Колючий подарок - Антонов Сергей Валентинович (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
Сейчас он согнулся над верстаком. Лёша вошёл и увидел, что дед усердно чистил ружьё, провисевшее на гвозде несколько лет без дела.
— На охоту, дедуш? — спросил Лёша.
— На охоту…
— На кого ж?
— На зверя, Лёшка.
— На зве-еря, — доверительно и сочувственно протянул Лёша, словно ответ деда удовлетворил его.
Герасим повесил блестящее ружьё на гвоздь, провёл по гладкому стволу шершавой, как наждак, ладонью и приступил к зарядке патронов.
Лёша видел, как дед отсыпал бумажкой порох из полотняного мешочка на другую бумажку. С бумажки он ссыпал в патрон. Лёше казалось, что этого хватит. Но дед о чём-то думал и потом добавлял пороху ещё. Запыживал дед влажной паклей. Он клал её в патрон, вставлял туда специальную палочку из дуба и ударял по ней молотком. Лёше казалось, что сейчас патрон разорвётся от этих ударов, но Герасим всё бил и бил. Потом он, наконец, положил картечь и всё это забил небольшим слоем пакли.
Лёша знал, что с такой картечью ходят на волков.
Вечером, когда угомонились на старой церкви галки и начали квакать лягушки в пруду, дед с ружьём за плечами вышел во двор.
Лёша кубарем скатился с печки и сунул ноги в валенки. По дороге к двери он схватил пиджачок и картуз, заранее брошенные на лавку, и выбежал на двор, а оттуда на улицу.
Он увидел, как старик подошёл к дому Артамоновых и три раза стукнул в окно. Вскоре из дверей вышел сухой, небольшого роста старик Артамонов — сторож колхозной птицефермы. За плечами у него висело ружьё.
Двое зашли за третьим — Никифором, охотником и рыболовом. Дед Никифор был по-зимнему одет в полушубок. За плечами у него тоже болталась двустволка.
Трое остановились у дома Сухарева. Постучали и, когда вышел Павел Иванович с топором за поясом, уже вчетвером двинулись дальше. Молчаливый и оттого ещё более грозный вооружённый отряд под предводительством Лёшиного деда направился через огороды к лесу. За отрядом молча следовал Лёша.
Он осторожно ставил ноги, боясь зацепить за что-нибудь и обратить на себя внимание. Иногда отряд останавливался, старики переводили дыхание, поправляли ремни ружей и о чём-то переговаривались.
Через тридцать-сорок минут показался тёмный массив леса с туманом, выползающим из чащи. Сизый туман стлался по самой земле, а вскоре стал похож на очертания медведя, небольшого залива, потом расползся и уже ничего не напоминал. Если долго смотреть на изменения туманного облака, то покажется, что и тёмный лес не стоит на месте, а плывёт куда-то, то опускается, то поднимается.
Отряд дошёл до последних огородов, самых близких к лесу, упирающихся в него, и остановился. Старики стали совещаться.
Лёша широко открыл глаза, стал слушать.
Его дед несколько раз упомянул про грибы, и Лёша подумал: «При чём тут грибы?» Артамонов сказал об овце, пропавшей из стада. «При чём тут овца? Грибы в лесу, овца пропала в Дубровке, а это далеко от леса». Вскоре кто-то из стариков произнёс слово «фашист». Мальчик вспомнил о близкой линии фронта, рассказы о том, как были разбиты под Белыми Берегами враги.
Старики разделились, каждый выбрал по окраинному огороду. На прощание они свернули цигарки и, задымив, молча разошлись. Лёшиному деду достался огород Ильиной. Вчера кто-то побывал в нём, вытоптал огурцы и горох, а унёс с собой совсем мало. Дед постоял, подумал, осмотрелся вокруг и направился к шалашу, поставленному почти в центре огорода. Он залез в тёмный шалаш, сколоченный из досок, и пропал там. В чёрной пасти шалаша нельзя было ничего различить. Оттуда не доносилось ни шороха, ни кашля.
Лёше стало страшно, и он подполз ближе к шалашу. Он подполз бы ещё ближе, но тогда нужно бояться другого: дед может обнаружить его раньше, чем кончится это интересное приключение.
Темнело всё больше и больше, словно кто-то задёргивал занавесками ещё розовеющую полоску неба на западе. Скрылись в сумраке деревья леса. Только в просвете между облаками виднелся силуэт сосны, одиноко возвышающейся над лесом.
Но скоро не стало видно и её. Лёша поднялся и размял ноги. Повернулся на месте и вдруг обнаружил, что не знает, где шалаш с дедом. Здесь? Или здесь? И хотя до этого он не видел шалаша, а только знал, в какой он стороне, ему не было так страшно, как теперь. Лёша начал жалеть, что ввязался в это дело. Если бы можно было, дед сам бы взял его с собой. А раз не звал — не нужно было и ходить…
Лёша лёг между грядок с огурцами. От сырой земли ему стало холодно. Он поднялся и, прячась в кустах картошки, сел на грядку. Сидеть он должен полусогнувшись, иначе его голова будет выделяться над картофельной ботвой.
Он заметил, как перестали квакать лягушки. Послышались лай и шипение кошки: это, видно, Ильина выплеснула из миски остатки ужина. И опять всё смолкло, но ненадолго. В полной тишине возникли какие-то звуки, словно в картофельной ботве, в грядках огурцов кто-то копошился. Лёше казалось, что сейчас его схватят за горло холодные руки, совсем неожиданно и цепко. Но это ветерок пробежал по ботве и стих. Лёша знал, что эта тишина ненадолго, она сейчас будет нарушена. Он сидел и ждал, когда опять послышится возня.
Вдруг прорвались и донеслись до Лёши сдерживаемые всхлипывания. Он испугался, ещё не разобрав, что это такое. В полном отчаянии плакала мать Нюры, доярка Ольга Павловна Ильина.
Вчера днём послала мать девочку за солью в соседнее село. Нюра не пришла домой. Почтальон сообщил к вечеру, что наткнулся в лесу на её труп.
Всхлипывания усилились, голос женщины уже дрожал, он то замирал, точно обрываясь, то вновь неожиданно ранил сердце. Лёше представлялось, как мечется пожилая женщина, как капают слёзы с морщинистых щёк… У него сжались кулаки, он не заметил, как сам начал плакать, как задрожали губы.
В это время обычно мать укладывала Нюру спать…
Немного прояснилось небо, казавшееся навсегда заваленным облаками. Стало светлее. А дед всё не выходил из шалаша. Стих плач матери, изредка только доносились всхлипывания.
Прошло ещё время. Ещё более расчистилось небо, стала видна луна через тонкие мутные облачка, беспрерывно набегавшие на неё. Дед точно пропал: ни звука из шалаша, ни шороха. «Может, он ушёл?»
Лёше по-прежнему было страшно. Опять зашумели ветки картошки.
«Это ветер, — подумал он. — Ветер. Он сейчас стихнет».
Но шум не затих, он приближался, словно по грядкам шёл кто-то прямо на Лёшу. Вот это уже не шум, а шорох, да, это кто-то идёт…
У мальчика громко забилось сердце, перехватило дыхание, он боялся дышать, нужно бы выглянуть из-за веток, но страшно… Шорох больше не слышен, но возникли другие звуки: будто кто-то рвёт огурцы вот совсем рядом, рвёт и здесь же ест, жадно чавкая.
«А дед, где же дед?» — подумал Лёша, хотел закричать и не смог.
В это время голос деда тревожно спросил:
— Кто?
Лёша облегчённо вздохнул: «Дедушка!»
Чавканье сейчас же прекратилось, совсем недалеко от Лёши треснул выстрел.
«Столько засыпал, — подумал он, — а так слабо».
И сразу же в ответ грохнул выстрел, полыхнуло пламя, и мимо Лёши что-то пронеслось свистя.
«Наповал», — решил Лёша.
Мимо него пробежал дед. Из его ружья ещё валил дым. Дед нагнулся над чем-то и чиркнул спичкой.
Лёша, путаясь в ботве, побежал к нему.
На грядках неуклюже развалился человек в грязно-зелёной куртке. Это фашист. В одной руке он держал пистолет, палец вот-вот готов был снова нажать спуск; в другой несколько веток огурцов, выдернутых с корнем. На корнях ещё держалась чёрная земля. К губе немца прилип кусочек огурца.
В карманах его куртки не нашли ни одной крошки хлеба, но зато было много соли.
Бабушкины сыновья
