Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой) - Бернетт Фрэнсис Ходгсон (читать книги TXT) 📗
— Рад меня видеть? — переспросил он.
— Да, — отвечал лорд Фаунтлерой, — очень. Рядом стоял стул, и Седрик уселся на него; стул был довольно высокий, с высокой спинкой, и ноги у Седрика не доходили до полу, но он удобно устроился на нем и принялся внимательно и спокойно рассматривать своего знатного родственника.
— Я все время думал о том, какой вы, — сообщил маленький лорд. — Лежал на койке в своей каюте и думал, похожи вы на моего отца или нет.
— И что же, похож? — спросил граф.
— Я был совсем маленьким, когда он умер, — отвечал Седрик, — и я его плохо помню, но мне кажется, что не похожи.
— Ты, верно, разочарован? — заметил граф.
— О нет, — отвечал вежливо Седрик. — Конечно, хочется, чтобы кто-нибудь походил на твоего отца; но ведь приятно и на дедушку смотреть, даже если он на отца не похож. Вы же знаете, родственники нам всегда нравятся.
Не отводя глаз от мальчика, граф откинулся на спинку кресла. Вряд ли он знал о том, что родственники всегда нравятся. Большую часть своей жизни он провел в бурных ссорах с родственниками — выгонял их из дому и всячески поносил; а они все дружно его ненавидели.
— Своего дедушку любой бы мальчик стал любить, — продолжал лорд Фаунтлерой, — особенно такого доброго, как вы.
И снова глаза старого аристократа как-то странно блеснули.
— А! — сказал он. — Так, значит, я добрый?
— Да, — отвечал с улыбкой лорд Фаунтлерой, — и я так вам благодарен за Бриджит, Дика и торговку яблоками!
— Бриджит! — воскликнул граф. — Дик! Торговка яблоками!
— Да, — подтвердил Седрик, — ведь вы прислали мне для них деньги. Вы еще сказали мистеру Хэвишему, чтобы он их мне дал, если я захочу.
— Ха! — произнес милорд. — Вот оно что! Деньги, которые ты мог потратить как пожелаешь. Что же ты на них купил? Ну-ка, расскажи.
Он сдвинул брови и пристально взглянул на мальчика. В глубине души ему было интересно узнать, на что потратил их мальчик.
— Ах да, — сказал лорд Фаунтлерой, — возможно, вы не знали о Дике, торговке яблоками и Бриджит. Я забыл, что вы так далеко от них живете. Это мои друзья. И так как у Майкла была горячка…
— Кто такой Майкл? — спросил граф.
— Майкл — это муж Бриджит. У них дела шли неважно. Знаете, как бывает, когда мужчина болен и не может работать, а детей в семье двенадцать человек. Но только Майкл был всегда непьющий. И Бриджит к нам приходила и плакала. А в тот вечер, когда приехал мистер Хэвишем, она как раз сидела у нас на кухне и плакала, потому что у них нечего было есть и нечем платить за квартиру; и я пошел с ней поговорить, а мистер Хэвишем за мной прислал и сказал, что вы ему дали деньги для меня. Ну, я побежал на кухню и отдал их Бриджит; и все уладилось; а Бриджит все никак не могла поверить. Вот почему я так вам благодарен.
— А, — произнес граф своим низким, глухим голосом, — значит, вот что ты для самого себя сделал? Ну, а еще что?
Огромный пес устроился возле стула с высокой спинкой, на которой сидел Седрик. Он то и дело поворачивал голову и смотрел на мальчика, словно беседа его занимала. Дугал был пес серьезный, он, верно, чувствовал, что слишком велик для того, чтобы легко относиться к жизни. Старый граф, хорошо знавший пса, с интересом наблюдал за ним. Дугал не имел обыкновения заводить необдуманные знакомства, и граф не без удивления следил за тем, как спокойно сидит Дугал возле мальчика, который гладил его маленькой ручкой. Внезапно огромный пес бросил пытливый взгляд на маленького лорда Фаунтлероя и осторожно положил свою большую, как у льва, голову на его колено.
Седрик ответил, не переставая гладить своего нового друга:
— Ну, еще был Дик. Вам бы он понравился, он такой правильный. Оказалось, что графу этот американизм незнаком.
— Правильный? Что это значит? — спросил он. На мгновенье Седрик задумался. Он и сам не очень-то понимал, что значит это слово, но полагал, что оно должно означать что-то очень хорошее, потому что Дик часто его употреблял.
— По-моему, это значит, что он никого не обманет, — с жаром ответил Седрик, — не ударит мальчика, который меньше его, а сапоги чистит очень хорошо, так что они блестят, как зеркало. Он чистильщик сапог, это его профессия.
— И ты с ним знаком, да? — поинтересовался граф.
— Он мой старый друг, — отвечал его внук. — Не такой старый, как мистер Хоббс, но все же. Вот что он мне подарил на прощанье. Он сунул руку в карман, вытащил что-то красное, бережно сложенное в несколько раз, и любовно развернул. Это был красный шелковый платок с лошадиными мордами и огромными лиловыми подковами.
— Это мне Дик подарил, — произнес юный лорд с гордостью. — Я этот платок всю жизнь буду хранить. Его можно на шее носить, а можно в кармане. Дик его купил на первую выручку, которую он получил после того, как я у Джейка его дело откупил и подарил ему новые щетки. Это мне на память. А я мистеру Хоббсу на память часы подарил с надписью: «Решив узнать, который час, меня вы вспомните тотчас». Когда я этот платок увижу, я буду всегда Дика вспоминать.
Трудно описать, что при этих словах почувствовал преподобный граф Доринкорт. Он столько всего повидал на своем веку, что смутить его было непросто; но тут он столкнулся с чем-то настолько неожиданным, что был просто ошеломлен. Детей он никогда особенно не жаловал, собственные удовольствия так занимали его, что у него на детей не оставалось времени. Сыновья, когда они были малы, его не интересовали, хотя порой он и вспоминал, что находил отца Седрика крепким и привлекательным малышом. Он был таким эгоистом, что не умел ценить в других доброго сердца и не знал, каким нежным, преданным и любящим может быть ребенок, и как невинны и просты его безотчетные великодушные порывы. Всякий мальчик казался ему весьма неприятным зверенышем, эгоистичным, жадным и неугомонным, если не держать его в строгом повиновении; два его старших сына доставляли своим воспитателям одни неприятности и беспокойство, а на младшего, как полагал граф, нареканий не было только потому, что он ни для кого не представлял интереса. Графу и в голову не приходило, что внука он должен любить; он послал за маленьким Седриком, ибо к тому его побуждала гордость. Если уж мальчику предстояло занять его место, граф не хотел, чтобы его имя сделалось посмешищем, перейдя к невежде и грубияну. Он твердо верил, что мальчик, воспитанный в Америке, должен быть смешон. Никаких нежных чувств к юнцу он не питал и только надеялся, что тот окажется недурен собой и неглуп; он так разочаровался в старших сыновьях и так гневался на капитана Эррола за то, что тот женился на американке, что ему и в голову не приходило, что из этого брака могло выйти что-то путное.
Когда лакей доложил о лорде Фаунтлерое, граф не сразу решился взглянуть на мальчика, опасаясь, что страхи его подтвердятся. Вот почему он и распорядился, чтобы мальчика прислали к нему одного. Он не мог вынести самой мысли о том, что кто-то станет свидетелем его разочарования. Гордое сердце графа дрогнуло от радости, когда Седрик вошел легким шагом в комнату, бесстрашно положив руку на шею огромного пса. Даже в самые светлые минуты граф не надеялся, что у него окажется такой внук. Как он был красив и как смело держался! Неужели это тот мальчик, которого он так боялся увидеть и мать которого так ненавидел? От неожиданности неизменное хладнокровие изменило графу.
А потом между дедом и внуком завязался разговор, который, как ни странно, лишь усилил беспокойство и удивление старого графа. Он так привык к тому, что люди терялись и робели перед ним, что и от внука ждал того же. Но Седрик совсем его не боялся, так же как не боялся огромного пса. Это была не дерзость, а дружеское расположение и доверчивость — он и не подозревал, что должен робеть или смущаться. Граф не мог не заметить, что мальчик смотрит на него как на друга и говорит с ним, ни минуты не сомневаясь в его добром расположении. Очевидно, он и не думал о том, что этот высокий суровый старик может не любить его и не радоваться его приезду. Ясно было и то, что ему хотелось на свой ребяческий лад развлечь и заинтересовать деда. Старый граф был угрюмый, холодный и бессердечный человек, и все же в глубине души такое доверие его тронуло. В конце концов, разве не приятно было увидеть кого-то, кто не смотрел на него с недоверием, не сторонился его, не подозревал о дурных сторонах его характера, кто глядел на него ясными, доверчивыми глазами — пусть это был всего лишь маленький мальчик в черном бархатном костюме?
