Князь оборотней - Волынская Илона (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
— Но это же убийство! — возмутился жрец. — По всем сивирским законам — обыкновенное убийство!
— И-и, уважаемый! У нас тут особая земля и свои законы! — ухмыльнулся старик Канда.
Хадамахе, совсем недавно повторявшему про себя эти самые слова, стало не по себе.
— Зверьки-то не стесняются — человеческую бабу замуж взять, откормить, да потом, как растолстеет, и съесть! — продолжал старик Канда. — Вот где убийство!
— Ну и где эта баба? Кто ее видел? — вступился жрец.
— Как — где? У медведя в брюхе! — всплеснул руками старик Канда. — Кто ж ее там увидит?
— Удобно, — согласился жрец. — Только если Мапа такие хорошие охотники, зачем им еще баб есть? Для разнообразия? Все остальное… гм, приелось?
— Я, господин жрец, человек, — с большим достоинством сообщил старик Канда. — И чего в звериных головах делается, знать не могу.
— А я думал, вы шаман! — пришла пора жрецу делано удивляться. — Положено вам и про зверей, и про людей, и про духов знать. Про сверло ж узнали, хотя какое вам дело то того сверла? И до храма нашего, уж коли на то пошло?
— Мне, господин жрец, на моей земле… на здешней земле… — немедленно исправился старик Канда, — до всего есть дело. Стыд бы мне вышел и позор, если б с посланниками самого Храма в нашей глухомани чего нехорошее сталось!
— Теперь ты вздумал угрожать, — задумчиво заключил жрец.
— Что вы, господин жрец! Я одно говорю — вы вовсе другое понимаете! Какие угрозы — одни сплошные предупреждения! Господа жрецы на Буровой вовсе одни-одинешеньки, а вокруг-то опасностей не счесть! И Мапа с Амба, зверье дикое: с человеческих баб начали, глядишь, и жреца захотят на зубок попробовать. А жрец — он ведь не жрица, Огнем пулять не умеет. Да и докопались ли вы уже до того Огня? — старик хитро покосился на жреца.
У Хадамахи создалось четкое впечатление, что ради этого вопроса весь разговор и затевался. Но старый шаман тут же торопливо продолжил:
— Теперь новая напасть — зверье неведомое объявилось. Люди их дяргулями прозвали, волками красными. Говорят, сами мелкие, а страшные. Кто с ними встретился, от тех только горстка пепла осталась.
Господин жрец вдруг нервно затеребил кожаную бахрому на парке. Испугался? Больше на смущение похоже, будто знал он чего про тех красных волков.
— Тоже Мапа натравили. От их стойбищ дяргули лезут, выходит, их, медвежьих, лап дело! — твердо объявил Канда. И добавил: — Люди-то уж точно так подумают.
— Я еду на Буровую, — глухо сказал жрец и встал. — Объяснять младшим жрецам, что вместо работы на благо Храма им теперь придется ягоду по кустам собирать. Потому что шаман Канда нас припасами снабжать отказывается. — Он покосился на жрицу.
Канда только жестко ухмыльнулся в ответ — жрица дрыхла, еще и похрапывала, и не было ей дела ни до Буровой, ни до жреца.
— А в Столице и припасы, и тепло, и светло, и красота вокруг неописуемая… — мечтательно протянул шаман. — Упрямый вы, господин жрец! Как бы вам то упрямство не вышло боком.
— Все-таки угрожаете, — кивнул жрец. — Теперь и мне любопытно стало — с чего бы? Чем это, как вы сами говорите, жалкому шаманишке наша Буровая помешала?
Кровь бросилась старому шаману в лицо — он хоть и звал себя жалким шаманишкой, только никогда так о себе не думал! Ошибку совершил господин жрец, страшного врага нажил — да они и раньше друзьями не были.
Жрец подождал ответа, потом наклонился к шаману и, насмешливо улыбаясь, бросил ему в лицо:
— Думать, что жрец себя защитить не умеет — неправильно думать, — повернулся на пятках и зашагал к выходу. Вдруг остановился, оглянулся. — Задержался я у вас, торопиться надо. Передайте сынку старого Эгулэ, ждать я его не могу, а родне скажу, что он вот-вот появится. И мой вам совет — вы парня с приятелями долго не томите. Может, по-вашему, он и зверек… только их, таких, целое племя. Не считая недоеденных пока баб. — И вышел.
Напускное спокойствие слетело с Канды, точно деревянная маска после камлания. На лице одно выражение сменяло другое: страх, беспокойство, злоба, снова страх… Он сгреб с блюда очередную лепешку и впился в нее зубами с такой яростью, точно то была глотка непокорного жреца. Заорал, брызгая непережеванными кусками изо рта:
— Хуту! Где тебя носит, Эрликов сын!
— Братик нашелся… — процедила сквозь зубы Аякчан.
Послышался топот, и в покой ворвался стражник Хуту.
— Ты знал, что медведь, которого вы в лавке моей поймали, — Эгулэ сынок?
— Ну дык… — стражник поглядел на шамана с опаской, точно прикидывая, что бы тому было приятно услышать. — Бата его еще на воротах признал…
— Почему я об этом только сейчас слышу? — заорал шаман. — Почему этот неголубой знает, а я не знаю?
— Здесь так наших жрецов зовут? — недобро шепнула Аякчан.
— Девчонка, жена ваша младшая, его в ожидательный покой повела, там он их и увидел, — снова забормотал Хуту.
— Полудурки, — безнадежно выдохнул Канда. — Тащи всех троих сюда, быстро!
— И-и-и-и! — сзади донесся пронзительный свист, и в ледяную стенку врезался похожий на пучок кореньев дух.
— Понял уже, понял! — послышался неподалеку голос Донгара. — Ты бы еще позже явился! Уходим, Аякчан!
Свиток 14,
из которого понятно, каким полезным может быть умение торговаться
Тупоумно как-то, — думал Хадамаха. — Сперва сматываться через Черную реку да туманную муть между мирами, потом долго тащиться по ледяным коридорам, чтобы оказаться в том же покое, из которого сматывались!»
Разве что Донгара с ними не было — где и когда отстал черный шаман, Хадамаха приметить не успел. Шаман Канда так и сидел на шкурах у заставленного едой столика. Новым своим гостям он ни отвара, ни лепешек не предлагал и о здоровье не спрашивал.
— М-нн-э-э… — задумчиво тянул он, ведя заскорузлым желтым ногтем по выцарапанным на бересте надписям. — Соврал ты, выходит, медвежонок… Говорил, нет на тебе долгов. А как же нет, когда вот!
— Я у вас ничего не занимал, — глядя на старика исподлобья, буркнул Хадамаха.
— Не ты, так папаша твой! Вот уж кто в долгу — как жрица в Огненном шелку! А ну-ка, сочти нам! — бросил он приказчику.
Казалось, бедняга-приказчик прошел вместе с Хадамахой и его друзьями тайными путями земли, а потом еще пешим ходом по тайге. Был он неимоверно грязен, прилизанная косица растрепалась, штаны и торбоза вымокли до самого верха, но он торжествова-а-ал! В руках у него были опаленные Огнем, прокопченные берестяные свитки. Хадамаха не представлял, что можно торжествующе бубнить, но приказчик именно бубнил и именно торжествующе:
— Эгулэ из племени Мапа, вожак вышепоименованного племени Мапа, медведей…
— Людей-медведей, — недобрым голосом поправил его Хадамаха.
— Для своих медведей из все того же племени Мапа… — продолжал бубнить приказчик. — Взято со склада господина шамана Канды из расчета на Ночь нынешнюю: соли — десять пудов, да трав привозных, прессованных — семьдесят три кирпича, да наконечников для копий стальных — двадцать штук, да наконечников стрел — десять мерок, да скребков железных — две штуки, да котел большой, новый — одна штука, да ниток цветных для вышивания, да нарукавье женское серебряное…
Для мамы, понял Хадамаха. Ему сразу представилась смуглая рука в том самом серебряном нарукавье, натруженные пальцы с крепкими, уже не сводимыми мозолями на самых кончиках, и как они прикасаются к его волосам, и мамин радостный смех… Доберется он домой когда-нибудь? Он хочет домой, увидеть своих, у него уже вся душа выкрутилась, как старая коряга. Он бы бегом побежал отсюда до родного стойбища… А людям вокруг нет до его желания никакого дела вовсе! Они ладят свои дела, обманывают, наживаются, и голоса их звучат нешуточной опасностью, и им наплевать, что он просто хочет домой! И просить их бесполезно, и уговаривать — попробуй только, они лишь посмеются, да решат, что он слаб и, значит, можно его вовсе задавить!
Да он их просто порвет!
