Ранний экспресс - Кузьмин Лев Иванович (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Что ж... Разумеется, такого мероприятия в расписании нет, но мы расписание поправим.
— А с чижом можно в класс? — спросил Русаков.
— Раз вы с ним приехали, значит, можно.
9
Но и в классе опять все пошло не только не по правилам, даже не так, как хотела Гуля, не так, как сказала заведующая. И совсем по-другому, как думал Пашка.
Шагая в класс бок о бок с Русаковым, придерживая вместе с ним чижиную клетку, Пашка полагал: сейчас Косова и Гуля усадят Русакова за учительский стол рядом с собой, Русаков поставит на стол клетку с Юлькой, да и сразу махнет Пашке: «Садись к нам тоже!» И вот они устроятся у всех на виду, и класс будет смотреть, какие они все трое — Русаков, Юлька, Пашка — друзья. Весь класс на них будет любоваться, а когда Русаков заговорит про Кыж, про экспресс, да Юлька еще ему подпоет, да еще Пашка сам подскажет чего-нибудь, то все так и захлопают в ладоши.
Все, даже Косова, захлопают тому небывалому в классе празднику, посреди которого он, Пашка Зубарев, чуть ли не главная фигура.
Главная, потому что затем Русаков поднимется, отвесит всем за хлопки поклон, как недавно отвешивал Косовой, да вот тут же и заявит: «А сейчас прощайся, Пашка, с классом! Наступило время ехать тебе домой, в Кыж!» И уж он, Пашка, после этого рассусоливать не будет, кланяться особо тоже никому не станет, разве вот одной Гуле, и вскочит, и гаркнет: «Прощай, интернат!», да и ринется в спальню собирать свои вещички.
Но вышло все совсем не так...
Еще когда выходили из спальни, еще на ходу в коридоре Пашка почувствовал: его от Русакова оттирают. Не то чтобы отпихивают силой, а именно этак помаленьку оттирают. Причем, как ни странно, энергичнее всех тут действуют девочки. И теснятся они не к чижу Юльке, на Юльку они почти не глядят, а лепятся прямо к Русакову. Те же, кто в толкотне прилепиться не сумел, те забегают наперед и, оглядываясь, устремляя на долгорос-лого Русакова сияющие глаза, все спрашивают и спрашивают: «А ты к нам надолго? А ты к нам навсегда? А ты с нами завтра и послезавтра еще побудешь?»
В этом галдеже, писке, толкотне все позабыли не только про Юльку, все позабыли даже про Пашку. Русаков, похоже, и тот Пашку из виду совсем выпустил. Раздосадованный Пашка стал толкаться тоже, да так вот все кучей и ввалились в класс.
В классе порядок наводить принялись Косова с Гулей. Но и здесь ребятишки поуспокоились только тогда, когда за дело взялся Русаков сам. Он сказал:
— От вашего шума чижик оглохнет! Смотрите, как присмирел. Усаживайтесь на свои места, тогда я отвечу на каждый ваш вопрос.
Все сразу послушались, сели. Пашка, деваться ему некуда, сел тоже на свое законное место рядом со Степой Калинушкиным.
Но сесть-то ребятишки сели, а все равно каждый тянул вверх руку, каждый с нетерпением приговаривал: «У меня есть вопрос! У меня есть вопрос!» От выкриков по классу катился гул.
Тогда Косова сказала:
— Какие могут быть вопросы, когда мы еще не услышали обещанного рассказа о железной дороге... Я думаю, рассказ начинать вполне пора.
А Гуля при Русакове отчего-то осмелела совсем, Гуля Косову поправила.
— Если вопросы есть, пусть ребята все же их задают.
— Точно! — кивнул Русаков.— Мне на вопросы отвечать даже легче.
— Чивли-чай!— подсвистнул Юлька.— Чивли-чай!
Класс дружно заулыбался, все принялись тянуть руки выше.
Русаков ребят оглядел, долго не мог ни на ком остановиться. Наконец его выбор пал на Степу Калинушкина, да и то потому, что Степа — единственный — руки своей не поднял.
Даже Пашка, который был все-таки уверен, что Русаков о нем обязательно и отдельно вспомнит, даже он, Пашка, поднял руку, чтобы спросить о бабушке, а вот Степа, как сел за парту, как глаза вниз опустил, так до сей поры и не ворохнулся.
— У тебя, малыш, разве вопросов нет? — спросил Русаков.
— Это не малыш, это Степа... Калинушка! — подсказал Пашка.
— Прошу прощения... У тебя, Степа, разве ни одного вопроса не имеется?
— Не смущайся, Степа, спрашивай...— подбодрила мальчугана Гуля.
— Когда с тобой разговаривают взрослые, молчать невежливо,— сказала Косова.
Тогда Степа набычился еще круче и, не поднимая от парты глаз, почти сердито пробубнил:
— К чему задавать-то? Мне и так все давно известно...
Русаков улыбнулся еще шире:
— Да ну! Так уж и все?
— Все! — упрямо бормотнул Степа. А Гуля сказала:
— Ты, Степа, пожалуйста, встань и, пожалуйста, нам объясни, что же такое «все» тебе известно. Не тушуйся. Объясни толково. Ты же у меня один из лучших учеников.
— Объясни! Встань! — загудел еще громче класс.
Пашка подтолкнул приятеля под бок:
— Не трусь... Коля Русаков тебе ничего не сделает...
И тогда почти таким же решительным рывком, каким недавно выскакивал перед Косовой Пашка, Степа встал над своим местом.
Он поднялся, глянул Русакову напрямую в глаза да и выпалил:
— Зря ты к нам приехал! И братишкой меня называешь не по правде!
— Как?! — изумился Русаков, даже опустил клетку с чижом на пол.
— Как?! — выдохнул единым гулом класс, и сразу наступила жуткая тишина.
В этой тишине лишь явственно проговорила Косова:
— Что за грубость?
А Гуля побледнела точно так, как Степа, хотела к Степе побежать, потому что он уже навзрыд плакал, да Гулю опередил Русаков.
— Постойте, постойте, тут что-то совсем не то... Мы со Степой разберемся вдвоем, сами.
И, оставив примолкшего чижика вместе с клеткой на полу, он к Степе шагнул очень быстро и, опять руша все интернатские правила, Степу приобнял, Степу поднял, широченной ладонищей утер обе его уже мокрехонькие от слез щеки.
— Ты что? Ну, что? Почему это я приехал зря и почему это я тебя не могу назвать братишкой?
Степа ткнулся мокрым лицом в плечо Русакову, завсхлипывал, забубнил безо всякой теперь сердитости:
— Да потому что все-все неправда... Да потому что братишка у тебя только один Пашка. Ты сам о нем сказал: «Побратим»! И я знаю: ты приехал на своем алом экспрессе только лишь из-за него и уедешь в ваш хороший Кыж только с ним. А мы никто-никто никуда-никуда ни на чем не поедем... Мы вот и Пашку-то больше не увидим. А он мне, вот уж который день, стал — друг! Потому и выходит: даже на алом экспрессе ты уж к нам лучше бы и не приезжал! И пусть бы все оставалось у нас по-старому!
— Верно... Пускай бы по-старому...— вздохнул вслух сидящий совсем невдали Федя Тучкин, а класс насторожился тревожно.
Русаков Степу с рук опустил, взглянул на Пашку.
Взглянул, тронул за плечо:
— Не понимаю ни слова... Какой такой алый экспресс? И при чем здесь ты, Пашка?
Вздыхать теперь пришлось Пашке. Он, повинно глядя на Русакова, сказал:
— При том, Коля, я здесь, что про алый-то экспресс это я и придумал. Ждал тебя, ждал; маму вспоминал, папу вспоминал; а еще все помнил и помнил твою, с Юлькой, о друзьях песенку... И вот — придумал для себя и для ребят алый экспресс! Он мчится вперед и вперед, а на нем едешь в Кыж ты, и с тобой, может быть, мы все вместе... Но теперь придумка кончилась, и Степа, и Федя считают: ни на какой экспресс, ни в какой Кыж ты, конечно, весь класс взять не можешь...
Вот от этого им и грустно, вот от этого Степа и заплакал, и сказал, что все зря.
Чем подробней, чем повинней говорил Пашка, тем серьезнее слушал его Русаков. И тем внимательнее смотрели на Пашу и на Русакова ребятишки, тем сочувственней становилось лицо Гули. Даже Косова, как в самом начале, недоуменно повела плечами.
Русаков, после того как Пашка смолк, с целую долгую минуту, а может, и намного дольше, тоже озадаченно молчал.