сказал я. — Его древесным углём разогревают. Зачем тебе этот дурацкий утюг?
— Дай его мне, — сказал Стасик Таковский.
— Бери, — сказал я. — Так как насчёт штаба? Будем строить?
Но Стасик не отвечал, он рассматривал утюг, поднимал и опускал крышку. Мы вышли на кухню.
— Хороший штаб получится, — сказал я. — Там яма уже выкопана, только крыша провалилась.
Но вижу: Стасик Таковский пошёл из кухни. Я ничего не понял и вышел за ним в переднюю. Смотрю, он открывает дверь. Ну, видели вы что-нибудь такое?! Я так удивился, что даже ничего ему не сказал, и он вышел. Может, он испугался, что я утюг заберу обратно?
Я пошёл на балкон и увидел, что Стасик идёт к своему дому. Он обиженно смотрел прямо перед собой и держал утюг двумя руками у груди.
— Крохоборище! — крикнул я.
Но Стасик как будто и не слышал.
Я собрал подушки и положил на диван. А теперь что делать? Я лёг на пол животом вниз и восемнадцать раз отжался на руках.
Потом я делал стойку на голове.
Потом я пошёл на кухню и съел ещё два пирожка. После этого я почувствовал, что дома мне больше нечем заняться. Я пошёл на улицу.
Я гулял по улице Скрябина.
Потом по улице Чапаева.
Потом по улице Минина и Пожарского. На этой улице я встретил Манечку Аб. Глаза у неё были заплаканы, но она улыбалась.
— Водовоз, — сказала она, — пошли ко мне?
— Неохота, — ответил я.
— Нет, пожалуйста, пошли, — сказала Манечка Аб, — а то обижусь.
Сам не знаю, зачем я пошёл с Манечкой Аб. Скучно было — вот и пошёл.
Манечка Аб по дороге мне рассказала, что мать её послала за сметаной и она банку со сметаной разбила.
Мы вошли в парадное, и тут я вспомнил, какая у Манечки Аб злая мать. Однажды она пришла в школу и отодрала за уши Грищука за то, что Грищук дёргал Манечку за косы. Ну и крик же она подняла тогда! Я решил не идти к Манечке, но она как будто об этом догадалась и схватила меня за руку.
Манечкина мать открыла дверь и осмотрела меня с ног до головы, от ботинок до макушки.
— А где сметана? — спросила она.
Манечка опять схватила меня за руку и сказала:
— Мама, вот этот хулиган Водовоз разбил банку со сметаной!
— Ты чего пришёл? — крикнула Манечкина мать. — Ты чего пришёл, хулиган? Вон отсюда!
Она мне ничего не дала сказать и толкнула с лестницы.
— Вон отсюда! — кричала она. — Хулиганское отродье!
Я совсем одурел. Я выбежал на улицу… Я плакал, как маленький. Какая-то тётенька с балкона спросила, в чём дело. Но я ей не ответил. В подвале Манечкиного дома овощной магазин, и в это время чьи-то руки в рукавицах выставили в окно ящик с гнилой картошкой. И я схватил картофелину и запустил в прохожих. Тётенька с балкона кричала:
— Ты что делаешь? Мальчик! Мальчик!
Я побежал по улице; какой-то дяденька хотел меня схватить, но я увернулся.
На улице Минина и Пожарского я бросил камень в собаку. На улице Чапаева скорчил рожу какой-то девчонке, которая смотрела на меня из окна. Она мне тоже скорчила рожу. Я сказал:
— Уродина.
Она ответила:
— Сам урод. Чего пристаёшь? Я тебя трогала?
И надо же, чтобы мне Алёшка Параскевич встретился. У него всегда очень серьёзный вид, и я подумал, что это противно. Я вспомнил, что Параскевич ещё ни разу не дрался.
