Карусели над городом (журнальная версия) - Томин Юрий Геннадьевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Дежурная оказалась права: после третьей перемены воды Феликс принял вполне сносный вид. Запарившийся Алексей Палыч ополоснул его, велел одеваться, а сам вышел на свежий воздух.
Становилось прохладно. Небеса над головой начинали синеть. Оценит ли кто-нибудь в этих небесах хлопоты Алексея Палыча, отплатит ли чем-то за это? Забегая вперед, автор должен сказать, что и оценят и отплатят. Но по своему, по небесному, разумению.
Возвращались в Кулеминск поздно вечером электричкой.
Выбора у Алексея Палыча не было, и он повел Феликса в тот же подвал.
Уже стемнело. В школьном дворе никого не было. Отомкнув подвал, Алексей Палыч завел туда Феликса.
— Побудешь тут до утра?
— Хорошо, — согласился Феликс. — А утром мы пойдем в лагерь?
— Еще не знаю, — сказал Алексей Палыч. — Ничего я сейчас не знаю.
— Палыч, — сказал Феликс, — я и раньше догадывался… Немножко… Боре я не говорил. Но сегодня я уже точно понял — я не такой, как все ребята. Ты можешь мне сказать, кто я?
— Тебе? — Алексей Палыч задумался. — Тебе, наверное, можно, ты уже взрослый. Только я боюсь, что если тебе рассказать, то… тебе легче не станет. Может даже стать тяжелее.
— Я хочу знать правду, — сказал Феликс. — Я вижу — тебе тоже плохо. Я уже знаю, если нельзя сказать правду, всегда плохо. Но я не понимаю, как может стать плохо от правды.
— Бывает правда, которую лучше не знать, — сказал Алексей Палыч. — Ладно, завтра я попробую тебе объяснить. Хотя я и сам не знаю, что будет завтра.
— Завтра… — усмехнулся Феликс. — Мне все время говорят: «завтра», «потом», «после». Иди, Палыч, отдыхай. Свет я зажигать не буду: я знаю, что ты меня прячешь.
Алексей Палыч вернулся домой поздно. Его не спросили, где он был. Анна Максимовна промолчала: с некоторых пор она вообще старалась поменьше спрашивать.
Алексей Палыч поставил будильник на семь, но будильник ему не потребовался: всю ночь он ворочался, думал, но ничего не придумал.
Наступило утро самого тяжелого дня — понедельника.
ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ-ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Конец и начало
— Нет, ты мне скажи: зачем ты туда полез?
— Сначала ты скажи: зачем ты ее каждый день красишь?
— Это совершенно не твое дело.
— Если твое не мое, то и мое не твое.
— Пока что отец — я. Мое дело спрашивать, твое отвечать. Если ты мне все расскажешь по-честному, то я, может быть, тебя прощу.
— Меня не за что прощать. Это тебя надо прощать. Тебя уже много раз прощали, у нас в школе столько раз не прощают.
— Борька, как ты разговариваешь с отцом?
Но Борис сейчас не боялся ни бога, ни черта
Не боялся он и отца. Он-то знал, что правда на его стороне.
— Я с тобой нормально разговариваю. Если по-честному, то виноват ты.
— Хорошо, Боря, — сказал Арсений Петрович, — давай поговорим разумно. Мне мерзко на тебя смотреть, но я первый протягиваю тебе руку. Объясни, как это с тобой получилось? Наверное, нечаянно? Мы тебе поверим.
— Все равно меня выгонят из лагеря, — сказал Боря.
— Я этого не допущу!
— Они допустят, — сказал Борис. — Они тебя знают. Знаешь, что хуже всего в жизни? Хуже всего краснеть за своего отца.
Вот так, рикошетом, вернул Борис отцу его собственные слова.
— Он еще острит! Борька, я беру ремень!
— Может быть, его лучше отмыть, пока не закрыта баня? — спросила мама, которая отлично знала, что максимум, на что способен разгневанный Арсений Петрович, это раза три обежать вокруг стола.
— Проклятье! Я же не могу появиться с ним в нашей бане! Надо мной до конца жизни будут смеяться!
— Поезжайте на Старый Разъезд.
Так во второй раз за сегодняшний вечер появился в бане на Старом Разъезде синий мальчишка.
— Что-то сегодня много синеньких, — покачала головой дежурная, провожая отца и сына в отдельный кабинет с ванной. — Хоть бы сгорела она, эта фабрика. Ты бы, гражданин, не оставлял это дело, написал бы в газету, глядишь, и снимут директора. А новый призадумается…
Чувствуя на спине сверлящий взгляд сына, Арсений Петрович шмыгнул в ванную комнату. Он проделал это так быстро, что дежурная не успела предложить ему черного мыла.
Бориса пришлось отмывать в пяти водах.
Алексей Палыч проворочался всю ночь, так ничего и не придумав.
Встал он с тяжелой головой и от завтрака отказался. Его не спросили — почему. Его вообще мало о чем спрашивали в последние дни. Домашние видели, что он похудел, стал беспокойным. Но его не трогали и не расспрашивали, словно боялись узнать нечто ужасное. Анна Максимовна не говорила о домашних делах. Татьяна перестала делать замечания. Никто еще ничего не знал, но предчувствие какой-то беды висело в воздухе. Ощущение было такое, словно в доме была спрятана бомба с часовым механизмом — все слышали тиканье и все делали вид, будто ничего не случилось.
Но не случайно говорят: «Утро вечера мудренее». Едва Алексей Палыч вышел из дома, его осенило. Нужно увезти Феликса из Кулеминска! Увезти к кому-нибудь из друзей!
Друзей у Алексея Палыча накопилось довольно много. Правда, дружба была односторонняя и сезонная. С тех пор как Алексей Палыч обжился в Кулеминске, с той поры как умерли родители Анны Максимовны и у Мухиных образовался собственный дом, друзья по институту все чаще стали вспоминать Алексея Палыча.
Дружеские отношения вспыхивали каждый год с новой силой в начале июня и с такой же силой затухали в конце августа. Друзья наезжали поодиночке и семьями, ночевали в доме, раскидывали во дворе палатки, ходили за грибами, ягодами, рыбачили на дальних озерах, называли Алексея Палыча «стариной» и спрашивали, почему он не пишет диссертацию.
В конце августа друзья исчезали.
Конечно, Алексея Палыча приглашали вместе с женой в город, обещали билеты в театры и на концерты, грозились даже какими-то путевками в санаторий. Но Алексей Палыч по субботам был занят в школе, а на один день смысла не было ездить. Санаторий же для него вообще был понятием отвлеченным — нечто вроде Антарктиды или какого-нибудь нового африканского государства.
И вот нужда заставила Алексея Палыча вспомнить о друзьях. Удивляясь тому, как эта простая мысль не пришла к нему в голову раньше, он поспешил на почту.
Разменяв рубль на пятнадцатикопеечные монеты, Алексей Палыч оседлал автомат.
Еще не было восьми — все друзья оказались дома.
Первый очень обрадовался Алексею Палычу, но когда зашла речь о том, чтобы на десять дней приютить мальчика — очень послушного мальчика, — сказал, что, к великому сожалению, на днях, ну, буквально завтра, улетает в командировку.
Второй друг пришел в полный восторг, но тут же выяснилось, что у него в квартире идет ремонт. И надолго — ты же знаешь этих мастеров! — на все лето.
Третий друг — надо же такое совпадение — как раз сегодня уезжает в отпуск.
Затем друзья начали повторяться: отпуск, ремонт, командировка, ремонт, ремонт, отпуск, командировка.
На десятом друге обозначился некоторый сдвиг: десятый чужим голосом сообщил, что он умер этой зимой.
И только на одиннадцатом звонке, к концу второго рубля, Алексею Палычу повезло: Феликса согласился принять человек, который никогда не приезжал к Алексею Палычу и не обзывал его «стариной». Но когда-то они вместе были на практике, и у Алексея Палыча случайно сохранился его телефон.
Значительно повеселев, Алексей Палыч направился в школу. Он решил увезти Феликса сразу же после экзамена. О том, что будет спустя десять дней, он пока не загадывал. Там посмотрим, может, обойдется…
С задней стороны школы уже прогуливался Борис.
— Он там? — спросил Борис, кивая на дверь подвала.
— Конечно, — ответил Алексей Палыч. — Как у тебя?
— Пока никак, вчера я спать лег, а сегодня они на работу ушли, вечером будут разбираться. Алексей Палыч, я думал, думал… Жутко не хочется опять в лагерь. Будут нас там героями называть…
