«Из пламя и света» - Сизова Магдалина Ивановна (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Кашевары подвесили котелки над кострами, и несколько солдат, переговариваясь, полоскали в речке одежду.
Медлительный ритм их речи, поднимающийся дымок, торжественные лучи вечернего солнца напоминали Лермонтову строчки Гёте, которые он не так давно перевел:
Эти слова дышали таким глубоким, таким величественным покоем! А сейчас он писал о том диком и нечеловеческом, что только что видел.
Его мучила жажда. Он сошел по крутому обрыву к реке и, нагнувшись, зачерпнул воду пригоршней. Зачерпнул и выплеснул на землю: вода была красной от крови…
В этот день, 11 июля, он был в самых опасных местах, носился вихрем под неприятельскими пулями, удивляясь в глубине души тому, что они его не задевали.
ГЛАВА 3
Лермонтову начинало казаться, что он всегда так жил: в боях, переходах, с постоянным чувством опасности и подстерегающей на каждом шагу смерти.
Все прошлое стало вдруг точно историей какого-то другого человека, которую он хорошо знал, но сам не переживал никогда.
Но и в этой тяжелой сумятице дней судьба послала ему радость — человека в солдатской шинели, явившегося по назначению в отряд Галафеева в один из жарких летних дней. Лермонтов увидел новенького, когда тот жадно пил воду. Солдат поднял голову, глаза их встретились — и Лермонтов узнал Лихарева, живого, настоящего Лихарева, с которым он так сблизился в Ставрополе в 1837 году!
С этого мгновенья при каждом удобном случае оба спешили встретиться.
Как хорошо бывало, прислушиваясь к редким выстрелам, поспорить о философии Гегеля, вспомнить музыку пушкинских строф!
Как-то в сумерки они шли по вытоптанному полю.
— Скажите, Михаил Юрьевич, зачем вы так жизнью не дорожите? — спросил Лихарев, остановившись и всматриваясь в обросшее небольшими баками худое, загорелое лицо Лермонтова. — Я наблюдал за вами: где опасно — там и вы. Одоевский вас за это сильно бы побранил.
— Нет, Владимир Николаевич, узнав причину, он не бранил бы.
— А в чем же причина?
Лермонтов усмехнулся.
— Во-первых, пуля меня не берет. А я люблю жизнь и чту ее. Вот потому и стараюсь в каждом деле быть в опасности.
Лихарев молча с удивлением посмотрел на него.
— Я вам скажу, друг мой, — продолжал Лермонтов, — то же самое, что сказал, прощаясь с Карамзиными: ежели хотите мне счастья, пожелайте мне получить рану, конечно, не слишком тяжелую. Авось хоть за нее дадут отставку!
— А вы хотели бы?
— Ох, еще бы! — ответил Лермонтов, взяв Лихарева под руку. — У меня столько планов в голове и столько стихов в сердце! Да еще трилогия из истории русской, которую я непременно должен написать!
— Михаил Юрьевич, честное слово, больше, чем для себя, хотел бы свободы для вас!
— Спасибо, голубчик, — мягко ответил Лермонтов.
Невдалеке щелкнул выстрел, и Лермонтов почувствовал, что Лихарев падает.
Он бросился поднимать его. Пуля, попав в спину, прошла навылет, и сердце уже не билось.
Лермонтов бросился в сторону выстрела.
Он никого не нашел. А вернувшись к телу Лихарева, не нашел и тела — только обезображенная груда изрубленных останков лежала в луже крови.
В ту ночь он ушел один в горы и вернулся на заре.
ГЛАВА 4
Летний поход в Чечню закончился. Побывав в Пятигорске, Лермонтов через некоторое время вновь вернулся в отряд Галафеева. 26 октября отряд выступил из крепости Грозной через Ханкальское ущелье к реке Аргуну — во вторую экспедицию. Лермонтов был прикомандирован к кавалерии отряда.
После окончания одного из переходов, в октябрьский, еще совсем теплый вечер Лермонтов писал в своей палатке, торопясь кончить до наступления темноты, и не заметил волнения, внезапно вспыхнувшего среди солдат.
Ваня, служивший теперь его денщиком, подбежал к нему.
— Ваше благородие, Михал Юрьич, к генералу вас!
Когда Лермонтова провели в палатку, генерал Галафеев, лежавший на своей койке, устланной кошмами, указал ему на складной стул около себя.
— Садитесь, поручик.
Лермонтов сел.
— Я вами отменно доволен, поручик. Вы проявили редкое мужество и столь же редкую распорядительность и хладнокровие в самых трудных условиях и в самых опасных боях.
— Благодарю вас, генерал, — ответил Лермонтов.
— Я намерен дать вам одно назначение.
Лермонтов ждал.
— Сегодня у нас выбыл из строя тяжело раненный юнкер Дорохов. Вам это известно?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Под его командой находился особый отряд охотников, в своем роде партизан этой сумасшедшей войны, в которой приходится давать сражения в горах или в лесу, не видя противника. Знаете вы этот отряд?
— Кое-кого узнал, ваше высокопревосходительство.
— Так вот: с завтрашнего дня вы имеете назначение заменить Дорохова и принять на себя командование его отрядом волонтеров. Можете увеличить их число до сорока, но больше этого не набирайте.
— Слушаю, ваше высокопревосходительство.
Уже после двух стычек с горцами генерал Галафеев сказал полковнику Голицыну:
— Не находите ли вы, полковник, что, поручив отряд Дорохова поручику Лермонтову, я сделал самый удачный выбор, какого только можно было желать?
— Совершенно согласен с вами, генерал, — ответил полковник. — Этот поручик, который, говорят, до сих пор занимался только стихоплетством, обладает какой-то особой храбростью. Нынче он с горстью людей кинулся на вчетверо превосходящего его численностью неприятеля и — представьте! — отбил наступление, заставив врага отступить.
— Да, — проговорил с некоторым замешательством генерал Галафеев. — Я полагаю, что необходимо представить его к высокой награде. Я считаю, что за Валерик он должен получить Владимира, а за осенние бои — золотую полусаблю с надписью: «За храбрость». И нужно просить о переводе его обратно в гвардию.
— Удастся ли это? — спросил задумчиво Голицын. — Ведь государь…
Но, не кончив, пристально посмотрел в суровое лицо генерала и вышел.
Генерал Галафеев нисколько не интересовался заслугами поручика Тенгинского полка Михаила Лермонтова перед литературой, но он был честным воякой и, представляя отличившихся участников экспедиции к награде, просил о награждении поручика Лермонтова орденом Владимира 4-й степени с бантом и золотым оружием за храбрость, проявленную в сражении при Валерике.
Не в пример генералу Галафееву флигель-адъютант полковник Траскин, состоявший начальником штаба Кавказской линии и Черноморья у генерал-майора Граббе, литературой интересовался: он ненавидел всех литераторов.
У полковника Траскина была весьма примечательная внешность. Круглая большая голова сидела на широченных плечах; шеи у полковника Траскина не было. Приземистая, расплывшаяся фигура заканчивалась короткими ногами, которыми полковник Траскин имел обыкновение топать, давая тем выход своему гневу.
Полковник сидел у себя в штабе за письменным столом, перебирая пухлыми пальцами донесения, отношения и рапорты, поступающие от командующих отрядами на левом фланге Кавказской армии.
В трех или четырех рапортах сообщалось об отменной храбрости и мужественном хладнокровии, находчивости и бесстрашии поручика Тенгинского полка Лермонтова и представлении его к награждению.
