Герои до встречи с писателем - Белоусов Роман Сергеевич (книги полностью TXT) 📗
Точно так же, в соответствии со своим замыслом, Гюго переосмыслил и историю Пьера Морена.
В какой, однако, мере Гюго воспользовался ставшим ему известным случаем с каторжником? И знал ли писатель о дальнейшей судьбе Пьера Морена? Возможно, что и знал. Однако вся последующая жизнь бывшего преступника, его военные приключения, честно говоря, мало интересовали писателя. Занимал его один-единственный факт – встреча епископа и каторжника, благодеяние хозяина и то, как гость отплатил за это черной неблагодарностью, украв у него столовое серебро.
Впрочем, вот этого уже не было на самом деле. Вся история с кражей серебра и подаренными подсвечниками – вымысел художника. Гюго оставался бы холодным копиистом действительности, если бы не был наделен способностью выдумывать правду.
Гонимые целым обществом
Что касается встречи самого Гюго с диньским епископом, произошло то, что часто случается: хотя он и видел его только раз, но образ мудрого старца с излучающими добро глазами поразил воображение писателя.
С этого момента он начал собирать материал о Шарле-Франсуа-Мельхиоре Бьенвеню де Миоллисе. Тогда же Гюго задумывает роман, который должен был называться «Рукопись епископа»…
Прошли десятилетия…
С тех пор многое изменилось. Из заглавного героя благородный де Миоллис стал действующим лицом эпизода – важного, впечатляющего, существенного в жизни нового центрального героя романа, – но лишь эпизода. Все внимание писателя теперь поглощено судьбой беглого каторжника, имя которого – Жан Трежан.
На подступах к будущему роману были написаны повести «Последний день приговоренного к смерти» и «Клод Ге». Обе основаны на подлинных фактах, лично собранных писателем, хотя первую автор выдал за якобы найденные в тюрьме записки приговоренного к гильотине; сюжет второй взят прямо из газетной хроники. У Гюго сохранилась пожелтевшая вырезка из «Судебной газеты», где говорилось, что рабочий Клод Ге из Труа был казнен за убийство надзирателя тюрьмы, в которую он был заключен за кражу хлеба для своей голодающей семьи. Хлеб и дрова на три дня для женщины и ребенка – и пять лет тюрьмы для мужчины – таков первоначальный жестокий итог правосудия. А дальше – убийство жестокого надзирателя и смерть несчастного, доведенного до отчаяния узника.
«Снова казнь, – записал в те дни Гюго. – Когда же они устанут? Неужели не найдется такого могущественного человека, который разрушил бы гильотину?» Для обслуживания этого тяжелого железного треугольника содержат 80 палачей, получающих жалованье 600 учителей. И дальше Гюго переходит к главному– вопросу об убийстве общества в целом. Почему он украл, почему убил этот человек со светлым умом и чудесным сердцем? Кто же поистине виновен? – спрашивает писатель. И добавляет, что любой отрывок из истории Клода Ге может послужить вступлением к книге, в которой решалась бы великая проблема народа в XIX веке.
Чтобы ускорить рождение этой книги и продлить свой рабочий день, Гюго готов обедать лишь в десять часов вечера: «Так будет продолжаться два месяца для того, чтобы продвинуть Жана Трежана», – записывает он в дневнике. Но работа растягивается на годы.
В декабре 1860 года на острове Гернси, в изгнании, он продолжает работу над рукописью романа, который теперь называется «Нищета». На чужбине, продолжая трудиться, он, однако, снова сменит название.
Перечитав свой роман строка за строкой, переделав многие главы, написанные ранее, а заодно и имя героя на Жан Вальжан, Гюго зачеркивает старое название и выводит новое: «Отверженные». В самом деле, речь идет не об одном несчастном, волей случая выброшенном из общества и объявленном вне закона, – целый пласт людских судеб, целый класс имеет в виду писатель-революционер, гуманист, патриот своей страны.
Никто не сомневается сегодня в том, что каторжник Пьер Морен, сложивший свою буйную голову под Ватерлоо, послужил прообразом бессмертного Жана Вальжана. Но только ли этот ушедший в безвестность несчастный стал прототипом героя Гюго? А другой заключенный, описанный в одноименной повести – Клод Ге? И его называют в числе прототипов. Он тоже попал в тюрьму только за то, что украл немного хлеба. Кара явно не соответствует проступку: приговорить к каторге безработного, взявшего хлеб с витрины, чтобы накормить голодную семью!
Неужели те, кто творят правосудие, не понимают, что только голод толкает на воровство, а воровство ведет к дальнейшим преступлениям. Может быть, кому-то это покажется парадоксом, но каторжники вербуются самим законом из числа честных тружеников, вынужденных под давлением обстоятельств жизни совершать преступления. Так смирный подрезалыцик деревьев Жан Вальжан, попав за кражу хлеба на галеры, превращается в грозного каторжника под номером 24601.
На упреки критиков в том, что он слишком жестоко обошелся со своим героем, сослав его на галеры, В. Гюго был готов ответить фактами, почерпнутыми из судебных реестров, что нисколько не сгустил красок в судьбе Жана Вальжана.
Гюго давно задумался над этими вопросами. Преступление и наказание, причины, толкающие к роковой черте; «закон, косо смотрящий на голод»; «Красный муравейник» Тулона и Бреста – каторга, где в красных арестантских куртках, в цепях, томятся галерники с клеймом каторжника на плече. Они живут одной надеждой – вырваться из этой страшной «юдоли печали». Но оказавшись на свободе – с волчьим паспортом, всюду гонимые, без работы – они вынуждены совершать новые проступки. И снова должны надеть красную куртку. Либо, пройдя все ступени падения, взойти на эшафот.
Всю жизнь В. Гюго боролся за отмену смертной казни. Произносил речи, писал статьи, выступал за амнистию, обращался с просьбами о помиловании. В этой долгой борьбе, которую вел писатель, сильнее любых логических доводов, сильнее самых веских доказательств оказались художественные образы, созданные им. Среди них – и осужденный, который пишет свои записки перед казнью, и Клод Ге, и, конечно, Жан Вальжан – «гонимый целым обществом», как скажет о нем А. Герцен.
И снова Видок…
Но чтобы создать эти характеры, надо было их изучать. И Гюго неоднократно посетит ад, где томились парии закона, не раз пересечет ворота Тулонской каторги, побывает в каторжной тюрьме Бреста, в парижских тюрьмах, будет наблюдать, как заковывают партии каторжников, отправляемых на галеры.
Мир отверженных, мир низвергнутых в этот ад нельзя было исключить при описании нравов, при точном воспроизведении состояния тогдашнего общества. Понимая это, Гюго, как и Бальзак, стремился глубже постичь мир. Бальзак создает свой цикл романов о приключениях Вотрена по прозвищу Обмани-смерть; в свою очередь, Эжен Сю рассказывает о героях парижского дна. С газетных страниц не сходит имя Пьера Куаньяра, беглого каторжника, ловко скрывавшего свою личину под мундиром жандармского полковника. Тогда публикуется книга «Воры, физиология их нравов и языка». Автор ее – в прошлом каторжник – Франсуа Видок, ставший шефом уголовной полиции.
Заняв этот пост, бывший преступник объявил решительную войну уголовному миру. И он весьма преуспел в этом. Его успеху способствовали опыт и знания, приобретенные в предыдущие годы, осведомленность о повадках и приемах уголовников.
Только в первые шесть лет ему удалось упрятать за решетку около семнадцати тысяч преступников. Надо ли говорить, сколь богатый опыт приобрел он, подвизаясь в роли «вороловителя», какими фактами располагал!
О своих похождениях Видок позже рассказывал в знаменитых мемуарах, опубликованных в 1828–1829 годах. Четыре тома самых невероятных приключений читались лучше всякого остросюжетного романа.
Не смущала читателей воспоминаний сомнительная нравственная ценность откровений уголовника, затем полицейского осведомителя и наконец – шефа секретной полиции. (Пушкин считал записки Видока, «оскорблением общественного приличия»). Да и «цели, для каких Видок пользовался своими морализованными преступниками», превращая их в шпионив и агентов-провокато ров, и которые пропагандировал в своих мемуарах, Маркс и Энгельс охарактеризовали в свое время как «лицемерие, вероломство, коварство и притворство». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 180).
