Абарат. Абсолютная полночь - Баркер Клайв (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Даже сейчас, когда Щипцоверн наблюдал, как Кэнди Квокенбуш покидает Веббу Гаснущий День, Пикслер присутствовал на соседнем экране; он забирался в свой батискаф и уверенно махал рукой перед камерой. Внутри его ожидал только искусственный разум, но именно его холодная компания устраивала Пикслера больше всего.
Его лицо появилось в линзе «рыбий глаз», передававшей его присутствие на пульт управления батискафа. Когда Пикслер заговорил, в его голосе слышались металлические интонации.
— Не надо так волноваться, Щипцоверн. Я знаю, что делаю.
— Конечно, сэр, — ответил доктор. — Но я бы не был человеком, если б слегка не беспокоился.
— Хвастаешься? — спросил Пикслер.
— Чем, сэр?
— Своей человечностью. Из служащих компании мало кто может такое заявить. — Пикслер опустил руки на панель управления и начал включать функции батискафа. — Улыбнись, Щипцоверн, — сказал он. — Мы творим историю. Ты и я.
— Хотелось бы мне, чтоб мы творили ее не сегодня, — заметил Щипцоверн.
— Почему?
— Просто… плохие сны, сэр. Каждому рациональному человеку позволено иметь несколько иррациональных снов. Вам так не кажется?
— И что ты видел? — спросил Пикслер. Дверь батискафа с шипением захлопнулась. Искусственный голос объявил, что подъемники полностью готовы.
— Ничего особенного.
— Тогда расскажи, о чем был сон.
Единственный глаз Щипцоверна метнулся вправо, влево, стараясь не встречаться с вопросительным выражением лица архитектора. Но взгляд Пикслера всегда сбивал его с толку.
— Ладно, — ответил он. — Я расскажу. Мне снилось, что все прошло хорошо, за исключением…
— За исключением?
— Когда вы оказались в самом глубоком месте…
— И?
— Там уже был город.
— Ага. Вместе с жителями?
— Они исчезли за тысячи лет до нас. У них были большие чешуйчатые плавники и очень красивые лица. На стенах там мозаика. Яркие, выразительные глаза.
— Что же с ними случилось?
Щипцоверн покачал головой.
— Они не оставили никаких намеков. Если только их великолепный город сам им не является.
— Что же за намек может крыться в совершенстве?
— Вы сами это узнаете, сэр.
Убедить Пикслера было нелегко.
— Почему тебе приснился этот глупый сон? Ты можешь проклясть все мое предприятие.
— Мы ученые, сэр. Мы не верим в проклятия.
— Не говори мне, во что я верю. Найди Малыша.
— Его ищут.
— Нашли?
— Пока нет.
— Ладно, не беспокойся. Я просто подумал, что ему захочется увидеть, как я отправлюсь.
Автоматические двери батискафа закрывались. На лице великого архитектора мелькнула тревога, однако он ей не поддался. Три массивные катушки, одна из которых поставляла в батискаф энергию, вторая — чистый воздух, а третья, самая большая, несла вес огромного судна, сейчас равномерно разматывались. Щипцоверн смотрел на данные экранов вокруг кабины. Сотни крошечных камер, словно косяки одноглазых рыб, образовывали нисходящую колонну, внутри которой находился батискаф; их движение и мерцание предназначалось для привлечения из тьмы любых таинственных существ, населявших эти суровые глубины.
— Что если он никогда не вернется? — спросил печальный голос.
Щипцоверн отвернулся от экранов.
За его спиной стоял Малыш. На этот раз его лицо было лишено улыбки. Он наблюдал за спуском батискафа с выражением брошенного ребенка.
— Мы должны молиться, чтобы он вернулся, — ответил Щипцоверн.
— Я всегда за него молюсь, — сказал Малыш.
— Тогда, дитя мое, советую тебе подумать о другом Боге, и как можно скорее.
— Почему? — спросил Малыш с нотками истерики в голосе. — Думаешь, папа там умрет?
— Разве я это сказал? — спросил Щипцоверн, но его слова прозвучали неубедительно.
— Я слышал, вы говорили о чем-то, что живет глубоко во тьме. Они называются рекоки?
— Нет, мальчик. Они называются реквии.
— Ха! — сказал Малыш, словно поймал Щипцоверна на лжи. — Значит, они существуют.
— Именно это твой отец и собирается выяснить. Существуют они или нет.
— Так нечестно. Он мой. Если он спустится во тьму и не вернется, что я буду делать? Я себя убью. Именно так и сделаю!
— Не сделаешь.
— Сделаю! Вот увидишь!
— Твой отец — особенный человек. Гений. Он всегда будет стремиться исследовать новые места и строить здания.
— Тогда я его ненавижу! — крикнул Малыш. Он вытащил рогатку, зарядил камень и прицелился в самый большой экран. Не попасть в него было невозможно. Экран разлетелся, взорвавшись водопадом белых искр и мелких фрагментов Патентованного стекла Коммексо.
— А ну прекрати немедленно! — рявкнул Щипцоверн.
Но Малыш снова зарядил рогатку, выстрелил, и вот уже второй экран разлетелся на мелкие осколки.
— Я вызову охрану, если ты не прекратишь…
Заканчивать предложение ему не пришлось. На одном из экранов Малыш увидел нечто, заставившее его позабыть о рогатке. Одна из камер-шпионов наблюдала за девочкой, которую Малыш знал — по крайней мере, зрительно, поскольку отец вызвал для него ее образ в ночь, когда вернулся с Острова Простофиль.
— Это Кэнди Квокенбуш, мой мальчик, — сказал Малыш, в точности подражая голосу своего Создателя.
При виде Кэнди вся его злость на Пикслера испарилась. Малыша охватило любопытство.
— Куда ты отправляешься, Кэнди Квокенбуш? — сказал он так тихо, что Щипцоверн не услышал. — Почему не придешь в Город и не станешь моим другом? Мне нужен друг.
Он подошел к нижним экранам и, протянув руку, мягко положил ладонь на ее лицо.
— Пожалуйста, приходи, — прошептал он. — Я могу подождать. Я буду здесь. Просто приди. Прошу.
Глава 5
Следы преступления
Спустя три недели после того, как воды Изабеллы пересекли границу Абарата, заполнив многочисленные улицы Цыптауна и разрушив в своей ярости лучшие старые дома города вместе с муниципалитетом, церковью и публичной библиотекой Генри Мракитта, отец Кэнди, Билл Квокенбуш, начал гулять по ночами.
Прежде у него никогда не возникало желания для подобных прогулок. Он был счастлив вести сидячий образ жизни, сгорбившись перед телевизором на троне из искусственной кожи, с пивом, холодной пиццей и теплым пультом под рукой. Но больше он не смотрел телевизор. Ранними вечерами он сидел в своем кресле, выпивая дюжину банок пива, выкуривая столько сигарет, что пепельница становилась полной до краев, и иногда съедая куски белого хлеба. Когда наступала ночь, члены семьи ложились спать, но даже его жена Мелисса не утруждала себя пожеланием Биллу спокойной ночи.
Когда, наконец, в доме становилось тихо и спокойно — обычно после полуночи, — Билл выходил на кухню, заваривал себе крепкий кофе, чтобы проснуться, и готовился к путешествию, надевая старые рабочие ботинки, все еще покрытые засохшей куриной кровью, и темно-синюю штормовку. По мере того, как наступала осень, погода становилась непредсказуемой. Иногда по ночам шел дождь с порывами северного ветра, и даже пару раз выпадал снег. Но температура не могла повлиять на его ритуалы.
На улицах города, где он прожил всю свою жизнь, его ожидала важная работа, смысл которой его отупевший ум пытался понять каждый день из тех, что Билл просиживал перед черным телеэкраном, а шторы скрывали от него октябрьские небеса. Эта работа требовала, чтобы он покидал уютное кресло и отправлялся бродить по городу, хотя понятия не имел, что или почему он ищет. Вместо компаса у него было глубинное убеждение: однажды ночью он где-то в городе завернет за угол и увидит разгадку тайны.
Но каждую ночь повторялась одна и та же история: усталость и разочарование. Незадолго перед рассветом он возвращался в темный, молчаливый дом с пустыми руками, и его сердце болело так, как никогда прежде оно не болело ни от скорби, ни от сожаления, ни, разумеется, от любви.
Сегодня, однако, Билл исполнился той странной уверенности, что заставила его когда-то начать поиск, и отправился в ночь, едва услышав, как Мелисса выключает лампу рядом с постелью, где некогда они спали как муж и жена.
