Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Сейчас, в гостях у Ксении Николаевны, Костяшкип впервые усомнился – правда, слегка, самую чуточку – в том, что говорил ему Алексей. Не похоже было, чтоб Ксения Николаевна «зашибала деньгу». Слишком скромным, даже скудным было убранство ее комнаты. И она, несомненно, умная, Ксения Николаевна, а вот... Не старалась, что ли, как Алешкин дядя, нажить побольше добра?.. Костяшкин даже спросил для проверки (может, он не все видел, что-то от него утаено...):
– У вас только одна эта комната?
Ксения Николаевна удивилась:
– Конечно. Я одна – зачем же мне больше! А ты почему спросил?
Он не мог ответить почему. Но, чтоб вывернуться, сказал, указывая на фотографии в простенке:
– Я думал, вы с сыном...
Ксения Николаевна взглянула на фотографии, и лицо ее на мгновение стало каким-то отрешенным и беззащитным. Но сейчас же это выражение сменилось спокойным, чуть отчужденным.
– Мой сын убит в сорок третьем году, – сказала Ксения Николаевна. – Ему было семнадцать лет. А пятнадцати ушел в народное ополчение: сумел упросить.
Она опустила глаза.
«Сын у нее не был шкурой. Сын был орел. Сумел упросить... А Шустиков все же брехун: «Умные зашибают деньгу, на остальное плюют».
– Вам, может, нужно чего сделать? – спросил Костяшкин, скрадывая деликатность своего вопроса отрывистым тоном и все-таки стесняясь этой деликатности.
– Сделать? Да что же сделать?.. Если б ты оказался умельцем, может, штепсель мне переставил бы к изголовью.
Но в электротехнике Костяшкин смыслил мало, о чем и пожалел.
– Вот Станкин умеет, – сказал он, – для него это пустяк сущий.
– Ну хорошо, – сказала Ксения Николаевна, – это и вообще пустяк, который внимания не стоит. Слушай, я хочу, чтоб ты понял очень важную вещь!
Голос Ксении Николаевны стал подчеркнуто серьезным. «Неужели выпытывать что-нибудь будет?» – мелькнуло в голове у Костяшкина. Но она ни о чем не стала его спрашивать.
– Может быть, ты уже и сообразил это сам, но, может быть, и нелишне сказать тебе вот что... – Ксения Николаевна остановилась в затруднении, потянула к себе газету, взяла толстый синий карандаш (им она, вероятно, подчеркивала в ученических тетрадях ошибки и ставила отметки) и провела на белой полосе вверху газеты прямую линию. – В твоем возрасте человек часто находится на развилке дорог. Он выбирает не только будущую профессию, не только определяет свое призвание – к чемустремиться, но и еще одно – какимпутем идти. – Ксения Николаевна провела вторую линию, перпендикулярную первой. – Есть путь честный. Есть путь недостойный. Тех, кто идет по этим разным путям, – Ксения Николаевна прикоснулась графитом к перпендикулярным линиям, – разделяет пропасть, которая ширится очень быстро.
Костяшкин смотрел на синие линии. Продолжаясь в пространстве, они бесконечно удалялись одна от другой. На уроке геометрии это было ему совершенно безразлично. Сейчас это странным образом касалось его, поистине к его жизни относился небрежный чертежик...
– Если человек ушел по дурной дороге недалеко, то может... ну, как бы это сказать?.. несколькими прыжками, что ли, вернуться на честный путь. И вот сейчас, стоит тебе захотеть, ты можешь на него вернуться очень быстро... Но с какого-то момента это будет поздно сделать. И тогда возвращение займет годы времени.
Ксения Николаевна обращается к нему теперь напрямик. Некто из геометрии, человек вообще – исчезли, учительница сказала просто: ты... Хотя Костяшкин с самого начала понимал, что о нем, о его судьбе идет речь, но все-таки залился краской. Он предпочел бы говорить о себе в третьем лице. Он тогда решился бы, пожалуй, спросить – будто из праздного любопытства, – как это можно вернуться на честный путь очень быстро...
– Сейчас от тебя для этого требуются только желание и воля.
Костяшкин спохватывается: влип! Надо отпираться: «Я ничего не сделал, Ксения Николаевна...» Но он говорит совсем другое:
– Думаете – стоит захотеть?.. (Мол, довольно ли моего желания?)
Ксения Николаевна встает:
– Я думаю, все может наладиться. Еще, глядишь, в комсомол тебя к Первомаю примут. А не к Первомаю – так осенью.
– Кто ж мне рекомендации даст? – В его голосе много безнадежности и даже обиды. Костяшкин словно бы заранее унывает: вдруг целых полгода он будет честным и старательным, а по заслугам ему потом не воздадут?..
Ксения Николаевна думает о том, сколько людей ведет себя всегда честно, доблестно, не ожидая за то ни признания, ни воздаяния, и ей становится противен мальчишка, который, по-видимому, прикидывает вероятность выигрыша и размеры издержек. Но она не выдает ничем своего чувства.
– Если ты будешь достоин, – говорит она, – за рекомендацией дело не станет. Я сама тебе дам рекомендацию.
– Правда, Ксения Николаевна?
Костяшкин предвкушает торжество над важничающими членами комитета: пусть попробуют не принять его! Пусть посмеют сказать: «Может быть, повременим?» – когда у него будет рекомендация Ксении Николаевны!
Может, и верно – кончать бузу?!. Но придется объяснять Алешке...
От этой последней мысли Костяшкину не по себе, но решимости он не утрачивает.
– У меня так: сказано – сделано. Сами увидите, – говорит он Ксении Николаевне и рубит воздух ребром ладони, точно разнимая руки спорщиков.
Поскольку перед этим им не сказано ни слова, то вроде бы и неясно, что будет «сделано». Но Ксения Николаевна не переспрашивает, она удовлетворена. Все-таки позвала его не напрасно. Что-то в парне появилось новое, когда он прощался. Однако решимость его еще совсем не тверда. Какое-нибудь неосторожное прикосновение... Ну, что сейчас в школе может быть опасно для ломкой решимости Костяшкина?..
...Раздумье Ксении Николаевны прерывается боем стенных часов, отчетливым и резким в ночной тишине. Пробив двенадцать, часы издают звук, напоминающий глубокий выдох. День кончился.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Следующий день ознаменовался сразу двумя событиями. На большой перемене впервые заработал школьный радиоузел. В прошлом году девочки никак не могли его наладить: голос диктора при пробах звучал в коридорах не то как шепот, не то как шорох. И все привыкли к тому, что в устройстве недостает чего-то, что стоит денег и на что у школы денег нет. В этом году мальчики доискались, каков конкретно дефект в радиосети, шефы-художники расщедрились и помогли деньгами, а Стасик Станкин впрягся в радиохлопоты и возглавил их, для чего почти что поселился в «рубке» – неприютной комнате, заваленной останками и осколками всяческой техники. Помимо осколков техники, имелись в этой комнате поломанные стулья, надтреснутая или, точнее, немного недобитая лабораторная посуда, а также древесная стружка. Станкин с несколькими помощниками выкинул весь хлам, расставил скудную мебель так строго симметрично, что обстановка в комнате тотчас стала чинной, и наконец прикрепил к двери полоску бумаги с надписью: «Редакция радиогазеты «На короткой волне».
– Отныне, – разнесся по коридорам торжественный и торжествующий голос Станкина, – слушайте наши передачи три раза в неделю, на большой перемене: по вторникам, четвергам и субботам! Пора технических проб миновала. До завтра!
В коридорах раздались аплодисменты. В студию хлынули «экскурсанты». В названии будущей радиогазеты кто-то зачеркнул «волне» и сверху вывел «ноге». Зинаида Васильевна прочла: «Редакция радиогазеты «На короткой ноге», – и запротестовала. Кто-то предложил другое название – «Школьные новости». На этом остановились.
Станкина назначили редактором. В редколлегию вошла Зинаида Васильевна Котова. Совет дружины собирался ввести в редколлегию нескольких пионеров.
– Пока у нас не будет спецкоров в каждом классе, материал будем добывать из пальца, – втолковывал Станкину Гайдуков. – А это никому не нужно.
Станкин рассеянно кивал.
– Им бы сенсацию в первый номер!.. – воскликнул Кавалерчик жалобно, как бы моля о каком угодно происшествии, только бы забавном и чрезвычайном.
