Архимед Вовки Грушина - Сотник Юрий Вячеславович (библиотека электронных книг .TXT) 📗

— Лева!.. Вдруг двенадцать?! — испуганно сказал Миша.

Вдалеке ударил большой одинокий колокол, и его низкий звук поплыл над темной Москвой.

— Раз! — начал считать Лева.

Больше колокол не ударил. Только слышно было, как падают в лужи капли.

— Час! — прошептал Миша.

Лева растерянно забормотал:

— Ужасно глупо как… Что же теперь делать? Дома с ума сойдут. Придется пробраться как-нибудь… переулками. Проберемся?

Как нарочно, в этот момент с улицы донеслось мерное постукивание сапог, подбитых железными подковами. Миша повернулся и пошел обратно к парадному:

— Наверно, патруль! Слышишь? Какое там «проберемся»… Лучше ночевать будем здесь. Вот и все!

Он уже вошел в парадное, когда Лева окликнул его:

— Погоди. Давай сложим все бутылки в коляску и возьмем их с собой.

— А что, они здесь размокнут, что ли?

— Не размокнут, но мало ли что может случиться! Придет кто-нибудь и заберет.

Миша вернулся. Они перегрузили бутылки, втащили коляску в парадное и сели на нижних ступеньках лестницы.

Москва после трех тревожных ночей спала. В окнах высоких домов не отражались ни голубые лучи прожекторов, ни красноватые вспышки зениток. И окон не было видно. Одни сплошные черные стены подымались к черному небу.

Спали москвичи. Спали жильцы большого дома по Узкому переулку. Спали чутко, не выключив на ночь радиорепродукторов.

Клевали носами в темном парадном двое продрогших, усталых ребят.

Часа в три ночи Лева поднялся и затеял в потемках какую-то возню.

— Что ты? — спросил Миша.

— Холодно. Зарядку делаю.

— Ну, так пошли наверх. Там, небось, теплее.

— Хорошо. Берем коляску!

— Да зачем нам ее туда тащить?

— Как «зачем»? Нельзя рисковать. Коляска пускай себе, но бутылки…

— Беспокойный ты какой-то, Левка! — проворчал Миша, но все же встал и взялся за коляску.

Долго мальчики тащили ее наверх, осторожно нащупывая ногами ступеньки. Они сразу согрелись. Никогда они не думали, что тридцать одна пустая бутылка весит так много.

— В каждой лестнице здесь тринадцать ступенек, — задыхаясь, проговорил Лева. — Ты считай и иди. Смотри: девять, десять, одиннадцать, двенадцать, три…

Тринадцатой ступеньки не оказалось. Оба сразу оступились. Коляска вырвалась из рук, покачнулась, и в ту же секунду звенящий грохот трех десятков разбитых бутылок наполнил гулкое, резонирующее парадное.

Ребята сели на корточки и перестали дышать. Долго гудело парадное, как рояль с нажатой педалью… Открылись двери. Мальчики услышали звонкий девичий голос:

— Мама, без паники! Без паники!

Открылась вторая дверь… Открылась третья дверь… Открылись четвертая, пятая, шестая…

Десятки голосов, низких и высоких, звонких и приглушенных, спокойных и плаксивых, зазвучали на всех площадках темной лестницы.

— Почему радио молчит? — раздался заспанный голос сверху.

— Гога, ты здесь? Гога! — неслось со второго этажа.

— Ну да, я же слышала, как стекла посыпались.

— Так меня, милые, на кровати и подбросило!

— Где подбросило?

— Чего?

— Где бросил, говорю?

— Должно быть, в Малом Колокольном.

— Граждане! А может, это и не фугаска?

— Как же! «Не фугаска»! Всю ночь зенитка хлопала.

— Нет. Это не зенитки. Это дверями кто-то хлопал.

— Кто хлопал?

— А кто их знает! Кто-то все хлопал.

Голоса продолжали перекликаться, но оцепеневшие на ступеньках ребята больше не разбирали ни слова. Кто-то совсем неподалеку чиркал над их головами спичкой. Чиркнул раз — спичка не загорелась… Чиркнул снова — и снова без результата. Чиркнул третий раз.

Слабый красноватый свет заиграл на рассыпанных по лестнице бутылочных осколках. В ту же секунду ребята услышали голос:

— Это что такое?

Двумя ступеньками выше стояла немолодая женщина в сером платке.

— Кто вы такие, товарищи, и как сюда попали? — обратилась она к ребятам.

— Мы… мы пустылки бутые… собираем, — еле выговорил Миша.

— Ничего не понимаю! — сказала женщина и крикнула: — Граждане, тише!

Голоса на лестнице стали звучать приглушенно:

— Что? Не понимаю.

— Нашли чего-то?

— Позвольте пройти!

— Кого нашли?

Спичка погасла. В наступившей темноте кто-то прокричал:

— Мария Михайловна, что же все-таки случилось?

— Успокойтесь, граждане. Сейчас мы все выясним. Так как же вы сюда попали и что вы тут делаете?

Голоса на лестнице смолкли, Наступила тишина. Лева вздохнул, кашлянул несколько раз и заговорил каким-то особенным, хрипловато-пискливым голоском:

— Граждане, вы нас простите, пожалуйста! Извините, что наделали тут шум. Мы никакие не воры и не хулиганы, а просто мы собираем…

— Господи! Опять бутылки! — простонала женщина на нижней площадке.

— Для горючей смеси, — заторопился Лева. — Мы ходили-ходили — и не заметили, что уже поздно. И пришлось ночевать. Мы просто уронили коляску, и бутылки, разбились. Извините, пожалуйста. Мы подберем все и уйдем.

Лева опять закашлялся и смолк.

— В милицию надо, — убежденно проворчал чей-то бас.

И лестница заволновалась, зашумела:

— Я четырнадцать часов работал!

— Безобразие! Такой шум поднять!

— Тише, граждане! — сказала Мария Михайловна. — Нельзя же, в самом деле, так волноваться! Ну, чего вы хотите? Чтобы я отвела их в милицию?

Только теперь Миша понял, какую они допустили глупость. Ведь на лестнице было темно! Ведь ничего не стоило тихонько выйти во двор и отсидеться там где-нибудь в уголке. Он нащупал ногой нижнюю ступеньку и зашептал:

— Лева… Лева… удерем!

Поздно! Рука Марии Михайловны крепко взяла его за плечо. Ноги у Миши задрожали, ему захотелось плакать.

Но Мария Михайловна неожиданно разжала пальцы и провела рукой по спине мальчика.

— Гм! Граждане, куда же я их поведу? Они все мокрые.

Люди в парадном притихли.

— Как? — не понял кто-то.

— Я говорю: они мокрые насквозь.

На лестнице снова раздались, уже тише, недоумевающие голоса. Одни спрашивали, кто мокрый, другие отвечали, что мальчишки мокрые, третьи спрашивали, какие мальчишки, четвертые отвечали, что те, которых в милицию хотят отвести… Прошло минуты две, пока жильцы на всех этажах уяснили, в чем дело. Тогда громкий мужской голос спросил наверху:

— Где же это их… угораздило?

Ребята молчали.

— Слышите? Где это вы намокли? — повторила вопрос Мария Михайловна.

— Где? Под дождем, конечно. Три часа ходили.

— И все за бутылками? — спросил голос сверху.

— За бутылками.

— Вам что, платят за это?

— Странно просто! — обиделся Лева. — Конечно, ничего не платят!

— Общественники, значит?

— Конечно!

Голос хмыкнул, помолчал и сказал медленно:

— Слышите, граждане: работают, со временем не считаются.

— Да объясните же мне наконец, на что им эти бутылки! — опять простонала женщина на самой нижней площадке.

— А это очень просто, — ответила Мария Михайловна. — Это бутылки для горючей смеси. Смесь поджигают и бросают в неприятельский танк.

— Нет, не поджигают. Она сама воспламеняется от соприкосновения с воздухом.

— Всякие бывают смеси: и которые от спички и которые от воздуха.

Некоторое время в потемках горячо спорили о боевых свойствах зажигательных смесей. Миша и Лева с тоской слушали все эти разговоры, гадая, что с ними будут делать дальше. Но вот кто-то сердито сказал:

— Взбаламутил Гитлер весь народ!

— Всю Европу, проклятый, искорежил!

— Да я бы… да я бы не только бутылки… я бы всю мебель отдала, только бы он сгорел, проклятый!

— Чего там мебель! Вы бутылки-то отдайте.

— И отдам! Нюрка, пойди на кухню, там в углу, за бидоном, три бутылки.

Лева тихонько ударил Мишу кулаком в бок. Тот слегка дернул его за рукав.