Его величество Человек - Файзи Рахмат (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Мехриниса взяла письмо. «Может, и вправду пусть лучше знает Икбал-сатанг сердечную тайну молодых»,— подумала она и, пропустив ту часть письма, которую уже прочла, стала читать дальше:
—«...Салтанатхон! Те незабываемые минуты, когда мы ходили в кино, на праздник тюльпанов, и то утро...»
Мехриниса запнулась. А все-таки, пожалуй, дальше читать не следует. Она принялась растягивать слова на каждом слоге. Икбал-сатанг, сетуя на отсутствие очков, всматривалась в письмо, но разобрать ничего не могла...
—Утро... Так... утро... Читайте же дальше. Пропустите одно слово, раз неясно! Что же вы так волнуетесь? Не иначе там какая-то тайна! А вы не хотите сказать! Ну читайте же, порадуйте старуху. Ну, значит, утро... а что потом?...
—«...То утро, когда мы вместе встретили зарю,все проходит перед глазами. Салтанатхон! Милая моя, мой болиш...»
—Мой болиш, говорите? Как она покорила его сердце! Бедный Батыр! — воскликнула жалобно Икбал-сатанг.
—Погодите же, мешаете читать, апа,— с легким раздражением сказала Мехриниса.
—Любопытно больно, миленькая! Ну, ну, читайте дальше...
—«Я, наверное, допустил одну бестактность. В ночь, когда ты провожала меня, помнится, твоя голова упала мне на грудь...»
Мехриниса стала читать все тише и тише, ощущая какую- то тревогу. Икбал-сатанг вся превратилась в слух и уже не прерывала ее.
—«...Немного погодя ты подняла голову и так хорошо улыбнулась, что я до сих пор помню твое лицо в этот миг.
Улыбаясь, ты снова положила голову мне на грудь, крепко обняла, я и не знал, что ты такая сильная. Правда! Я успокоился и попрощался с тобой... Эх, война... Стать бы мне сказочным богатырем — полетел бы я сквозь ночную тьму, нашел бы и задушил проклятого Гитлера, стер фашизм с лица земли, а затем помчался бы прямо к тебе, обнял бы тебя, как в ту ночь... Не смейся, в эту минуту во мне кипит такой гнев, такая сила... Дорогая моя, родная! Пиши, обо всем пиши... Если я правильно угадал, обрадуй и меня...»
Ни Мехриниса, ни Икбал-сатанг не заметили, что по противоположной стороне улицы к ним бежала Салтанат. Увидев, как Мехриниса и Икбал-сатанг уткнулись в письмо, она остановилась точно вкопанная. Икбал-сатанг что-то объясняла Мехринисе, размахивая рукой.
Салтанат закрыла лицо ладонями и горько заплакала, потом обхватила руками телеграфный столб, постояла, прижавшись к нему, минуту, и не разбирая дороги побежала назад.
Мехриниса словно почуяла сердцем что-то и, не в силах подавить волнение, схватила Икбал-сатанг за руку.
—Aпа! — воскликнула она и не смогла выговорить больше ни слова.
Икбал-сатанг, делая вид, что ничего не замечает, удивилась:
—Что такое, милая, что с вами? Почему вы так побледнели? Нечего опасаться. Соскучился, вот и пишет, что взбредет ему в голову... Ну, допустим даже, что она беременна. Пока это один аллах знает... Что еще он пишет?
На углу улицы появился Махкам-ака.
—Пусть будет жив-здоров Батыр, передайте и от меня привет,— поспешно пробормотала Икбал-сатанг и отошла от Мехринисы, потеряв надежду услышать конец письма. Поравнявшись с Махкамом-ака, она поклонилась ему и с независимым видом двинулась дальше.
—Хорошо, что поговорил с Арифом-ата, многое узнал,— сказал Махкам-ака, приближаясь к жене.
Мехриниса стояла молча, растерянная и подавленная.
—Что, поссорились, что ли? — удивленно спросил Махкам-ака и обернулся вслед Икбал-сатанг.
—Нет, нет. Просто разговаривали.
—А что у тебя в руке? Не письмо ли?
—Письмо.
—От кого?
—От Батыра...— Мехриниса не поднимала глаз.
—Ах, вот оно что! То-то, я вижу, изменилось ты в лице. Ну, что там, жив-здоров ли он? — Махкам-ака протянул руку за письмом.
—Это не вам. Другому,— уклонилась Мехриниса.
—Кто этот другой? А ну, дай-ка сюда!
—Оставьте. Зачем вам вмешиваться в женские дела? — сказала Мехриниса, пряча письмо в карман.
—Женские дела? Какое они имеют отношение к письму? — Махкам-ака начал сердиться.
—Все-таки до чего же вы любите поговорить! Еще смеетесь над женщинами. Сами, как с кем встретитесь, пропадете на два часа! А я вас жду здесь, жду.— Мехриниса попыталась перевести разговор на другую тему, но Махкам-ака, грозно нахмурив брови, подошел к ней вплотную.
—Не хитри, жена. Что случилось? Покажи письмо.
—Письмо это другому. Девушка-почтальон перепутала. Как только обнаружит ошибку, принесет то, что написано нам. А у Батыра все благополучно. Доехал. Проходит подготовку.
Махкам-ака посмотрел на жену и вроде поверил ей. Правда, удрученный вид Мехринисы настораживал, вызывал какие-то сомнения, но Махкам-ака решил больше ни о чем ее не расспрашивать. «Если что-нибудь серьезное, все равно долго скрывать не сумеет. А может быть, и в самом деле что-то женское...» — думал он.
Супруги молча зашагали к вокзалу вдоль трамвайных путей.
Глава восьмая
Прямая улица упиралась в площадь, над которой высилось здание вокзала. В Ташкенте не было второго такого людного места: как в зеркале, там отражалась жизнь всего города.
Вокзал с первого дня войны изменился: казалось, он тоже надел шинель, туго подпоясался ремнем и, гулко ступая тяжелыми сапогами, заступил на пост.
Вокзал стал теперь в основном местом проводов. Сурово и мужественно смотрит он всеми своими окнами на эшелоны, уходящие далеко на запад, на фронт.
«Побеждайте, пусть враг не осилит вас!» — напутствуют солдат надписи на красных полотнищах. И прощальные гудки паровозов зычно и протяжно ревут в ответ: «Победим! Победим!»
Сегодня, однако, необычный день. День встречи. Ждут эшелон с детьми из прифронтовой полосы.
...Когда Махкам-ака и Мехриниса сошли с трамвая, вокзальная площадь была уже забита народом. Сюда собрались и белобородые старики, и старухи в белых кисейных платках, и женщины, пришедшие прямо с работы. Молодежи в городе заметно поубавилось, особенно парней. Но все девушки в этот день, казалось, собрались на площади. Многие из них, повязав красные повязки, хлопотливо бегают, успокаивают взволнованных женщин.
—Сиротки бедные, сиротинушки, что же они не едут? — плачет какая-то старушка.
Девушка с повязкой задерживается возле нее.
—Не нужно плакать, бабушка,— говорит она старушке.— Встретим детей ласково и спокойно. Возьмите себя в руки, бабусенька.
Толпа стоит притихшая, напряженная. Люди говорят друг с другом шепотом, словно боятся нарушить чей-то покой. Только издалека доносятся звуки солдатской гармошки, и мелодия песни «Священная война» наплывает торжественно и сурово, как набат.
—Приехали! — вдруг обрадованно воскликнул кто-то.
Люди увидели машину, которая, обогнув толпу, остановилась у главного входа в вокзал.
Из машины вышли высокий мужчина в черном пальто, в чустской тюбетейке и худощавый молодой человек.
—Ахунбабаев. Это Ахунбабаев! — узнали в толпе Ата.
—Значит, поезд скоро придет,— подумала вслух какая- то женщина.
Не отрывая взгляда от Ахунбабаева, заговорившего о чем-то с водителями санитарных машин, Мехриниса взволнованно обратилась к мужу:
—А что, если прямо к нему?
—Нет, нет, человек он государственный, занятой...
Махкам-ака все же задумался: может, и правда подойти
к Ахунбабаеву? Но как пробиться черев толпу и сказать: «Мне бы одного мальчика или девочку...» Он повернулся к жене, тронул ее за локоть:
—Хорошо бы с ним, конечно, поговорить, да как-то неловко мне... Может, ты сама, Мехри? А?
—Вай-ай, что я скажу? Как осмелюсь? Нет, нет! — запротестовала та.
—Одно дело — когда мужчина говорит, совсем другое — когда об этом же скажет женщина. Ведь тебе ухаживать за ребенком!
—А я буду рядом с вами... Сам увидит, что вы не один,— упрямо твердила Мехриниса.
Махкам-ака умолк. В это время на площади появилась колонна школьников с барабанщиком впереди и направилась прямо на перрон. Люди расступались перед колонной. Кузнец смотрел на детей, но мысли его были заняты другим: сколько он размышлял, сколько они переговорили с женой, а тут на тебе — растерялся, почувствовал: не только действовать, но и говорить трудно... В нос ударил едкий дым махорки. Махкам-ака обернулся к курившему.
