Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Бруштейн Александра Яковлевна (электронная книга .TXT) 📗
– Так кому же сочувствовать? – недоумеваю я.
– А кому вы будете сочувствовать, если при вас два вора подерутся из-за награбленного добра? Никому, да?.. Правильно! Вор у вора дубинку украл. Нехай они этой дубинкой друг другу башку продолбают!
Иногда во время нашего урока в комнату входит папа. Часто он как раз в это время возвращается домой после бессонной ночи, проведенной у больного.
– Здравствуйте, шестая держава! – здоровается папа со Степой и Шниром («шестой державой» называют печать). Здороваясь с папой, мои «учни» вежливо встают.
– Ну, что будет сегодня в газетах? – интересуется папа.
В этот ранний час почтальоны еще не успели разнести местную газету, а столичные газеты прибывают еще позднее – в середине дня. Но мои ученики знают все новости: они набирали номер минувшей ночью. И они с готовностью сообщают папе содержание всех телеграмм.
А сегодня, сегодня – в знаменательный день, последний день учебного года! – Степа и Шнир пришли на урок почему-то взволнованные и сразу спросили, дома ли папа.
– Дома, дома! – раздается голос папы, и он входит в мою комнату. – Ну что? Опять кто-нибудь из вас руку повредил?
– Что руку! Что повредил! Совсем другое, господин доктор!
– Вижу, вижу – шестая держава принесла новости! – И папа с интересом смотрит на наборщиков.
– Да еще какие новости! – сияет Степа. – Закачаться!..
А Шнир объявляет торжественным голосом:
– Вчера крейсер «Сфакс» отплыл к Чертову острову!.. – И, не выдержав торжественного тона, Шнир расплывается в счастливой улыбке. – За Дрейфусом, господин доктор!
– Значит, значит… – Голос папы внезапно словно хрипнет. – Дело Дрейфуса постановили пересмотреть?
– Да! – отвечают в один голос Степа и Шнир. – Да, дело будет пересмотрено!
– А пока, – добавляет Шнир, – за Дрейфусом отправлен крейсер «Сфакс»!
Папа часто-часто моргает – это бывает у него, когда он волнуется. Потом крепко жмет руки Шниру и Степе:
– Вот она, правда!
– Правда! – ликует Степа. – Правда – это ого-го!
– Одним словом, – заключает Шнир, – правда – это правда! Ни больше ни меньше.
После ухода наборщиков я обнаруживаю, что они забыли у меня на столе свой учебник немецкого языка, – наверное, от радости, что «Сфакс» плывет за Дрейфусом!
Для длинного разговора с папой уже нет времени – мне надо отправляться в институт. Но все-таки я хочу хоть кратенько спросить:
– Папа, что вы тут говорили про Дрейфуса?
– А ты разве не знаешь из газет?
– Знаю, только не всё. Газеты всё гадают, будет пересмотр его дела или нет. Они пишут: Дрейфус невинно осужден. Это я знаю. Я только уже не помню, как все это началось. – Почти пять лет назад, – уточняет папа.
– Вот, вот! Я тогда была маленькая, в первом классе. Ты мне расскажешь, папа?
– Ну как я тебе расскажу? Я уже и сам не все помню… Ох, был бы Александр Степанович Ветлугин! Он бы нам все выложил – до последней горошинки. Да где он, Александр Степанович!
– А куда он пропал?
– Вспомнила! Он еще прошлой весной в Париж уехал. С богатыми купцами Сметаниными. На целый год. Он там с их детьми заниматься будет, да и взрослым пригодится как переводчик, – они не знают французского языка. За него-то я рад – он ведь здесь бедствовал: из гимназии, где он преподавал, его уволили… Очень мне его недостает! Удивительно разносторонне знающий человек!
За дверью слышно покашливание: «Г-хм…» В комнату снова входят Шнир и Степа Разин.
– Извиняемся. Мы тут у вас книжечку свою забыли.
– Когда мы сейчас входили, – добавляет Степа, – вы тут говорили про господина Ветлугина, да? Так вот – он уже приехал из-за границы.
– Александр Степанович приехал? – радуется папа. – Словно угадал, что нужен он нам! А вы его знаете?
– Еще как знаем! – весело докладывает Степа, но тут же почему-то спохватывается. – Азорка, а?
– Нет! – твердо обрубает разговор Шнир. – До свидания!
Они уходят.
– Да-а-а… – задумчиво тянет папа. – Вот за это самое, за то, что водит он знакомство с рабочими, ходят они к нему, книжки он им, наверное, дает, – вот за это и уволили Александра Степановича из гимназии. Только смотри! – вдруг спохватывается папа. – Об этом никому: ни подружкам, ни игрушкам!..
Туповатый все-таки народ – взрослые! Ну когда такое было, чтобы я что-нибудь секретное выболтала? Не бывало такого никогда. И пора бы уже папе соображать! «Ни подружкам, ни игрушкам». В куклы, что ли, я играю?
Мама входит очень недовольная:
– Яков! Девочка опоздает в институт. Прекрати заседание!.. А об Александре Степановиче забыла тебе сказать. Прости, пожалуйста! Я его вчера на улице встретила. Вернулся из-за границы – ну такой же, каким уехал! Даже шляпы новой в Париже не купил. Только на глазах у него теперь вместо абажурчика темные очки.
– А когда он к нам придет, не говорил он тебе?
– Сегодня придет, сказал. Кланялся тебе, о Сашеньке спрашивал… Да пойдешь ты наконец в институт? – сердится мама. – Пять минут десятого!.. Вы тут о Дрейфусе разговаривали, а уж у нее, наверное, муравейник так и работает!
«Муравейник» – так мама называет мою голову. Что ни попади в этот муравейник извне – жучок, листок, щепочка, сосновая шишка, пучок хвойных игл, – со всех сторон сбегаются муравьи, осматривают новинку-находку, шевелят ее, переворачивают, тащат куда-то. Так и моя голова! Прочитаю ли о чем-нибудь, услышу ли – и пошла работа! О Дрейфусе я помню: из-за этого дела тогда волновался весь наш дом, все знакомые. И меня тоже это зацепило в то время: как же так – невинного человека словно зарыли заживо в могилу на далеком, почти необитаемом острове! Но мне было всего десять лет, очень многого я во всем этом просто не понимала. Кто сделал это черное дело, для чего сделал? Потом, когда мне уже минуло двенадцать, дело это снова всплыло. Однако и тут в моей голове еще не все дозрело для полного понимания, почему мир волнуется из-за этого французского офицера.
Вот сейчас я, видно, «доросла». С той минуты, как я услыхала разговор папы со Шниром и Степой, словно лопату воткнули в мой «муравейник»! Спускаюсь по лестнице, выхожу из подъезда на улицу – в голове мысли бегут, сталкиваясь, наступая друг другу на ноги… И я уже понимаю – так бывало со мной не раз, – я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю, не осмыслю всего того, что мне сейчас еще неясно.
На улице неожиданный сюрприз! У подъезда – дедушка. – Дедушка, ты?
– Нет! – отвечает дедушка. – Это не я, другой кавалер!
– Ты ждешь меня, дедушка?
– Нет, не тебя! Голландскую королеву Вильгельмину!.. Ну что ты глупости спрашиваешь? Конечно, я жду тебя. У тебя сегодня последний день ученья? Ну, я провожу тебя в институт – парадно! Ты что, не рада?
Сказать по правде, по самой настоящей правде, – нет, я не рада своему торжественному спутнику и провожатому. Я очень люблю своего дедушку – он замечательный: и добрый, и веселый. Но ходить с ним по улицам – это мучение. Дедушка не может – ну вот просто не может, и всё! – пройти мимо чего-либо и кого-либо как сторонний человек: он вмешивается во все, что видит. Кто-то с кем-то ругается – ну какое до этого дело дедушке? Нет, он обязательно будет разбирать, кто прав, кто виноват, да еще сделает участникам перебранки строгое замечание: «Ругаться на улице неприлично! Человек должен быть человеком, а не свиньей!» Это, кстати сказать, любимое дедушкино изречение.
Если где дерутся, держите дедушку! Он тоже лезет в драку. Когда ему говорят:
– Зачем вы заступаетесь за незнакомого человека? Может быть, его бьют за дело.
– Втроем – на одного? – удивляется дедушка. – Это не может быть «за дело»! Люди должны быть людьми, а не свиньями!
Конечно, дедушка справедливый человек. И смелый. И очень сильный физически, даже теперь, когда он уже старый. Но ходить с ним по улице – мука! Он вмешивается во все скандалы!
Он воспитывает всех жителей города! Он учит всех вести себя пристойно… Несчастье, а не дедушка!
