Джинн в Вавилонском подземелье - Керр Филипп (мир бесплатных книг .txt) 📗
— Позволь, я договорю. Сама Айша родом конечно же из Англии. Она в детстве бывала в Осборн-Хаусе и с тех пор очень его полюбила. Когда много лет спустя Айша стала Синей джинн, она решила, что, раз уж она вынуждена проводить часть жизни в Вавилоне — а мы с тобой сейчас находимся именно в Вавилоне, — она сделает интерьер этого дворца точной копией Осборн-Хауса.
— Но Вавилон в Ираке. Неужели мы сейчас в Ираке?
— Именно. Мы находимся в самом дальнем конце обширного подземелья — таинственной страны Иравотум. — Мисс Угрюмпыль сделала паузу. — Ты, разумеется, слышала о Висячих садах Вавилона. А мы сейчас — в Висячем дворце. Царь Навуходоносор построил его для Иштар, одной из предшественниц Айши. Дворец называют Висячим, оттого что он вроде как висит на краю пропасти. Это еще одна причина, по которой Айша захотела хотя бы внутри обустроить все по-домашнему, словно в викторианской Англии. Она жуть как боится высоты. Ладно, в конце концов, вид дворца — дело не самое важное. Важнее другое. Этот дворец — духовный дом Синей джинн, и она прибывает сюда каждый год в январе, чтобы закалить сердце. — Мисс Угрюмпыль улыбнулась. — Так мы, во всяком случае, называем то, что здесь происходит. Понимаешь, девонька, все знают, что у Айши не сердце, а кремень. У нее и должно быть такое сердце, чтобы вершить суд над всеми джинн на земле. И она закаляет его здесь, в этом дворце. Я не вправе рассказывать, каким образом, но, если бы она не проводила здесь один месяц в году, она стала бы добрейшей старушкой, из тех, что вяжут внукам носки и держат в кармане пряники. А у нашей Айши характер крутой… Но я ее ни в чем не обвиняю — знай я все, что ведомо ей, я, наверно, была бы такой же.
— А какое отношение все это имеет ко мне?
— Неужели не сообразила? На чемпионате в Нью-Йорке меня уверяли, будто с головкой у тебя все в порядке. До сих пор не поняла?
Филиппа покачала головой.
Мисс Угрюмпыль пожала плечами.
— Сама я, понятное дело, ни во что не посвящена. Но я так разумею, что она хочет сделать тебя следующей Синей джинн.
— Что за глупость! — воскликнула Филиппа. — Мне всего двенадцать лет.
— В истории была куча королей и королев, которые взошли на трон еще в подгузниках, дорогая. Ни младость, ни старость в таком деле никогда не считались препятствием.
— Но я не хочу быть Синей джинн, — настаивала Филиппа. — Я отказываюсь.
— Вот и скажи ей об этом. Ей, а не мне. Если хочешь, отведу тебя к ней прямо сейчас. Она тебе все растолкует, ответит на все вопросы, какие у тебя остались.
— Ведите, — твердо сказала Филиппа. — Ведите меня к ней. Чем скорее мы проясним ситуацию тем лучше. Я понимаю, что это — большая честь. Но я просто не готова принять на себя такую ответственность.
Вслед за мисс Угрюмпыль Филиппа вышла из спальни и проследовала по длинным коридорам и вниз, по широкой лестнице. Дом казался пустым, но у Филиппы сложилось впечатление, что здесь полно привидений: она увидела в одной из комнат самостоятельно двигавшийся пылесос, а у подножия лестницы тряпка сама полировала деревянные перила. Заметив тревогу Филиппы, мисс Угрюмпыль объяснила, что вся прислуга Айши невидима.
— Из всей свиты в Вавилоне я — единственная, кого можно видеть живьем, — сказала она Филиппе. — С обычными слугами, хочешь не хочешь, приходиться разговаривать. А на невидимок можно не тратить время. Так что они куда удобнее. Старушка не прочь их иногда слышать, но видеть не желает.
— Но сами-то они не возражают?
— Им хорошо платят, — покачала головой мисс Угрюмпыль. — Здесь они просто выполняют свою работу, а выйдя из замка, снова становятся видимыми. Ничего предосудительного мы с ними не делаем.
— Я бы никогда не смогла привыкнуть к невидимым слугам. — Филиппу даже передернуло. — Они же люди, в конце-то концов. Нет, я бы тут жить не смогла.
— Тебе и не надо ни к чему привыкать, — сказала мисс Угрюмпыль. — Когда дворец станет твоим, ты сможешь все тут переделать по-своему, в любом стиле: хочешь — современный минимализм, хочешь — готику, хочешь — шестидесятые, или рококо, или… Короче, на твой вкус. А можешь даже вернуть замку первоначальный облик, как в древности. Суть в том, что тебя никто не заставляет жить в таких хоромах. Мне самой не доводилось сидеть ни в лампе, ни в бутылке — Айша говорит, что я бы этого не пережила, — но я полагаю, что принцип почти такой же.
Филиппа замотала головой:
— Я ни за что не стану тут жить, даже если устроить вместо дворца пятизвездочный отель «Времена года».
— Айша и в этом дворце имеет все, что пожелает. Зачем ей слуги, если она сама может всем себя обеспечить? Новейшие книги, фильмы, свежие газеты, лучшая в мире еда и вина. В остальном она полностью полагается на меня. Без ложной скромности скажу, что мы стали весьма близкими подругами.
Они вошли в огромный белый зал, который напоминал уже не покои королевы Виктории, а приемную индийского махараджи. Мисс Угрюмпыль пояснила:
— Виктория правила не только Великобританией, но и Индией. Что и нашло свое отражение в убранстве этого зала. Он называется Дурбар, на тамошнем языке это слово означает большое сборище. Я-то в Индии не была. Но слышала, что красота там неописуемая. И этот зал, согласись, великолепен.
— А откуда вы сами родом, мисс Угрюмпыль?
— Из Гринвилла. Это в Северной Каролине. Мечтаю когда-нибудь туда вернуться.
— Вы давно не были дома?
— С тех пор, как начала работать на Айшу. Значит, сорок пять лет.
— Вы не были дома сорок пять лет?
Мисс Угрюмпыль задумчиво кивнула.
— Но почему вы не возьмете отпуск?
Они уселись около окна, из которого, как и в спальне, не открывалось никакого вида, только лился все тот же яркий и густой свет.
— На этой работе отпуск не положен, — сказала мисс Угрюмпыль. — Это указано в нашем договоре с Айшой, который я подписала, поступая на службу. Другое условие состояло в том, что я не имею права просить о повышении зарплаты. То есть вначале я могла попросить любую зарплату, самую невероятную, но потом она уже не могла повыситься. Никогда. Я попросила пятнадцать ты долларов в год. В пятидесятых годах пятнадцать тысяч в год были настоящим богатством. Я думала заработаю на спокойную старость, да еще с лихвой. А сейчас-то это что? Тьфу, а не деньги. Но я не смею просить о повышении. И об отпуске не заикаюсь.
— Почему же не попробовать перезаключить контракт на новых условиях?
Мисс Угрюмпыль покачала головой:
— Во-первых, Айша — человек жестокосердный. Она никогда не согласится. А во-вторых, она обещала мне, что, если я не нарушу наше первоначальное соглашение, в один прекрасный день она дарует мне три желания. Прямо как в сказке. Три желания! Только вообрази! — Она застенчиво улыбнулась. — Вот я и воображаю. Жду. Придумываю, что можно пожелать, когда настанет этот прекрасный день.
Заметив на лице Филиппы сочувствие, мисс Угрюмпыль сказала:
— Зря ты меня жалеешь. Дома, в Гринвилле, никакого волшебства не было. Только суровая действительность. А мне ничегошеньки, кроме волшебства, и не нужно. — Она опять улыбнулась. — Разве это плохо?
— Это как посмотреть… — Филиппа задумалась. — Но мне все-таки кажется, что вы потратит, все эти годы впустую, мисс Угрюмпыль. Ради чего? Ради мечты? Жить-то надо настоящей жизнью.
— Тебе легко говорить, — заспорила мисс Угрюмпыль. — Ты — джинн. Можешь делать все, что хочешь…
— А ведь она права.
Филиппа подняла глаза и увидела Айшу — под потолком, на галерее, которая напомнила девочке церковные хоры с органом.
— Ты можешь изменить мир, в котором живешь, Филиппа, — сказала Айша. — А для нее, как для любого мундусянина, настоящая жизнь — это всего лишь действительность. Просто дерево или просто камень. И в сердце они эту действительность не впускают. В их сердцах живут мечты. Да-да, люди мечтают сердцем, а не разумом. Впрочем, ты во всем разберешься сама. Когда проведешь здесь достаточно времени.
— Я не хочу проводить здесь время, — отрезала Филиппа. — Я хочу домой. Мне лестно ваше предложение, Айша, честное слово. Но это не для меня.
