Дороже всякого золота (Кулибин) - Малевинский Юрий Николаевич (бесплатные версии книг txt) 📗
— Ты не поспешай, — успокоил купец, — деньги возвращать. Я и отцу твоему в трудную минуту помогал, и тебя не обижу.
Потрепал Михайло Андреевич молодого Кулибина по плечу.
— Не кручинься. Помогу я тебе. Руки у тебя золотые. На инструмент и разные там обзаведения денег дам…
Несладко жилось в те годы Ивану. Разрывался надвое: и в лавке торговал, и в мастерской работал. Бросить бы торг мукой, но от часов было мало доходов. А семья увеличилась, дети пошли. Хоть и не очень доверял Иван Костромину, но деваться некуда. То ли принимай милость купеческую, то ли бросай любимое дело. И поведал он Михайле Андреевичу о своей задумке — сотворить такие необычайные часы, которые бы музыку играли, и время точное показывали, и внешним видом от других часов отличались.
Купец слушал его и уже думал о том, как он явится в царские палаты. Выйдет к нему навстречу сама Екатерина и спросит: «С чем пожаловал, Михайло Костромин?» Протянет он ей часы на ладони, и будут они сверкать бриллиантами, как звезды в темную ночь. «О, — скажет царица, — ты не простой купец, ты покровитель удивительных художеств, жалую тебя чем только пожелаешь».
— Вот что, — сказал Михайло Андреевич, выслушав Ивана, — вижу, бог дал тебе не только умелые руки, но и светлую голову. Не поскуплюсь ни на какие деньги: быть тому, что ты задумал. Есть у меня дом в Подновье. Харч мой, расходы на инструмент и прочее, что надо, — мое, свечи тоже мои. Год делай, два — покуда не сделаешь.
Вскружилась голова у Ивана. Вот когда он сможет повесить замок на мучной лавке. Правду, видно, говорят: свет не без добрых людей.
…В канун рождества Иван Петрович со своим учеником Алешкой Пятериковым переезжали в Подновье. Скарб был невелик: резальная машина с инструментом да кое-что из домашней утвари. Все поместилось в одни розвальни.
Наталью с детьми решил пока не брать в чужой дом, привезти по теплу.
Справный у Костромина дом в Подновье, из кондовой сосны. Одну из горниц заняли под мастерскую. Верстак под резальную машину сколотили.
Костромин был против Алешки Пятерикова.
— Взял бы в ученики покрепче кого. В этом только и есть одна душа.
— В нашем деле, Михайло Андреевич, душа важнее всего. Не на лесоповал собираемся, — отвечал Иван Петрович.
Часы пока еще были в наметках чертежей. Но и мастер и ученик настолько явно представляли их, что кажется, протяни руку — и возьми их со стола. Между тем Иван Петрович понимал, что потребуется не один год, прежде чем часы можно будет показать людям. Нужно изготовить сотни деталей. И чтобы все они расположились в футляре величиной с утиное яйцо. Кроме того, часы должны играть музыку и показывать сценки мистерии. Иван Петрович на Макарьевской ярмарке видел в балагане подобные сценки, только ангелов, жен-мироносиц и стражей гроба господнего играли люди, а в часах это все будут выполнять автоматические фигурки.
Алексей очень удивился, когда Иван Петрович извлек из короба завернутые в мягкую материю гусли.
— Это зачем?
— Будем мы с тобой, Алеха, музыкантами. Послушай, как звучат струны.
Иван Петрович развернул материю, тронул струны.
— Сядем мы с тобой, Алеха, на крылечко, будем играть и слушать.
Алексей ничего не мог понять: приехали делать часы, а тут эти гусли? Гусляры по базарам да улицам шатаются, подаяния просят.
— Придет время, мы, Алеха, часы с гуслями сотворим. К исходу каждого часа лучшие московские гусельки мелодию играть будут.
За часы не принимались долго. Кулибин вечерами, у свечи, чертил детали на кусочках бумаги, игральных картах, которые отыскались в доме Костромина. Днем занимались приготовлением инструмента. В русской печке сделали подобие горна с поддувалом. Обрабатывали детали для сверлильного станка.
Иногда наезжал Михайло Андреевич, спрашивал:
— Скоро ли на часы поглядеть можно?
— Скоро сделаем, так и смотреть не будете, — отвечал Иван Петрович. — Хотите, лучше я вам на гуслях поиграю?
— Ты чего, Ваня?
— Так ведь часы-то музыку должны играть. Струны в них должны быть, и чтоб звучали они не хуже этих гуслей.
Верит Костромин в Ивана Кулибина — упорный, аккуратный во всем. В отчет расходы до гроша заносит, хоть и надобности в том нет: не жалеет средств на свою затею Михайло Андреевич. С другой стороны, уж больно странно ведет себя: трень-брень гусельки!
Весной приехала Наталья с детьми. У Ивана Петровича с Алексеем больше стало времени для работы, отпала необходимость варить обед. Но за часы все еще не принимались.
Потом Алексей Пятериков поймет всю мудрость пословицы «Семь раз отмерь — один раз отрежь». Никогда не брался Иван Петрович за работу без тщательной подготовки.
Отступила студеная зима. Подули теплые ветры. У изгороди, за баней, нарядно расцвели вербы. Мужики ладили сохи, ребятишки гнали за околицу скотину. В дом к Кулибиным пришел Фрол. Мужик степенный, неторопливый. Кашлянул у порога и, огладив бороду, поклонился.
— Лошадок не прикажете ли огородец вспахать?
— Да, да! — обрадовалась Наталья.
Ей всегда хотелось чем-нибудь помочь мужу. Здесь, в Подновье, она собиралась завести свой огород, чтобы засолить на зиму огурцы, заквасить капусту.
— Спасибо за заботу, Фрол Евсеевич, — сказал Иван Петрович, — даст бог, без лошадок поднимем. На поле они теперь нужнее.
— Стало быть, отказываетесь, — комкая шапку, рассудил Фрол. — Напрасно меня пужаетесь. Хоть на дыбу, хоть в каторгу — слова не вымолвлю.
Когда гость ушел, Иван Петрович расхохотался.
— Фрол Евсеич зря не придет. В Подновье почему-то решили, что привез нас сюда Костромин фальшивые деньги делать. Давай, Алексей — человек божий, за часы приниматься, а то, гляди, за урядником пошлют.
Началась каторжная работа по изготовлению уникальнейших часов, равных которым нет в мире до сего дня.
Много на Руси веселых праздников. Один из них, когда крестьяне хмелевать в лес едут. С вечера начинают водить хороводы девушки:
Нет к тому празднику равнодушных. Холят перед ним лошадей, нашивают бубенцы на сбрую, ленты вплетают в конскую гриву, густо смазывают тележные колеса дегтем.
А утром, чуть свет, и мал и велик — все на ногах. Все принарядились. В телеги мечут свежее сено и валятся на него. Сколько шума, сколько веселья!
— Э-ге-гей! — кричат там и тут из телег.
По деревне едут не торопясь, рысцой, а как миновали околицу — пошла потеха. Вскочили мужики на ноги, лихо начали править. Лошади понеслись. А ну, кто первый!
— Выноси, матушка-кормилица!
Хмелюют всей деревней. Берут даже тех, у кого нет своих лошадей. Чем больше таких посадишь на телегу, тем больше тебе от мира уважения.
В облаке пыли, с гиком и посвистом летят подводы к лесу. Сколько в этом удали, молодечества. Забываются все горести и печали. Беда, у кого колесо рассыплется или сбруя подведет, — освищут, осмеют.
Потом девушки и молодицы первыми в лес заходят. Какая-нибудь Настюшка или Марьюшка заведет звонким голосом:
А потом подхватят все хором:
И пойдет тут песня по лесу, птиц всполошит. И любо в тот день заблудиться девушке, чтобы сыскал ее парень. То будет ее суженый.
