Герои до встречи с писателем - Белоусов Роман Сергеевич (книги полностью TXT) 📗
Зато Для писателей, социологов и историков своего общества эти воспоминания как раз и раскрывали внутренние механизмы общественной жизни, основанной на лицемерии и вероломстве, коварстве и притворстве. Лучшим подтверждением этих механизмов был сам Видок, плоть от плоти, кровь от крови того общества, которому он служил и которое презирал, которое грабил и охранял, которое обманывал и где восстанавливал справедливость.
Понятно, что записки Видока, при всей их безнравственности и циничности, были незаурядным документом эпохи и, безусловно, служили неиссякаемым источником, откуда его современники-литераторы черпали и сюжеты и образы.
Гюго не только читал мемуары Видока, но, как и многие литераторы того времени, лично был хорошо знаком с ним. Впервые они встретились в конце двадцатых годов, когда Гюго опубликовал повесть «Последний день приговоренного к смерти».
К тому времени некогда всесильный шеф полиции Видок уже находился в отставке и занялся коммерческой деятельностью. Он открыл бумажную фабрику, где вырабатывалась его собственного изобретения бумага с особыми водяными знаками, исключающими подделку векселей. На этой фабрике работали главным образом бывшие каторжники, те, кто не мог найти себе работу, кого избегали, словно прокаженных. Проблема эта занимала Видока и с теоретической точки зрения. Отношению к освобожденным преступникам он посвятил обширный труд, который изучали все юристы того времени.
Эти же вопросы волновали и Гюго. И Видок оказал писателю неоценимую услугу. Вспомним, что и Жан Вальжан, превратившись в господина Мадлена, создает фабрику, где трудятся бывшие каторжники. Правда, мастерские, созданные Жаном Вальжаном, находились около Монрейль-сюр-Мер, а не близ Монрейль-су-Буа, как у Видока. И производили здесь не бумагу, а так называемое черное стекло. Но это не меняет, в сущности, дела. Несомненно, писатель воспользовался этим фактом биографии Видока, как до него сделал это и Бальзак, создавший своего Давида Сешара – изобретателя нового, дешевого состава бумаги.
Становится изобретателем и Жан Вальжан. Но если Видок, помимо бумаги с водяными знаками, изобрел несмываемые чернила и несколько способов производства картона, то Жан Вальжан усовершенствовал производство черного стекла, удешевив метод его изготовления.
Знакомство Гюго и Видока прослеживается на протяжении многих лет, вплоть до того дня, когда писатель вынужден был по политическим причинам удалиться в изгнание. Известно также, например, что Видок вплоть до своей смерти в 1857 году оказывал кое-какие услуги Гюго в тот период, когда стал главой первого в истории частного сыскного бюро.
Столь долгое и, можно сказать, близкое общение этих двух людей не могло не отразиться на творчестве Гюго.
В «Отверженных» писатель использовал многие реальные факты биографии Видока. Вспомним, например, историю со стариком Фошлеваном, когда на него опрокинулась повозка и Жан Домкрат, как прозвали Жана Вальжана на каторге за его силу, спасает несчастного. Подобный случай произошел с Видоком Запомнил Гюго и рассказ Видока о его побеге с каторги. Монахиню, которая способствовала бегству, писатель назвал сестрой Симплицией, и она в свою очередь помогла скрыться Жану Вальжану. Словом… без Видока не было бы и Жана Вальжана.
Столь же правдоподобен и эпизод, когда Жан второй раз бежит с каторги, спасая при этом жизнь матроса, сорвавшегося с реи. Описание этого случая прислал офицер Ля Ронсьер. На его записках рукой Гюго помечено: «Эти заметки сделаны для меня в первых числах июня 1847 года бароном Ля Ронсьером, ныне капитаном корабля».
И еще один документ. Это «Подлинная рукопись бывшей пансионерки монастыря Сен-Мадлен». Ее автором являлась подруга Гюго Жюльетта Друэ, чуть было не ставшая в молодости монахиней. Сведения о жизни за монастырскими стенами, сообщенные свидетельницей рождения почти каждой страницы романа, обогатили главы о воспитании Козетты в Пти-Пиклюс.
Продолжая перечень подлинных фактов, использованных Гюго, можно было бы сказать, что роман вобрал и многое из личной жизни писателя. Иначе и не могло быть у писателя, про которого Ф. Энгельс в конце жизни сказал: «…Величественная натура, человек широких взглядов, который может примирить со своей личностью даже тех, кто не согласен с мнением, которое он отстаивает» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 237)
9. Гаврош
Барабанщик революции, Жозеф Бара
Имя это В. Гюго нередко вспоминает в своих произведениях– Жозеф Бара…
Всякий раз, когда народ поднимается в бой против тирании, говорил писатель, когда раздается клич «отечество- в опасности»– в эти исторические моменты обыкновенный человек «вырастает в гиганта. Руже де Лиль слагает песнь, ее претворяет в жизнь Бара». В грозный для родины час, когда прусские войска вторглись во Францию, В. Гюго в «Воззвании к французам» призывал с трибуны: «Пусть каждый подросток будет таким, как Бара!»
Юный патриот, чье имя стоит первым в списке реальных предшественников Гавроша, жил и сражался за полвека до того, как герой Гюго поднялся на баррикаду, в те великие дни, когда французы шли в бой за свободу, равенство и братство, штурмовали Бастилию, вели войну со всей аристократической Европой, воевали с собственной контрреволюцией.
В судьбе тринадцатилетнего Жозефа Бара не так уж много общего с Гаврошем. Но писателю часто и не нужно, чтобы точно совпадали факты реального прототипа и его героя. Для Гюго было важно нарисовать героический характер, создать живой литературный персонаж. Жозеф Бара был в этом смысле великолепным «натурщиком», с которого было очень удобно писать образ юного героя. Его подвиг вдохновил многих художников. Об этом маленьком храбреце было сложено столько песен и написано столько стихов, недаром его изображали на своих работах художники и скульпторы: Поэты Т. Руссо, М.-Ж. Шенье, О. Барбье посвящали ему свои стихи, художник Жан-Жозе Веертс, скульпторы Давид Д'Анжер, Альберт Лефевр создали ему памятники, и даже такой гений живописи, как Луи Давид из трех картин, посвященных деятелям Великой французской революции, «мученикам свободы» – Лепелетье и Марату, одну– третью – посвятил Жозефу Бара. Правда, из-за особых обстоятельств, о которых еще пойдет речь, полотно это, ныне хранящееся в музее города Авиньона, художнику закончить не удалось.
…Год 1793-й, как сказал о нем поэт, «венчанный лаврами и кровью, страшный год!», начался тревожным известием. За день до казни Людовика XVI бывший офицер его бывшей охраны убивает революционера, члена Конвента – Мишеля Лепелетье.
Враги республики ликуют. Торжествуют они и в марте, когда на северо-западе страны в Вандее вспыхивает контрреволюционный мятеж. К внешнему фронту, тугим кольцом охватившему страну, добавился внутренний фронт.
С новой силой над площадями Парижа звучит призыв: «Отечество в опасности!» Вновь гремят слова: «К оружию, граждане! ровняй военный строй!» Барабаны бьют сбор, трубы трубят тревогу, батальоны выступают в поход. Солдаты революции идут усмирять мятежную Вандею.
Вперед, сыны отчизны милой!
Мгновенье славы настает!
Юный барабанщик Жозеф Бара шагает в первых рядах. Его палочки, ударяясь о туго натянутую кожу барабана, дробно отбивают: Вперед! Вперед! Слова героической «Марсельезы», созданный саперным капитаном К. Ж. Руже де Лилем, звучат призывом к сражению, предупреждают о встрече с ненавистным врагом. «Любой из нас героем будет», – поют бойцы, и Бара подхватывает эти слова, произнося их как клятву. Его матери, бедной многодетной вдове, которой он регулярно пересылает свое жалованье солдата, не придется за него краснеть. Жозеф Бара, маленький гражданин французской республики, будет отважно сражаться в рядах патриотов, и сдержит свою клятву.
Во время стычки в лесу Жозеф Бара был окружен отрядом мятежников. Двадцать ружейных дул направили на юного барабанщика. Двадцать вандейцев ждали приказа своего главаря. Мальчик мог спастись ценой позора. Стоило лишь прокричать, как требовали враги, три слова: «Да здравствует король!» Юный герой ответил возгласом: «Да здравствует республика!» Двадцать пуль пронзили его тело. А через несколько часов революционные войска ворвались в Шоле, последний оплот мятежников. И словно подхватив предсмертный возглас Жозефа Бара, они вошли в город с криками: «Да здравствует республика!» После победы у стен Шоле комиссары доносили Конвенту, что в боях отличились многие храбрецы. Барабанщик Жозеф Бара был первым в списках отважных.
