Без пяти минут взрослые - Эргле Зента (лучшие книги TXT) 📗

Zenta Ergle

BEZ PITCAM MINUTEM PIEAGUSI

Stasts

Riga «Liesma» 1983

Зента Эргле

Без пяти минут взрослые

Повесть

Авторизованный перевод с латышского Людмилы Эргле

Художник Эдгарс Озолиньш

Глава первая

Выбор

Закрыта тяжелая школьная дверь. Выпускной бал кончился. Восьмому «б» жаль было расставаться. Болезнь учителя, события в жизни Байбы, подготовка к экзаменам — все, пережитое вместе, сдружило их.

— Клянемся здесь, у школы, что первого сентября вновь встретимся все в девятом «б»! — воскликнул Петерис.

— Клянёмся! Клянёмся! Клянёмся!

Никто не заметил, что Клав, Даце и Янис, по прозвищу Профессор, промолчали.

— Внимание! Внимание! Сейчас решится судьба человека, — в руках Дауманта блеснула монета. — Если орёл, я с вами, если решка…

— Что тогда?..

— Секрет…

— В художественное училище! Думает, не знаем.

Монета легла кверху решкой.

— Не валяй дурака, старик! Не средние века, чтобы гаданием будущее предсказывать, — Имант ткнул друга в бок.

— Пошли в больницу, к Рейнису Карловичу.

Учитель Рейнис Карлович Кадикис открыл глаза. Каждый вдох отдавался в груди тупой болью. Где он? Белый потолок. В открытой окне ветер играет лёгкой занавеской. Громко чирикают воробьи.

У кровати, положив голову на тумбочку, дремлет какая-то женщина. Милда? Школьная медсестра? Почему она здесь? Постепенно в сознании прояснялось: второй инфаркт, больница, операция… Сколько же он пробыл в беспамятстве: день, два или больше?

Как чёрные тучи, нахлынули мрачные мысли. Врач запретил ему работать в школе. Да он и сам понимает: если учитель не может идти в ногу с учениками, то…

Но как дальше жить без детей, без их любознательных глаз, без той особой школьной атмосферы, которая не даёт стареть учителю? Школа — его дом, его семья.

Один в четырёх стенах своей комнаты, день за днём, год за годом! Жизнь для него имеет смысл лишь тогда, когда он чувствует себя необходимым, нужным своим воспитанникам.

По улице грохотали грузовики, проносились троллейбусы. Город просыпался для нового рабочего дня. Только ему спешить больше некуда.

В окне показалось лукавое лицо Клава. На пол посыпались розы, гвоздики, ветки сирени, пионы.

— Глупый! По водосточной трубе! Сейчас же слезай! Слышишь? Разобьёшься!

Больному казалось, что он кричит, но Клав едва услышал учителя. Рейнис Карлович попытался встать.

— Лежи спокойно, — приказала медсестра Милда. — Сам знаешь, тебе нельзя волноваться.

Она подошла к окну.

— Ско-ро-го вы-здо-ро-вле-ни-я, — хором скандировал восьмой «б».

— Прямо с выпускного бала к тебе, Рейнис. А ты ворчишь, что никому не нужен, — Милда украдкой смахнула слезу. — Девочки в белых платьях, мальчики в темных костюмах, все нарядные, как на свадьбе.

— Ишь, раскричались, — заругался невесть откуда взявшийся усатый старик. — Больные спят ещё! А ну, марш отсюда!

— Пойдём, я провожу тебя. — Даумант взял Байбу под руку. Они молча свернули на дорожку, по которой так часто бродили в школьные времена.

— Тили-тили тесто, жених и невеста… — насмешливо крикнул им вслед Имант.

— А тебе завидно? Идём, Даце, нам по пути, — предложил Петерис.

По каналу проплыла пара лебедей. В лучах солнца сверкали радугой брызги фонтана.

— Соловей! Слышишь? — Байба остановилась.

В самом центре города, в цветущем кусте сирени, раздавались свист, щелканье и трели соловья.

«Я её не увижу ни завтра, ни послезавтра…» — с грустью подумал Даумант.

«Мне будет не хватать Дауманта, — удивившись сама себе, мысленно призналась Байба. — С ним легко, говоришь всё, что думаешь».

— Не вздумай лениться, — вслух поучала Байба. — В художественном огромный конкурс. Рисуй каждый день. И грамматику повторяй. Хочешь, я буду помогать?

— Исполню всё, что прикажет моя королева.

Даумант церемонно опустился на одно колено и склонил голову. В нём всё ликовало от радости, что они будут встречаться и в каникулы.

— Не паясничай, я серьёзно.

— Я тоже.

У дома, где Байба родилась и выросла, оба остановились. Окна в комнатах родителей и Роландика были открыты. Все ещё спали. Девушка остановилась на минуту и, вздохнув, пошла дальше.

Семья Ирбе жила в доме, который в начале века был одним из самых роскошных в городе. У дверей стояли на страже два каменных льва с невидящим взглядом и оббитыми мордами. Кариатиды держали на согнутых спинах застеклённую веранду. Балкон над ней утопал в цветах, и матушка Ирбе как раз поливала их.

— Поднимайся деточка, мы тебя заждались уже, — позвала она Байбу.

«Вот и достигнута первая вершина в моей жизни, — размышляла Байба, бережно укладывая на стул рядом с кроватью белое выпускное платье. — А что дальше?»

— Девочке к осени надо бы новые туфли, а я едва концы с концами свожу. Что делать?

— Может, в каком-нибудь клубе нужен концертмейстер. Сейчас, что ни день, то ансамбль появляется. Как грибы после дождя.

— С твоим-то сердцем! Нет уж. Лучше я свяжу несколько кофт и сдам в «Дайльрадс».

— Ты в своём уме, мать? С твоими-то глазами… Давай продадим какую-нибудь картину. За этого Розенталя можно получить порядочную сумму. Всё равно в могилу с собой не возьмём.

— Сам мастер подарил её моей матери, — вздохнула старушка. — Человек дороже воспоминаний.

Байба затаилась в большом мягком кресле. Только крупные листья пальмы отделяли её от стариков.

— Может быть Пурвита, «Цветущие яблони»?

— Её мы купили на десятый день после свадьбы, помнишь?

— А ты уверен, что Байба станет хорошей певицей?

— Настоящая певица, как Милда Брехман-Штенгеле — редкое явление. Сильный голос, широкий диапазон. Помнишь Вагнера? Она — Элизабет, я — Тангейзер. Вот и она умерла. Нет, Байба не для оперной сцены. Разве что для эстрады. Там микрофон, разные усилители. У Байбы приятное лирическое сопрано. Если серьёзно поработать… И не мешало бы избавиться от робости. Таких, как она, много, — вздохнул старый Ирбе.

— Байба для меня, как дочь, — призналась матушка Ирбе.

— И для меня тоже. Ты здесь, детка? — встревожился старик. — Мы думали, что тебя нет дома.

— Я вздремнула, — Байба притворилась только что проснувшейся.

— Пойдем на кухню, мать. Пора кофе варить.

Байба осталась в комнате одна. Послеполуденное солнце освещало пальмовые листья, цветущие фиолетовые бегонии, розовые петунии и старомодные красные фуксии. Славная старушка разговаривала с цветами, как с живыми, трогательно о них заботилась.

— Всё живое любит музыку. И растения тоже. Они так пышно цветут потому, что у нас каждый день звучат песни. Я читала, что они чувствуют, какое у людей настроение, хорошее или плохое, — рассуждала матушка Ирбе.

Как будто ничего не изменилось: всё также со стен смотрели на девушку картины старых мастеров. По-прежнему в углу комнаты старинные часы отсчитывали секунды. Но Байбе казалось, что всё рухнуло: её будущее, её мечты.

Подхватив в прихожей пустую корзину для белья, Байба взбежала на чердак. Жалобно звякнули пружины старого, с незапамятных времён брошенного здесь дивана. Байба дала волю слезам: «Не выйдет из меня ни Эдит Пиаф, ни Мирей Матье. Всё пропало».

В оконном проёме тихо ворковали голуби. Длинные, старомодные ночные рубашки матушки Ирбе, белые льняные простыни и наволочки казались на сквозняке живыми существами.

«А если Зигмунд Донатович ошибается? — блеснул крошечный луч надежды. — Тагил уверял, что я… Нет, нечего себя обманывать. Ясно, не нашел солистки получше, вот и рассыпался в комплиментах. Но оставить музыку? Это удивительное царство? Оставить такого милого, близкого сердцу Дарзиня?!. Шуберта?.. Грига… Бросить песни, которые доставляют столько радости?! Надо что-то придумать. Славные старики готовы продать ради меня любимые картины. Этого нельзя допустить! Надо вернуться к матери и отчиму. Но не хочется, ой, как не хочется!»