Джинн в Вавилонском подземелье - Керр Филипп (мир бесплатных книг .txt) 📗
— Замолчи, — сказал Макриби. — Закрой рот и дай подумать. Вообще-то я хотел новый «роллс-ройс». Модель «фантом».
— Да что «роллс-ройс»! Пожелай все «роллс-ройсы», какие есть в магазине. А еще лучше — фирму, которая их производит.
— Ты ничего не понимаешь. — Макриби возмущенно замахал руками на сына.
— Это ты не понимаешь! Глухая тетеря! Только и умеешь, как птица, крыльями хлопать.
— Как бы я хотел, чтобы ты был птицей, Финлей! Но в тебе нет никакого полета! — сердито сказал Макриби.
Джон не успел себя остановить, да и не мог, поскольку желание Макриби прозвучало вслух. Оставалось только одно: выбрать для Финлея лучшую птицу. Так, выбрал. И Джон произнес РИМСКИЙ-КОРСАКОВ в третий раз, чтобы осуществить третье желание Макриби. Едва имя русского композитора слетело с губ Джона, как бедный Финлей превратился в сокола-сапсана.
— Вот это да! — воскликнул Нимрод. — Вы только поглядите!
— Слово не воробей, — глубокомысленно изрек господин Ракшас. — Вылетит — будет сокол.
Сокол кружил над внутренним двором замка, и сердито вертел головой.
— Еще не поздно, — сказал Нимрод. — Быстрей, Макриби, загадывайте четвертое желание.
— Какое? Зачем?
— Багдадский закон номер восемнадцать, — стаивал Нимрод. — Четвертое желание, произнесенное непосредственно за первыми тремя, их уничтожает. Все возвращается в исходное состояние.
— Лишиться новой крыши и миллиона фунтов наличными? Ну уж нет!
— А как же Финлей? — изумился Джон. Макриби поглядел на парящего над его головой сокола и помрачнел.
— Возможно, это научит его уважать отца.
— Макриби, что за глупость? — сказал Нимрод. — Он — ваш родной сын.
— Нет. — Макриби безжалостно засмеялся. — Уже нет. Теперь он птица. Удачного полета.
Он подхватил набитые деньгами чемоданы и направился в замок.
— Вам я тоже желаю удачи, — бросил он гостям на ходу, почти не оборачиваясь. — Судя по тому, что написано в «Свитках Беллили», без удачи вам никак не обойтись, да и с нею придется туго. — Он внес чемоданы в прихожую и пинком закрыл за собой дверь.
Джон сжался в комок, в ужасе наблюдая за соколом. А тот взмыл выше новой крыши, куда-то ввысь, где обретаются ангелы, а потом полетел на юг и исчез за горизонтом.
— Я боялся, что произойдет нечто в этом роде, — вздохнул Нимрод.
— Что я наделал! — простонал Джон. — Что я наделал…
— От тебя ничего не зависело, — отозвался Нимрод. — Как только желание произнесено вслух, ты обязан его исполнить.
— Он прав, Джон, — сказал господин Ракшас, положив свою добрую руку на плечо мальчика. — Зато теперь ты знаешь, на какой риск мы неизбежно идем, исполняя желания мундусян. Они ведь сначала говорят, а уж потом думают. Я сам, помнится, был страшно удручен, когда мне пришлось исполнить три желания впервые. Этот желатель такого нажелал! — Он вздохнул. — Но такова жизнь. Опыт — великое дело. На суше плавать не учатся.
Нимрод сунул книгу Макриби под мышку, а другую руку тоже положил на плечо Джона.
— Вперед, друзья, — сказал он. — Давайте-ка поскорее покинем этот замок, пока я не превратил его хозяина в воробья. Посмотрел бы я, как он улепетывает от своего сына-сокола.
Глава 11
Висячий Вавилонский дворец
Прошла, казалось, целая вечность. Наконец кто-то выпустил Филиппу из трубочки от сигары, в которую ее заточил Изаак Балай-ага. Девочка очутилась одна в необъятной спальне, обставленной так роскошно, как бывает только у королев. Мраморные колонны высились до прихотливого сводчатого потолка, а с него свисали огромные хрустальные люстры. Окна — высотой с целый автобус — были обрамлены тяжелыми портьерами из желтого шелка. Под цвет им были и покрывала на кровати, и обивка на позолоченных креслах. А еще повсюду были белые мраморные статуи младенцев — пухлых, голых, обернутых в простыни или неудобно откинувшихся на огромных морских ракушках. Комната была совсем не в ее вкусе. Лишь одно понравилось Филиппе: запах. Самый чудесный, самый свежий, самый экзотический аромат из всех, что встречались ей прежде.
В спальню лился яркий солнечный свет, и по ворсистому ковру с розовым узором Филиппа устремилась к окну — посмотреть, что же там, снаружи. Но, к своему удивлению, обнаружила, что там ничего нет. За окном не было ни пейзажа, ни хотя бы угла здания, в котором она находилась. Ничего. Только чистый белый свет. Вот это да! Встревоженная Филиппа решила, что такой вид из окна может открываться только во сне, причем не в самом лучшем. Она сильно ущипнула себя пару раз, поскольку в книгах люди всегда так делают, когда хотят убедиться, что все происходит наяву. Нет, пожалуй, она не спит… а жаль. Филиппа бросилась к двери, но дверь оказалась заперта. Тут уж девочка совсем растерялась.
Поначалу Филиппа хотела кричать, орать и колотить в дверь, пока кто-нибудь не придет ей на помощь. Но тут она вспомнила, кто она такая. Собрав всю свою джинн-силу, она произнесла слово-фокус: — ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНОФАНТАПРИСМАГОРИЯ! — и представила себя дома, в Нью-Йорке.
Никакого результата. Странно… Ведь в этой позолоченной клетке достаточно жарко, и она ощущает в себе немалую джинн-силу. Может, сила ее покидает? Ведь уже второй раз за последнее время ей не удается использовать слово-фокус! Первый раз — в поезде, когда ее подвел получение от Нимрода дискримен, а вот теперь не сработав ее собственное слово… Остается только одно ждать. К счастью, Филиппа была очень терпелива. Она устроилась на большой, довольно мягкой кровати и стала ждать.
И вскоре дождалась.
Услышав, что в замке повернулся ключ, Филиппа спрыгнула с кровати и с бьющимся сердцем побежала к двери. Она оказалась лицом к лицу с маленькой, смутно знакомой, похожей на мышку женщиной. Женщина держала в руках серебряный поднос с бутербродами, пирожками, бисквитными пирожными и большим кувшином фруктового сока. Только увидев все эти яства, Филиппа поняла, как же сильно она проголодалась. Однако еще больше, чем есть, ей хотелось узнать, где она и на каком основании ее держат в заточении.
— Эй, здравствуйте, — сказала Филиппа. — Я ведь вас знаю?
Женщина кивнула и поставила поднос на стол. Ее платье, очень дорогое и кичливое, вышло из моды лет сорок назад вместе с кружевными перчатками и нитями довольно потертого жемчуга. В ее волосах была пыль, на зубах — желтизна, на лице — слишком много пудры, а в глазах — столько же разочарования.
— Это правда, мы встречались, — сказала женщина. — На чемпионате мира по джиннчёту, в Нью-Йорке. Я — мисс Угрюмпыль.
— Да, теперь я вспомнила, — сказала Филиппа. — Вы были с Айшой.
— Я — горничная и компаньонка миледи, сопровождаю ее во всех путешествиях. — Выговор мисс Угрюмпыль выдавал в ней уроженку американского юга.
— Тогда, возможно, вы мне скажете, почему меня похитили и привезли сюда, — гневно потребовала Филиппа. — Сюда — не знаю куда.
— Конечно, дорогая, скажу, не утаю. Но прежде позволь сказать тебе кое-что еще. Твое похищение не имеет ко мне абсолютно никакого отношения. Помни, я тебе не враг. Всегда помни. Я готова стать тебе другом и помогать по мере сил и возможностей, если это не противоречит пожеланиям моей хозяйки, от которой я полностью завишу уже сорок пять лет. — Мисс Угрюмпыль попыталась улыбнуться. — Девонька, хочешь попить? Может, соку? Яблочного? Я узнала этот рецепт от мамы, а лучше ее яблочного сока во всей Северной Каролине не было.
— Сначала все объясните, — потребовала Филиппа.
Мисс Угрюмпыль уселась в одно из желтых кресел, которые очень подходили к цвету ее зубов.
— Раз уж ты такая, какая есть, надеюсь, ты не потребуешь объяснений всем чудесам. У джинн все возможно, сама знаешь. — Она осмотрела спальню и удовлетворенно кивнула. — Этот дворец — точная до последней детали копия Осборн-Хауса где королева Виктория жила с тысяча восемьсот сорок пятого года до самой своей смерти, то есть до тысяча девятьсот первого.
— Мы в Англии?
