Мирка - Адлова Вера (книги без регистрации .TXT) 📗
— Пойдем куда-нибудь, — предложила Мирка.
— Мирка, может, ты хочешь мороженого?
— Ты что, с луны свалился, Мак? Так транжирить деньги!
Мирка отказывалась не потому, что не любила мороженое, и не потому, что ужасно любила экономить. Она представила себе, как войдет в кондитерскую или даже в кафе, сядет на пластмассовое кресло, и глядя на ее дешевые цветные бусы, все сразу поймут, что она еще совсем девчонка. Девушка в черном платье и в белом фартучке поставит перед ней вазочку, и она быстро начнет есть мороженое, которое легко и незаметно тает. Сливочное — как прохладное дождливое лето, а цветное фруктовое — как солнечное лето. Все на нее смотрят и думают: «Такая малявка и идет с юношей в кондитерскую! Ну и молодежь пошла!»
— Миша, пойдем, я покажу тебе, что стало с нашей улицей, хочешь?
СТАРАЯ УЗКАЯ УЛОЧКА
Старая узкая улочка была опутана металлической сеткой трубчатых лесов. Украшенные орнаментом фронтоны и фасады, причудливые карнизы и широкие резные ворота — все это исчезло под лесами, старая улочка стала еще уже и темнее. Она пронзительно пахла замазкой, пылью строений, предназначенных на слом, известью, бензином, свежей древесиной и олифой.
Бронзовую мемориальную доску, укрепленную на одном из домов в честь неизвестных бойцов, погибших 6 мая 1945 года, прикрыли суровым полотном.
Мирку она волновала с незапамятных времен.
Как могло случиться, что умерли четыре человека, никто их не ищет, никто не знает, как их звали, откуда они были родом — ну просто ничего. Эта безвестная смерть пугала девушку, казалась ей более жестокой.
Судьба этих неизвестных бойцов наполняла ее сочувствием и печалью. Она стояла возле мемориальной доски в почетном карауле и представляла себе, как они лежали здесь, за баррикадой, с винтовками, готовыми к выстрелу. Медленно и очень долго рассветало. Утром они приняли бой и погибли. Может быть, они были молодыми, а может быть, это были и не чехи; возможно, эти люди спешили домой, и смерть настигла их за баррикадой чужого города. Напрасно кто-то ждал их, а кто-то, может быть, и сейчас о них вспоминает. Были ли они друзьями или познакомились в бою…
Вечером по улочке проходил фонарщик. За годы, которые он провел, зажигая фонари, он сам стал похожим на фонарь, который ранним сумеречным утром недовольно и медленно угасает. Мирке казалось, что его лицо тоже светилось мутным и каким-то призрачным светом, — взрослые говорили, что это от алкоголя. Мирка не верила этому и с интересом наблюдала, как фонарщик подсовывал длинную палку под стекло фонаря. Горелка фонаря сначала начинала дымиться, через минуту, трепеща, разгоралась, как сердцевинка василька, а фонарщик шел дальше, и лампа светилась колеблющимся светом.
Во дворе университетской библиотеки в углу стояла статуя студента. Ей рассказывали, что он защищал Старый город от шведов во время Тридцатилетней войны, что и во время Майской революции баррикада стояла на Карловом мосту, да и революция 1848 года не обошла стороной эти места. Но все эти войны и революции не вязались с тишиной и покоем их улочки, и Мирка про себя думала, что, возможно, это неправда. Однако она была доброй девочкой и не хотела портить взрослым настроение, а поэтому внимательно слушала их повествования.
— Посмотри, он совсем пустой. Вон там наши окна, над ними ваши. Как грустно!
— Мирка, но теперь у вас квартира гораздо лучше. Я не понимаю, почему это люди так привязаны к старым улочкам?
— Все получили квартиры далеко на окраинах. — Мирка с тоской огляделась. — Это уже не наша улица.
— Но ведь дом еле держался еще до нашего переезда в Моравию, даже галерею пришлось подпереть балками, потому что она покосилась.
— Я думала, мы сможем сюда вернуться, но мама не хочет. Говорит, здесь квартира была меньше. Да еще из-за Пепичка, чтобы ему было вдоволь солнца и воздуха, как будто здесь ему этого не хватало.
— Мирка, пойдем в кино? Не удивительно, что твоя мама не хочет здесь жить. Это туристам интересно.
— Ты, кажется, слышал, что я к семи должна быть дома?
«Бездарный день. Майкл сидел, как мумия, этот тащится, как мумия, ничто его не интересует, ничего ему не нравится, даже старый дом. А чего только мы там не пережили! Пускай теперь детки попробуют в этом панельном поиграть в прятки, или в пиратов, или устроить оперу, как мы когда-то. Наш сосед, старый пан библиотекарь Тихий, когда дворничиха вела их — Мирку, Зденека и Михала — домой, кричал возмущенно: «Это пасквиль!» — и Мирка ему вполне резонно ответила: «Нет, пан Тихий, это была «Русалка», а не пасквиль».
— Михал, мне хочется заглянуть внутрь…
Михал пожал плечами. Ему, конечно, не хотелось, но не станет же он Мирке портить настроение. Он вспомнил о своей маленькой сестре. Недавно она затащила его в угол, чтобы сообщить великую тайну. Но сначала он должен был поклясться, что никому ее не откроет. Потом она горячо шептала ему, так, что у нее на носу выступили капельки пота, о том, что знает теперь, кто такой Иисус, и победно добавила: «Но подарки нам приносит маленький ежонок, понятно?» И Михал должен был присягнуть, что никому этого не расскажет. Мирка казалась ему тоже маленькой сестренкой. Медленно, с замиранием сердца открывала она двери, словно знала, что за ними скрывается тайна. Она даже перешла на шепот, хотя могла спугнуть только мышей, если они там еще водились.
Они прошли по длинному гулкому подъезду, через первый большой двор, окруженный аркадами, и через малый дворик, упиравшийся в довольно высокую стену. Мирка просунула тонкую руку между железными прутьями калитки в стене, привычным движением отодвинула задвижку; калитка открылась, и ребята оказались в саду.
Прошли по широкой аллее возле фонтана. Амура, у которого вода лилась из лука, какой-то ревностный глупец выкрасил ярко-желтой краской. Поруганный амурчик жалко скривился; теперь, покрытый слоем краски, он стал похож на чудовище из детективного романа, где на каждые пять страниц приходится по одному убитому лорду. Вокруг фонтана пылали мелкие розочки. Ветви высокого, раскидистого каштана были покрыты зелеными колючими плодами, а старая акация тянулась к солнцу много лет и в конце концов переросла крышу старого дома.
Под густыми ветками ракитника дети из старого дома соорудили беседку. Мирка в недоумении стояла перед этим странным сооружением. Ей казалось, что спустя много лет она вернулась из-за границы и не может узнать родного города. А ведь прошло немногим больше месяца, как они переехали, да и то всего лишь на другой конец города.
— Беседка «Мирандола»… Знаешь, Миша, я ее называла «Мирандола», и всегда, когда здесь бывала одна, представляла себе того горожанина, который зарыл в нашем саду серебряный клад и потом покинул свою родину. Помнишь, Миша, как мы хотели найти этот клад?
— Ты, Мирка, всегда была очень изобретательна. — Михал многозначительно постучал себя пальцем по лбу. — Когда мы откапывали этот клад, покойный пан домовладелец смотрел из окна и визжал, как павиан.
Мирка уселась на травянистый бордюр грядки анютиных глазок, Михал стоял над ней, носком мокасина чертил на песке какие-то абстрактные картины, переводил взгляд с Мирки на старый дом и снова на Мирку и удивлялся, что такая большая девица может вести себя, как ребенок.
«И при этом у нее совершенно серые глаза, а я этого не замечал. Представьте себе, совершенно серые глаза».
Михал ударил по голышу, голыш отлетел к белой розе и стукнулся о стеклянный шар, которым оканчивался стержень, поддерживавший розу. Мирка вскрикнула. Стекло со звоном разлетелось во все стороны, солнце заблестело и заиграло всеми цветами радуги в осколках, мягко падавших на траву, а с розы облетали лепестки — этакая розовая метель поздним летом. Они стояли друг против друга на узкой дорожке под шатром из веток ракитника, саблеобразные стручки которого громко трескались, и мелкие семена с шумом опадали на горячий песок; яблоня и груша, осыпанные плодами, отбрасывали карикатурные тени на желтые стены старого дома. И в этой тишине, охваченные очарованием старого дома, они слушали бой городских часов и шум Староместской плотины, резкие сигналы автомашин.
