Карусели над городом (журнальная версия) - Томин Юрий Геннадьевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Борис кратчайшим путем добежал до Кулемки и побежал вдоль нее по тропе.
Итак, Феликс бухнулся в речку…
Здесь так и хочется написать, что Феликс ударился о камень или его вынесло на стремнину, а впереди шумел водопад, и Борис, рискуя жизнью, вытащил его на берег.
Но речка Кулемка мелка; стремнины и водопады не снились ей даже в ее лучшие годы.
Когда Борис скатился вслед за Феликсом в речку, то воды в ней оказалось всего по грудь.
Феликс в трусах, а Борис в рубашке и брюках стояли друг против друга, и синие ручьи текли по их шеям.
Феликс и Борис стояли друг против друга, и синие ручьи текли по их шеям.
— Допрыгался… — сказал Борис.
Феликс молчал. Он чувствовал, что провинился.
Борис на четвереньках выбрался на скользкий берег и протянул руку Феликсу.
— Все, — сказал Борис. — Привет… Прощайся с лагерем.
— Я хотел набрать земляники. Смотри, сколько ее на том берегу.
Борис взглянул через речку и сплюнул синей слюной.
— Это ромашка, — сказал он кратко и начал раздеваться.
Одежда Бориса закрасилась неровно: в одних местах синий цвет лег погуще, в других посветлее. Но зато тело, руки, ноги и шея стали цвета морской волны — такой радостной синей волны, какую можно встретить на детских рисунках.
Феликс выглядел не лучше или не хуже — кому как понравится.
Ни ругать Феликса, ни объяснять ему что-то Борису не хотелось. Он понимал, что скрыть купание не удастся: для этого потребовались бы новые руки и шеи для них обоих, а для Бориса еще и новый костюм.
Борис выжал белье и одежду, надел все мокрое.
— Идем.
— Боря, а почему ты сказал: «Прощайся с лагерем»?
— Потому что выгонят.
— А куда мы с тобой пойдем?
— Я домой.
— Я тоже домой — к Палычу.
Борис ничего не ответил. Он чувствовал себя виноватым.
Они шли по траве вдоль Кулемки. Сзади и немного сбоку от них похрустывали сучья, словно эхо шагов отражалось от леса. Борис остановился и придержал Феликса. Но эхо не умолкло.
Невдалеке за деревом Борис заметил какое-то движение.
— Серый, — негромко сказал Борис, — а ну выходи, а то башку оторву.
Из-за дерева показался Серега с автоматом. Он следил за братом у озера, бежал за ним по тропе, видел купание. Он понимал, что сейчас с братом шутить не стоит.
— Чтобы через полчаса дома был! — приказал Борис. — Отцу ничего не говори.
— Борька, а я нарочно не прятался. Я тебе что-то сказать хочу.
— Я сказал — домой! — повысил голос Борис.
— Борька, возьми мою одежду, а я твою надену. Мне-то ничего не будет.
— Спасибо, Серый, — сказал Борис. — Мне твоя одежда мала. А теперь — сгинь.
— Я отцу ничего не скажу, — пообещал Серега и растворился в кустах.
При упоминании об отце Борису пришла неожиданная мысль.
— Феликс, кажется, я придумал! На обед мы все равно опоздали… Давай бежим сейчас в Кулеминск к нам домой. Отцу скажем, что свалился в воду нечаянно, а я бросился тебя спасать. Вот мы и закрасились. А виноват-то он! Его уже два раза штрафовали за речку. Я переоденусь, а он пускай отвезет нас в баню. До ужина мы вернемся.
— Я свалился не нечаянно, а пошел за земляникой, — сказал Феликс.
— А сказать надо, что нечаянно.
— Но это будет неправда.
— Ты можешь молчать. Говорить буду я. И вообще, если родителям всегда говорить правду, то и жить невозможно.
— Боря, ты говоришь «отец», «родители»… А где мои родители?
— Чем больше будешь спрашивать, тем скорее их увидишь, — усмехнулся Борис. — Пока что твои родители — Алексей Палыч и я.
— Я так и думал, — сказал Феликс. — Но говорить неправду я все равно не буду.
— Тебя никто не заставляет. Молчи себе — и все.
Но план Бориса, не такой уж и сложный, выполнить не удалось. Обходя лагерь, Борис увидел небольшую толпу, направляющуюся к лесу через стадион.
— Все, — сказал Борис. — Уходить нельзя. Нас идут искать… Девчонки все разболтали.
Да, это поработали девочки. И вряд ли можно винить их за это.
Походив возле опушки до обеда, они направились в столовую. Ни Феликс, ни Борис к обеду не явились. Девочки подождали еще полчаса. А потом они решили, что если с ребятами что-то случится, то в этом будут виноваты только они.
Девочки покаялись тренеру.
Тренер пошел к начальнику лагеря.
Начальник по трансляции объявил немедленный сбор всего персонала.
И вот теперь толпа человек в двадцать направилась к лесу. Впереди вышагивал Вен-Вен с мегафоном в руках. Позади всех шел Алексей Палыч, который тюлько что появился в лагере.
— Конец, — сказал Борис. — Кажется, всему конец. Но ты молчи. Может быть, еще поверят. Только они не поверят. Вон их сколько собралось.
— Палыч идет! — радостно воскликнул Феликс.
— Тут и Палыч не поможет, — вздохнул Борис.
Двое синих вышли из зеленого леса и пошли по желтому песчаному полю навстречу толпе.
— Вот они! — воскликнул кто-то весело, потому что страдал близорукостью.
— Я бы сказал, не совсем они, — заметил Вен-Вен, близорукостью не страдавший.
Мальчиков окружили кольцом. Женщины смотрели на них с жалостью: они знали, что грозило этим ребятам. Мужчины тоже знали, но жалости в их глазах не было, ибо именно мужчины на нашей планете призваны осуществлять справедливость.
— Господи! До чего они синие! — вздохнула повариха, которую освободили от поисков, но она пошла из любопытства.
Алексей Палыч скромно маячил в задних рядах. Он проклинал себя за то, что не освободился с утра и не успел вовремя. Он понимал, что при таком количестве свидетелей даже начальнику лагеря трудно будет что-нибудь сделать.
Феликс, не обращая ни на кого внимания, бросился к Алексею Палычу.
— Палыч, привет! — радостно сказал Феликс. — Ты почему так долго не приходил?
Алексей Палыч, не поднимая глаз, пожал синюю ладошку, но тут же спохватился.
— Безобразие! — сказал Алексей Палыч, косясь в сторону начальника лагеря.
— Товарищи, спасибо, — сказал начальник лагеря нехорошим голосом. Таких голосов не бывает у людей, собирающихся простить. — Все свободны. Куликов и Солнечный пройдут со мной в канцелярию.
— Концерт окончен, — сказал в мегафон Вен-Вен. — Граждане, расходитесь. Граждане, не толпитесь.
Именно в эту минуту, при виде синих мальчишек, в голове Вен-Вена произошло короткое замыкание в творческом смысле. Он ясно увидел свою новую пьесу. Она была в синем цвете. Синие мальчики и синие девочки пели и танцевали на сцене. Синий оркестр играл «голубой блюз». Всем было дико тоскливо, невыносимо скучно, жутко одиноко. Смысл пьесы заключался в том, что в ней не было слов. Можно было петь только «на-на», «ля-ля», «ра-ра», «па-па» и… «ку-ку».
«Ку-ку» было настоящей находкой, такого еще нигде не встречалось.
Вен-Вен быстрым шагом направился в клуб — записывать идею, пока она еще дымилась.
За ним потянулись остальные.
Начальник лагеря, Борис, Феликс и Алексей Палыч пошли в канцелярию. Ребята, встречавшиеся им по пути, прилипали к этой группе, как железные опилки к магниту. Всем хотелось посмотреть, как ведут себя приговоренные перед казнью. Провожали Бориса и Феликса молча. Никто не смеялся и не злорадствовал. Один лишь Дегтярев забегал вперед и пятился задом, надеясь разглядеть слезы на лицах преступников.
Все четверо поднялись на второй этаж над столовой в небольшой кабинет начальника лагеря. Он молча подвинул стул Алексею Палычу и сел за стол.
— Ну… — сказал начальник лагеря, и в этот момент в дверь постучали.
— Войдите.
В дверь просунулись Ира и Тома и остановились у порога.
— Что скажете?
— Они не виноваты, — сказала Ира.
— Это мы виноваты, — сказала Тома.
