Вампир из Мексики. Жмурик–проказник. Стеклянная рука - Веркин Эдуард (книги без регистрации TXT) 📗
— А кто доброволец?
— Ты.
И я размахнулся томагавком.
5 Легенда об осиновой пуле
Конечно, это была просто шутка. Я не собирался метать в Тоску топор, я же не идиот. К тому же попасть на расстояние волоса невозможно, такие штуки проделывал лишь старина Чингачгук, а он давным–давно помер в своей Оклахоме.
Дверь, к которой прислонилась Тоска, была нужной нам дверью, я срубил петли, и мы вошли внутрь.
Квартира Паровозовых была похожа на музей. Не тот музей, в котором хранятся окаменевшие трилобиты, наконечники стрел древних людей или, к примеру, чучела речных крыс и бобров. А на музей, в котором краеведы–любители собирают старые лапти, утюги и дверные ручки, до которых дотрагивался поэт Бальмонт проездом из города Шуи в город Париж.
Мы стояли в большой прихожей, заваленной пыльными ширмами с японскими журавлями, раструбами от граммофонов, пластмассовыми слониками, горшками и другой ерундой, которую так охотно собирают пожилые домохозяйки.
В углу маленький сверлильный станок. На стене на штыре настоящий немецкий автомат времен Второй мировой — вещь дорогая и редкая. Я подошел, дернул, но автомат оказался приваренным к этому самому штырю.
— Оригинально. — Я дернул посильнее, но ничего не получилось, крепко приварили.
Я подумал, что надо будет как–нибудь на досуге наведаться сюда и автомат срезать, но потом заметил, что он не только приварен к штырю, но и ствол у него залит каким–то металлом. А жаль.
— Вот комната Паровозова! — Тоска указала на дверь справа. — Нам туда…
На двери была нарисована картина голландского художника Ван Гога, на которой он изобразил самого себя с отрезанным ухом. Только на этой картине был совсем не Ван Гог, а парень лет двадцати и с ухом. Вернее с ушами. С большими заячьими ушами. Довольно оригинально. А глаза у него были зарисованы черными крестиками, как будто зашиты. Только я заметил еще кое–что.
Между плечом этого ненастоящего Ван Гога и его правым ухом виднелась небольшая осинка с красными листьями.
— Ты никогда не слышала историю про осиновую пулю? — спросил я и достал из рюкзака жестяную коробочку с тормозком.
Тоска рассмеялась.
— Что? — спросил я, устраивая коробочку на журнальном столике.
— Это у тебя что? — Тоска указала на коробочку.
— Тормозок, — пояснил я. — В смысле, небольшой перекус.
— Да, — протянула Тоска. — Раньше ты безо всякого перекуса…
— Чем старше становишься, тем больше ценишь радости жизни, — сказал я. — Яйца всмятку, удобное кресло, теплые носки из собачьей шерсти…
— Куропяткин, тебе же всего…
— Возраст тут абсолютно ни при чем, — оборвал я. — А в жизни надо находить приятные стороны. Везде. Даже здесь.
— Как ты можешь что–то есть?! — возмутилась Тоска.
— Садись. — Я придвинул стульчик. — Перекуси. Война войной, обед обедом.
Тоска поморщилась.
— Ты не понимаешь. — Я открыл коробочку. — Настоящий боец заботится в первую очередь о своем желудке. Только хорошо перекусив, можно охотиться за вампирами, оборотнями и альбомами–убийцами. Я это понял совсем недавно. Знаешь, Тоска, я ведь почти профессиональный повар, меня обучил один старый китаец еще в первом классе, но я никогда этого не ценил…
— Ты хотел что–то про осиновую пулю рассказать, — напомнила Тоска.
— Ах да. Это изумительная история…
Я достал из коробочки два внушительных бутерброда с курятиной, достал маринованные огурчики, пузырек с соусом ткемали, который я сам сделал, по своему рецепту, достал блинчики с медом. Собрался откушать, как всякий нормальный джентльмен.
— Будешь? — предложил я Тоске.
Так и знал, что Тоска не удержится. Она впилась в бутер, как голодный бультерьер, аж за ушами треснуло. Но щелкнуть кнопкой диктофона не забыла, она записывала все мои рассказы.
— Так вот, баллада про осиновую пулю, — стал рассказывать я. — В одном небольшом городке жили три брата. А отец у них был охотником, белку бил, бобра бил, по морде кому, если надо, бил… А матери у них вообще не было. И вот однажды отец пошел в лес по грибы, ну, и на охоту тоже. И не вернулся. Его искали–искали, но так и не смогли найти, решили, что в болоте утонул. А через год один охотник сказал, что видел отца в лесу. Что будто он шел, никого не замечая, по лесной тропинке. Тогда старший брат собрался и отправился в лес искать отца. И тоже пропал. И его тоже искали, но уже меньше. Все чего–то боялись, говорили, что в лесу поселилось какое–то чудище. Через год все повторилось. В лес теперь отправился средний брат. Конечно, он тоже не вернулся. Но в этот раз нашли его ружье. Оно было согнуто, руками так не согнуть. Последний брат хотел в лес пойти, но заболел. И через год он тоже не пошел, а пошел только через два года…
В глубине Дома культуры снова что–то свалилось. Тоска поежилась.
— Так вот, — продолжил я. — Третий брат отправился в лес. Шел–шел, целый день никого не встретил. Лег спать. И стали ему какие–то сны сниться, будто он не в лесу лежит, а на лугу. И через него ползут муравьи. Ползут, ползут, и каждый оставляет на нем песчинку. А муравьев так много, просто миллионы какие–то, и на нем постепенно растет гора этого самого песка. Гора все больше и больше, уже трудно дышать, а муравьи ползут и ползут. Он стал задыхаться и проснулся. Глядит по сторонам, а вокруг уже утро. И рядом сидит его отец. Молча сидит, только смотрит. А потом встает и уходит в лес. Ну, третий брат вскочил на ноги, глядь, а отца и нет. И тропинки нет, хотя вчера он точно возле тропинки ложился.
Ну, третий брат пожал плечами, не испугался, думает, по солнцу сориентируюсь, глядь в небо, а солнца–то и не видно. Нет солнца, облака низкие клубятся. И других примет тоже нет, по которым можно выбраться. Ну, он не расстроился, потопаю, думает, а там видно будет. И потопал. Идет–идет, а лес никак не меняется, все такой же. Долго брел, а потом бах, на тропинку выскочил. Даже не на тропинку, а на какую–то звериную тропу — сколько этот чувак на эту тропинку ни смотрел, каких–то следов найти не мог. Людских следов в смысле. Одни звериные. Ну, он подумал–подумал и решил все–таки по этой тропе двинуть, звериные тропы — они всегда к воде идут, а ему пить сильно хотелось. Вот он и двинул. Идет, стучит палкой по деревьям, это чтобы, значит, встречных животных отпугнуть.
Потом глядит — возле тропы на пеньке сидит старушка. Так, обычная старушка, ничего вроде особенного. Сидит себе, а рядом корзина стоит с земляникой. Причем земляника такая крупная, такая сочная, так пахнет здорово, что этому третьему брату жутко захотелось ее попробовать. «Дай, — говорит, — бабушка, мне землянички».
А старуха ему и отвечает: «Нельзя тебе, сынок, этой землянички, не та эта земляничка, которую есть можно. Ты посторожи ее немножко, а я отойду, мне на озеро надо сходить».
И старуха ушла. А парень остался сторожить. Сторожил–сторожил, не выдержал — потянулся к землянике, хотел попробовать, да не стал все–таки. То ли голос ему внутренний подсказал, то ли еще что, но он как будто услышал: «Не бери эту землянику, не бери!» Перетерпел парень, ягод не тронул. Тут и старуха эта, откуда ни возьмись, появилась. Говорит: «Молодец, что не взял землянику. Твой отец взял. И братья взяли».
Старуха расхохоталась, и этот чувак увидел, что все зубы у нее очень белые и очень молодые.
«Они взяли мою землянику, — сказала старуха, — и у них пропала память. Они ничего не помнят: ни себя, ни дороги домой. Поэтому будут они вечно ходить по лесу, и никто не сможет им помочь. А тебе за то, что ты не взял чужого, я подарок сделаю». И дает ему патрон для ружья. Только патрон этот не простой, а патрон с осиновой пулей.
«Если тебя когда–нибудь кто–нибудь очень сильно обидит, — старуха парню говорит, — ты потихоньку выстрели в него этим патроном. А теперь уходи, а то скоро по этой тропке пойдут». «Кто пойдет?» — удивился чувак. «Пойдут, знаю, — уверенно ответила старуха, — а кто пойдет, тебе лучше не видеть. Шагай справа от тропинки, скоро дома будешь».
