Князь оборотней - Волынская Илона (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
— Во дает! — Хакмар в полном обалдении глядел, как юная мать-основательница Храма, презрительно оттопырив нижнюю губку, изучает представленный документ.
— «Делай, что хочешь, только дай поспать, наконец!» — громко прочитала Аякчан выжженные на бересте неровные строчки. — Может, ты с этой писулькой и храмы закрывать начнешь? — задушевно поинтересовалась она. — Главный столичный, например? Так Ее Снежности и скажешь: шагай отсюда, храм закрывается! Я, стойбищный шаман Канда, так решил!
— У нас не стойбище — город! — вякнул из-за спины Канды дедок без коврика.
— И подати Храму вы тоже как город платите? — хищно возрадовалась жрица. — Вдвое больше?
Ответом ей было глубокое, прямо-таки мертвое молчание.
— Я так понимаю — нет. Будем жечь, — деловито заключила Аякчан. — За осквернение святыни.
— В чем осквернение-то? — заволновались в толпе.
— А в том, что подати — это святое! — ласково пояснила жрица.
— Не надо, госпожа жрица! — виденная Хадамахой баба прорвалась вперед, расталкивая локтями помрачневших людей. — Дети малые дома остались, пощадите! Скажи ей, шаман, что нам говорил! Городом мы для торговой выгоды назвались, чтобы с лесных брать побольше! Так-то мы подати платим, не сомневайтесь, госпожа жрица!
— А за торговлю? — усомнилась Аякчан. — Берете больше, значит, и в Храмовую казну должны больше.
Баба взвыла, понимая, что из этой ловушки не вырваться:
— Торгует только Канда! Мы тех богатств и не видели!
— Он торгует, вам гореть, — кивнула Аякчан. — Может, черный шаман ваш Канда? Кто б такое еще придумать мог? Сам Донгар Кайгал, которого Храм по всему Сивиру разыскивает?
Краем глаза Хадамаха подметил, как у Донгара вытянулось лицо. Точно так же вытянулось лицо Канды, и только дядька Бата усмехнулся злорадно.
— Черный, за укрывательство которого — сожжение на медленном Огне? — Баба оказалась сообразительной. — Он не черный, госпожа жрица, Эндури клянусь, детьми клянусь, мы его давно знаем, не черный он!
— Пусть докажет! — жрица многозначительно покатала на ладони шарик Огня. — Праздник Аны’о-дялы — Большой День — только белый камлать может.
— Не буду, — буркнул Канда.
Тишина, повисшая над вырубкой, была такая полная… даже кроны деревьев перестали качаться под ветром, вслушиваясь в слова шамана, который только что отказал жрице! Канда выглядел… странно. Только что корчился от ужаса, внимая прожигающим до костей словам всевластной жрицы. Теперь он выпрямился и глядел на Аякчан насмешливо — точно знал, что нет за ней силы Храма. Донгар встал, стряхивая с плеч маленькие, но цепкие ручки Тасхи, и начал пробиваться к Аякчан.
— Она ж нас сейчас сожжет! — глянув на нахмуренные брови Аякчан, завизжала баба.
— Какое мне дело до вас, — осклабился Канда. — Камлание — оно денег стоит, так и в законах Храма ясно сказано, а племена здешние еще за старое со мной не расплатились.
Пора. Хадамаха шагнул вперед. Аякчан без возражений скользнула к нему за спину и встала между Донгаром и Хакмаром. На чеканно-спокойном, как у ледяной статуи, лице жрицы читалось лишь высокомерное презрение к возомнившему о себе ничтожному шаману. Только под прикрытием собольего плаща она сильно сжала пальцы Хакмара и почувствовала ответное пожатие.
Хадамаха, по обычаю, низко поклонился шаману… и мешок на его плече увесисто звякнул, впечатываясь в землю у торбазов Канды.
— Просим очень белого шамана Канду приходить камлать к нам, праздник Аны’о-дялы — Большой День делать. Зверей в леса звать, рыбу в реки, оленей в стада, чтобы племена сыты были. Парней-девушек в хороводе сводить, чтобы свадьбы игрались, чтобы счастливые были. Души детей звать, чтобы росло племя. На жизнь и смерть гадать, чтобы знать, как племя уменьшится, скольких потеряем мы.
— Племени Мапа камлать буду — нет у вас передо мной долгов, заплатите по обычаю, — с явной неохотой пробурчал Канда. — И госпожа жрица увидит, что не черный я. А кто в долгу, как жрица в Огненном шелку, тому не камлаю. И женку мою пусть вернут! — потребовал он, безошибочно находя в толпе бескрылую девочку. — Я ей в чуме объясню, как от законно купившего ее мужа бегать!
Громадная фигура Брата выросла перед съежившейся девочкой, отгораживая ее от взгляда Канды.
— Как же им быть без камлания? — простодушно опечалился Хадамаха. — Если на Аны’о-дялы не камлать — пропадут вовсе в новом Дне Амба да крылатые.
— Настоящим людям больше места останется, — отрезал Канда. — Еще вы, Мапа, тут жить будете. — Тон его был сладенький, как свежий мед из улья, и так же напитан ядом, как пчелиное жало. Канда глянул на тигров и крылатых: поняли, кто жить останется, когда вы сгинете?
— В своем праве шаман — нет оплаты, нет камлания. Только и мы в своем праве: есть оплата — есть камлание. — И Хадамаха толчком ноги пододвинул мешок к Канде. Оскалил крупные желтые клыки. — Камлай давай! Твою младшую жену мы тоже забираем — на законно купленный развод!
— Это… что? — Канда настороженно поглядел на мешок.
Опасливо косясь на Хадамаху, стражник Хуту потянул завязки… Изнутри блеснуло.
— Золото! — выдохнул Хуту. — Настоящее!
— Откуда у них… — начал Канда.
— Так в медвежьем обозе везли, — сказал чистую правду Хадамаха. — А когда разграбили его неизвестные нелюди… и незвери… Мешок спасли… — И ехидно выдал: —…Герои медвежьего народа братья Биату! Спрятали сокровище наше на Буровой у достопочтенного Губ-Кин-тойона.
— А теперь медведи отдают его Канде за долги! — возмущенно прошептала Аякчан. — Вместо того, чтобы прикопать замерзавца в тайге со всеми долгами разом!
— Фу, какое таежное жлобство! — скривился Хакмар. — Если прикопать его вместе с долгами, получается, что за деньги! Долги надо отдать, а потом уже прикапывать — из принципа и за идею!
— А принципы с идеей на ярмарке дороже мешка золота встанут или дешевле? — заинтересовался Донгар.
— Дороже! — буркнул Хакмар.
— Дешевле! — немедленно мотнула волосами Аякчан. — Хакмарчик, а давай поделим, кому чего больше надо: тебе — принципы, мне — золото!
— Выходит, мы теперь все медведям должны? — мрачно буркнула Золотая тигрица. — Что в расчет возьмешь, а, вождь Эгулэ?
— Уж я б с тебя взял — всем племенем бы отрабатывала, и на детей твоих долг перешел, и на внуков, — рыкнул отец. — И с крылатых тоже… Только долги ваши Хадамаха решил отдать и брать с вас не велел.
— Ему должны будем? — не понимая, уточнила Золотая. — А что?
— Вы станете рядом с ним в бою, — глядя перед собой залитыми сплошной чернотой глазами, ответил Донгар. — Будет День, и будет бой. И вы пойдете за великим вожаком, не боясь, и не надеясь, и не оставляя ничего на следующий День… — Голос стих, словно упал к земле ветер.
— Как скажешь, Черный Шаман, — с ужасом косясь на Донгара, рыкнула тигрица.
— Что скажешь, шаман? — тем временем требовательно спросил Хадамаха у Канды.
— Скажу, что… — Канда недобро зыркнул по сторонам.
— Ничего не говори им, отец! И не делай! — рядом с Кандой появилась запыхавшаяся Эльга. — Меня обманули! Он… Я думала, он погиб! — она обличительным жестом указала на Хакмара. — Я… готова была похоронить его своими руками и плакать о нем всю жизнь! А он… со жрицей встречается! — пронзительно, что аж крылатые испуганно распахнули крылья, завопила Эльга.
— Подвел ты девку, мастер! — тихо шепнул отец Хадамахи. — Я только не пойму в чем — что могилку руками копать не пришлось или что ты со жрицей.
— А она жрица! Ей нельзя! Сама в лавке у нас была — ветошью прикидывалась, а теперь в такое платье вырядилась, в такое… — продолжала вопить Эльга.
Золотая довольно улыбнулась.
— Она… — Эльга вдруг застыла с выпученными глазами и вытянутым в направлении Аякчан пальцем. — Зайчик… Она украла моего зайца!
У ног Аякчан, поводя ушками и задорно поблескивая черным глазом, сидел заяц.
— Зайка мой, живой! — И, широко распахнув руки, точно собиралась обнять не зайца, а целого медведя, Эльга кинулась к своему любимцу. — Я так тебя искала! Я все сберегла — и одежки твои, и постельку, и ошейничек…
