Не бойся, это я! - Аргунова Нора Борисовна (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

Вот один эпизод. Девушка очутилась в берлоге, надвигается рассвирепевшее чудовище с развёрстой пастью. Вот уже зверь и актриса сблизились («Не бойтесь, она не тронет». — «А я и не боюсь! Я только сначала боялась»). Смельчак бросается между ними (актёр уступает место дублёру, а дублёр — Тарик). Предстоит схватка, и Мику заменяют Фенькой.

— Почему, — ещё раньше спрашивала я Тарика, — ты не с Микой боролся? Фенька всё-таки взбалмошная.

— Зато Фенька полегче. Мика насядет, так выдох получается, а вдох почему-то не получается…

Группа наготове. Сейчас будет самое опасное. Тарик (в костюме героя) начинает заигрывать с медведицей. Он подталкивает её, щекочет по носу, замахивается — и она замахивается. Фенька входит в игру. Тарик обхватывает её, она берёт его в свои медвежьи объятия. Валит. Они катаются по земле. Идёт торопливая съёмка. Люди напряжены. Зверь увлёкся. Человек стиснут, спеленат медвежьими лапами.

— Мы увидели, как Тарик замер, его поднятая свободная рука замерла, потом чуть дёрнулась — едва уловимое судорожное движение боли… и крик: «Топуш!» Я не говорил вам, у него великолепный пёс, огромный, умнейший. Летит пёс, вмиг хватает медведицу за ухо, она — на него, пёс бежит, уводит её… Тарик встаёт. Он расправляет плечи, спину… с усмешкой… Не знаю, есть ли в кино ещё кто-нибудь, работающий с медведем без, хотя бы, намордника.

— Ну, а убитого медведя, — спросила я, — как же вы снимали?

— А это, представьте себе, вот как. Фенька валяется на земле. У неё перед носом Тарик вылил сгущённое молоко — таким образом, что ей можно лизать не двигаясь. Он встаёт с Феньки — спиной к аппарату, с окровавленным ножом в руке. Краски налили!.. Крови — на стадо медведей хватит. Затем он оборачивается — а оборачивается уже актёр. Ну, это обыкновенно, монтаж. Тарик посоветовал, откуда лучше снимать. Фенька лижет молоко, Тарик сидит на ней. Мы приготовились — он тихонько встал, отошёл… И — всё, понимаете! И отлично! Вот вам, — рассказчик задумчиво опустил глаза, — убитый медведь…

Киностудия — это целый городок. Есть и глухие, заросшие углы, где в безлюдные вечерние часы можно гулять с животными. Сейчас Тарик выходит с волками и Топушем — гигантским псом породы «московская сторожевая», который доброжелателен к людям и строг со зверями.

Прежде чем отойти от ворот, Тарик показывает глазами: на глине медвежий след. Я киваю. И — удивляюсь. Нелёгкий труд и вечные заботы не погасили в нём огня, который всех нас опаляет в детстве, когда в первый раз мы прочитываем Бианки и Сетона-Томпсона.

Волки натягивают поводки. Тарик удерживает их с трудом. Возле нас притормаживает микроавтобус.

— Тебя с утра ищут! — кричит шофёр, распахивая дверцу. — Давай скорей в группу! Отведи волков, я тебя свезу!

— Я только приехал, — отвечает Тарик.

— Да утром завтра съёмки, две собаки нужны! Там психуют!

— Скажи, у меня утро в своей группе занято. Я не смогу.

Дверца захлопывается.

— Я скажу, да ведь обратно за тобой погонят! — кричит шофёр, отъезжая.

— На части рвут, — говорю я, — ты смотри не зазнавайся!

Тарик смеётся. Он достаёт из кармана и протягивает мне записку:

…Волчья троица спущена с поводков, и я смотрю, как молодые звери мчатся, ликуя.

— Сравни с собаками, — слышу я, — заметь, как бегут.

Как бы легко ни бежали собаки, вы видите их усилия. Волки стелятся, будто позёмка. Будто нет у них ни мускулов, ни длинных быстрых ног, и сами они — ветер.

Волки возвращаются. Я сторонюсь — собьют ещё, бог с ними! Лобан с ходу бросается хозяину в ноги, и Тарик оглаживает красивую крупную голову зверя. Волчица и другой волк ревниво оттесняют Лобана. За ними зорко наблюдает пёс.

Темнеет. Идём обратно. У Тарика тяжёлая походка. В командировке он запустил бороду. Безо всякого грима он только что сыграл цыгана в фильме «Дети», цыгана с медведем. С Микой.

Волки заведены в клетку. Они получают мясо. Потом арбузы. Захлебываясь, вгрызаются в сочную мякоть — волки любят не только рябину, но и спелые арбузы, дыни, яблоки.

— Как Мика на съёмках держалась? — спрашиваю я.

— Отлично. Среди чужих людей, учти. В тесноте, в павильоне… Повезло мне с Микой.

Через сетку я проталкиваю Серёже яблоко. Оно падает в бассейн, выдра соскальзывает в воду, подхватывает яблоко. Тарик дёргает меня за рукав. Оглядываюсь.

Волки спят. Они растянулись один от другого поодаль, компания молодых волков — переярков. Маленькая стая на отдыхе. Где-нибудь на укромной полянке, после утомительной охоты. Вокруг лес…

— Никому на свете не завидую, — тихо говорит Тарик. — Жизнью я доволен, зверями доволен, рад, что они у меня есть. Так жить можно.

— Ты ведь жаловался, — говорю я. — У людей выходные, у тебя не бывает. Что даже заболеть ты не имеешь права.

— А ты думала? Так и есть. И все же другой жизни мне не надо, — упрямо твердит Тарик.

Он отворяет дверь вольера, и оттуда на лёгких копытцах выпархивает косуля. Вместе с ней за ворота выносятся собаки.

Теперь их очередь бегать, баловаться и мять осенние, опустевшие газоны…

НЕ НУЖНА

В доме отдыха шофёру велели захватить с собой кошку с котёнком и в Глумищах сдать их на ветеринарную станцию. Шофёр ехал в город, вёз в ремонт старые покрышки, времени у него было в обрез. А на ветстанции, как подгадали, вывесили объявление: «Санитарный день».

Шофёр огляделся. Даже спросить было не у кого, куда ему девать кошек. Двор пустой. Изба тоже пустая. И голая, нежилая, без ставен и без крыльца. Большие немытые окна из одного в другое просвечивают сквозь дом. На подоконнике — запущенная керосинка. Хороша контора: электроплиткой не разжились.

Парень вернулся к машине, влез в кабину. Включил зажигание и медленно тронулся. Рядом с ним стояла картонная коробка из-под макарон, перевязанная шпагатом. В ней сидели кошки. Одна из четырёх створок, прикрывающих коробку, была надорвана, чтобы кошки могли дышать.

При выезде из села у водоразборной колонки шофёр увидел старуху с вёдрами и притормозил.

— Бабушка! — крикнул он через дорогу. — Вам кошки, часом, не нужны?

Старуха оскорблённо выпрямилась и пошла с коромыслом на плечах.

— Я серьёзно спрашиваю! — кричал парень.

Старуха будто и не слыхала.

На сто пятом километре он свернул налево, на бетонку. Он знал эти места. Деревень поблизости нету, даже и в грибное время редко кого здесь встретишь.

Он вынул коробку.

Войдя в лес, поставил коробку и развязал. Выпрыгнула кошка, за ней выбрался котёнок. Кошка было насторожилась, но тут же подошла к человеку, стала тереться о ноги. Котёнок повалился, обхватил лапами её голову играть.

Парень вернулся к машине — кошки за ним. Он топнул — они его не боялись. Тогда он достал из машины свёрток. Углубившись подальше в лес, развернул газету и накрошил белого хлеба, набросал колбасы. Кошки принялись есть. Парень отошёл, оглянулся. И побежал, прыгая через кусты, отворачивая лицо от веток.