Этот мальчик - Голявкин Виктор (книги без сокращений .txt) 📗
На столе в кухне клевали крошки два воробья, а третий сидел на форточке и сторожил. Он оглянулся и тихонько чирикнул. Сам слетел на стол, а ещё один сел на форточку. Потом и он слетел на стол, а другой прилетел на форточку.
Целая стая воробьёв клевала крошки хлеба на нашем кухонном столе.
Вот здорово: люди меня одного оставляют, а птицы навещают. Всегда буду теперь защищать птиц. Только не скажу никому об этом: пусть думают, что одному мне скучно было. Может быть, пожалеют.
Но вот бабушка дверь открывает. Я тогда дал знать воробьям, вбежал в кухню, и они все вылетели в форточку.
Собака, как вошла, сразу на кухню побежала. Она стала на задние лапы, и я дал ей кусочек хлеба. Она обрадовалась и проглотила хлеб. Зверей теперь тоже буду защищать, потому что собака у меня очень хорошая.
Мы с ней ушли из кухни, чтобы бабушке не мешать.
А теперь что мне делать? Когда я спрашиваю, мне всё время говорят: «Почитай, порисуй, телевизор посмотри». Надоело.
А вот не буду делать, что говорят!
А сами-то они что делают? Никогда не замечал.
Я проснулся оттого, что щелкнула, запираясь, наша входная дверь. И шаги отца глухо застучали по лестнице. Он пошёл на работу. Мне вставать не обязательно, раз я болен. И в школу пока не хожу. Буду спать, пока надоест.
Но звуки только начинались. Двери хлопали во всём доме, а одна дверь беспрерывно противно скрипела и визжала. Вздрагивал и завывал лифт, дворники громыхали мусорными баками. Хотя на улице почти темно, но многие люди уже не спят. И мне спать больше не хочется. Я встаю и заглядываю в кухню.
Весь стол заставлен книгами и грязными чашками, кофейником, чайником. Мама моет и перетирает чашки.
— У нас были гости? — спрашиваю.
— Нет, — говорит мама. — Отец ночью доклад писал.
Подумать только: доклады пишет. Вот это работа! С ума сойти! А я до сих пор не могу себе дела найти.
Мама тоже уходит. За ней закрывается дверь.
Я вовсе не собираюсь спать. Я собираю все свои книги и несу их в кухню. Я сам завариваю чай и кофе, наливаю во все чашки, из которых пил отец, и тоже начинаю пить и книги читать.
Читал, читал, потом решил кое-что написать. Ну, не доклад, конечно. А стих какой-нибудь сочиню. Ничего нет трудного, между прочим. Всё очень просто.
Только начал, бабушка пришла со стола убирать.
Я ничего не позволяю ей на столе трогать. Мне нельзя мешать. Я, между прочим, работаю.
— Бабушка, — сказал я, — лучше не трогай посуду, а то я заставлю тебя сказки про зайца рассказывать, которого ты сама никогда не видала. — Тогда она испугалась и отстала. Я, между прочим, давно понял, что она ни одной сказки до конца не помнит.
Но бабушка всё же здорово мне помещала. Сбила меня с толку, и я теперь не знаю, что писать. Смотрю в окно. Между прочим, все пишут про солнце, и я напишу про солнце. Как оно светит с голубого неба, и всё такое. Внимательно на небо смотрю. Там солнца пока нет, и небо не голубое, а какое-то не то серое, не то белое с серым. Непонятно, в общем, какое небо. Я решил подождать, когда небо голубым станет и солнце покажется. Когда небо голубое, сразу полная ясность.
Представляю себе, сколько, может быть, людей на земле в это время в небо смотрят. И каждый человек, наверно, как и я, ждёт голубого неба.
Когда небо голубое, спокойно на душе. А вот если небо не голубое, то неизвестно, чего от неба ждать.
Как польёт дождь!
Гроза как ударит!
Снег как пойдёт!
Мороз как грянет!
В общем, я очень много раздумывал. Долго ждал с работы отца, а он всё не приходил.
И вот отец и мать пришли с работы.
А я не успел написать ни строчки.
— А что это такое? — вскрикнула мама, когда увидела на столе грязные чашки, те же самые, которые она мыла утром.
— Я тут работал, — говорю.
— А теперь убирай.
— Пожалуйста, — говорю. По крайней мере, есть что человеку делать. И я начинаю мыть чашки.
Отец сейчас будет спрашивать, как да что. А что я ему скажу, у меня же ничего не вышло. Скажет: не то делаю. Как бы переключить его внимание? Лучше я его сам спрошу: как да что. И вообще надо с отцом поговорить, как следует побеседовать, видно, он человек серьёзный. Между прочим, очень удобный момент для разговора. Только не знаю, как начать.
Я заволновался. Но всё же разговор начинаю.
— Ну как, — спрашиваю, — доклад? Кому ты делал доклад?
— Нашим рабочим.
— Зря ты им доклад делаешь. Пусть они лучше домой идут, там их дети ждут. Я ждал, ждал тебя, а ты не приходил.
— А ты эгоист, между прочим, — говорит отец.
Такая кличка мне вовсе не нравится. По-моему, это плохая кличка, а я хороший. Я, конечно, долго ждал отца. Но вот он пришёл, и я этому рад и мне вовсе неохота с ним ссориться. Но чувствую: разговор идёт не в ту сторону, неприятный разговор получается. Надо на что-нибудь другое переключить.
И я говорю:
— Скажи, пожалуйста, папа, ты знаешь какое-нибудь стихотворение про небо?
— Зачем? — спрашивает. — Про какое небо? Ни с того, ни с сего…
— Про голубое, конечно, — говорю.
— Что-то мне сейчас в голову ничего не приходит, — говорит.
— Вот, — говорю, — представь себе, и мне ничего не приходит. Весь день смотрел на небо и не увидел там ничего.
— Почему, собственно, небо обязательно голубое?
— А какое же?
— Ты ночное небо видел?
— Глядел, — говорю, — однажды, да ничего не понял. А какое, по-твоему, небо?
— Не знаю. Надо подумать.
— Подумай, пожалуйста.
— А что, так скоро надо? Голубое, голубое… небо голубое… А почему обязательно голубое?! Красное может быть!
И тут мне в голову сразу пришёл стих:
— Ты знаешь, — говорю, — совершенно правильно! Небо разное может быть. Мы с тобой правильно думаем!
— Я очень рад, — говорит папа, — что мы с тобой единомышленники.
Я протягиваю ему руку, и он пожимает мою руку совершенно серьёзно.
Очень удачный разговор, как видите, состоялся. Не поссорились. Наоборот, подружились. Дружеский разговор.
Но в это время в форточку несётся детский плач. Какой-то ребёнок, видите ли, не хочет домой идти, а родители его уговаривают.
Я захлопываю форточку. И что это маленькие дети орут, как ненормальные? Неужели нельзя договориться потише? Надо уметь разговаривать со своими родителями. Как я, например. Сам нашёл общий язык.
Теперь мне со всеми хочется дружески беседовать.
Но не с кем. Все своими делами заняты и разговаривать со мной опять некому.
Тут я вспомнил про Васю. Хорошо бы он зашёл ко мне, я бы с ним дружески побеседовал. Эх, Вася, Вася…
И вдруг — представляете! — открывается дверь, и Вася входит.
— Как дела? Какие новости? — спрашиваю.
— Плохие новости. Посоветуй мне что-нибудь. У нас некоторые мальчишки над всеми смеются. Взяли в моду клички придумывать.
— Какие же это новости? Это и при мне было. Всю жизнь они с кличками да прозвищами носятся.
— Некоторые очень даже обидные. Мне ужасную кличку придумали!
— Какую?
— Не могу тебе сказать.
— Как же я тебе тогда буду советовать?
— Язык не поворачивается. Ужасная, оскорбительная кличка.
— Ну, а ты?
— Да тут повеситься можно, застрелиться можно, утопиться можно!
— Ещё чего! Ты погоди с этим. Дай мне поправиться. Я не хочу с тобой расставаться.
— А как мне разговаривать с НИМ?
— Если ты утопишься, ОН будет ходить, строить рожи разные и к другим приставать.
