Ловушка для волшебников - Джонс Диана Уинн (онлайн книга без TXT) 📗
Мама ойкнула и зажала свои чувствительные уши. Говард схватил приемник и попытался его выключить, но не тут-то было — приемник, оказывается, и не был включен, так что непонятно было, как прекратить шум. Тогда Говард вынес громогласный приемник в прихожую, где из чулана доносился грохот ударных, а кроме того, было слышно, как сквозь футляр тренькают струны Говардовой скрипки. А в папином кабинете настольный магнитофон разразился «Полетом валькирий», но это были еще цветочки по сравнению со звуками из гостиной. Там на полную катушку шумел телевизор — из него безостановочно извергалась слащавая популярная музыка, изредка сменявшаяся хоровым пением. Не молчало и пианино — оно, судя по всему, выдавало бурные и страстные трели. Говард видел, как ходуном ходят клавиши, вот только звуки тонули в шуме телевизора и пронзительных воплях кларнета, который мама оставила на пианино.
«Ох уж этот Торкиль! — подумал Говард. — Ну ничего, надеюсь, Арчеру тоже досталось по полной программе!»
На помощь ему подоспели Фифи и Катастрофа. Втроем им удалось кое-как приглушить тарарам. Радиоприемник, папин магнитофон и кларнет (развинченный на части) они сунули в чулан к ударным, а сверху завалили все это диванными подушками. Телевизор закутали одеялами, в которых ночью спал Громила. Тут-то и пробилось на первый план пианино — оно играло «Вечер трудного дня». Говард резко захлопнул крышку, однако «Вечер трудного дня» упорно продолжал звенеть, зато не надо было любоваться на жутковатое зрелище — самостоятельно прыгающие клавиши. Уф! Теперь, если повысить голос, можно было поговорить и даже услышать друг друга.
Минут пять жизнь текла вполне мирно. Потом, откуда ни возьмись, под окна притопал духовой оркестр и давай маршировать туда-сюда по улице.
— Смотрите-ка! — завопила Катастрофа, тыча пальцем в окно, куда-то поверх голов оркестрантов.
Ей одной не было нужды повышать голос — ее и так все слышали.
Говард взглянул туда, куда она показывала. Насчет шайки Хинда у него давно уже имелись нехорошие предчувствия, и они оправдались. Шайка собралась на противоположной стороне улицы в полном составе — двадцать человек. Большинство просто топтались, сунув руки в карманы, и слушали духовой оркестр, но рыжий мальчишка времени зря не терял и деятельно малевал огромными буквами «АРЧЕР» на всех стенах подряд, водя баллончиком с краской. Фифи увидела это и преисполнилась праведного гнева. Схватила блокнот и размашисто написала: «Они обижают Арчера!!!» С блокнотом она понеслась в кухню, где папа, мама и Громила сидели, законопатив уши бумажными салфетками, и сунула блокнот папе под нос. Тот запустил блокнотом через всю кухню.
— Ох уж эти женщины! — взревел он (по сравнению с гостиной в кухне было почти тихо). — Ай-ай-ай, сейчас зарыдаю из-за Арчера! Все глаза выплачу! Нас бы кто пожалел!
Фифи начала было оскорбленно выкрикивать что-то в ответ папе, но ее прервал громкий стук в дверь.
— Поди посмотри, кто там, Говард, — простонала мама в отчаянии.
Говард послушно побрел в прихожую, отпер парадную дверь — и оцепенел. На пороге стоял господин в необычайном одеянии с длинными висячими рукавами, сшитом из разноцветных ромбиков ткани. При виде Говарда господин снял плоскую шапочку с пером и отвесил учтивый поклон, обмахнув пером носки своих башмаков с пряжками. Господин что-то сказал, но Говард не разобрал что: слова гостя потонули в музыке, захлестывавшей дом, да еще снаружи хлынули звуки оркестра, который играл «Боже, храни королеву».
«Опять Торкиль выделывается», — подумал Говард.
— Заходите скорее! — крикнул он.
Господин кивнул и проследовал в прихожую. Говард захлопнул дверь, так что духовая музыка больше не мешала, и тут обнаружил, что в доме царит тишина. Торкиль хотел, чтобы все слышали гонца.
В звенящей тишине учтивый гонец сказал:
— Приветствую вас, сударь! С порученьем я к вашему почтенному отцу. Мне велено посланье передать и непременно подождать ответа.
Говорил он так чудно, что Говард даже не сразу его понял.
— Пап! — окликнул он.
Папа вышел из кухни, запахивая халат на брюшке. Из ушей у него торчали бумажные салфетки. Завидев посланца, который прилагал все усилия, чтобы не таращиться на хозяина дома в изумлении, папа напрягся. Он осторожно вытащил салфеточную затычку из одного уха и сердито бросил:
— Ну а вам что понадобилось?
Гонец снова учтиво поклонился и обмахнул шапочкой с пером свои башмаки.
— Передо мною мастер Квентин Сайкс? — вопросил он.
Папа оторопело кивнул.
— Я к вам с посланьем от Хатауэя. Мой господин велел мне непременно вручить его вам в собственные руки и подождать ответа, мастер Сайкс.
Из кухни разом высунулись Фифи, Катастрофа и мама, а над ними замаячила озадаченная физиономия Громилы. Удивились все. В прихожей воцарилась тишина — наверняка Торкиль тоже подслушивал из чулана.
Папа тяжело вздохнул:
— Что ж, давайте ваше послание.
Гонец бережно пошарил в кошеле, свисавшем у него с пояса, и извлек письмо — длинный желтоватый свиток, запечатанный алой восковой печатью. Свиток он с почтительным поклоном вручил папе.
Папа повертел письмо — на свитке отчетливо чернели буквы, писанные пером.
— «Достопочтенному Квентину Сайксу», — прочитал он. — Между прочим, пергамент, не что-нибудь. Удивительно!
Папа недоверчиво покосился ни гонца, сломал печать и с шуршанием развернул пергамент. Внутри обнаружились те же черные рукописные буквы, прочесть которые было не так-то просто. Папа отодвинул письмо подальше от глаз и наморщился от усилий.
— «Посулы»… «яд и мед»… — пробормотал он. — О, это роскошно! Слушайте все! — и стал читать дальше.
Достопочтенный мастер Квентин Сайкс!
Дошло до нас, что Вас одолевают известные нам превосходно лица, что шлют они Вам разные угрозы, но также обещанья и посулы, мешая яд и мед в своих посланьях. Коль скоро эта череда событий в растерянность Вас явную повергла, мы станем компасом Вам в бурном океане, поможем Вам свой вывести корабль из яростного шторма к тихим водам. Напоминаем, что Хатауэю, ему лишь одному, должны Вы верить, его лишь слушаться, а также надлежит Вам, не мешкая, не ведая сомнений, не нарушая сроков уговора, слова, как прежде, посылать исправно, числом две тысячи, в три месяца по разу. Гонца мы к Вам отправили с посланьем, дабы напомнил уговор он давний. Во избежание недоразумений отныне Вы ему передавайте слова, а он немедля передаст их Хатауэю в собственные руки. Послание сие Вы сохраните: оно и подтверждает и скрепляет Ваш уговор с обманутым, но все же Вам преданным слугой,
— Че-го? — только и сказал Громила.
— Перевожу для тех, кто не обременен мозгами, — ухмыльнулся папа. — Хатауэй заявляет, что слова я всегда посылал, оказывается, именно ему, и хочет, чтобы я продолжал в том же духе и посылал слова, как раньше. Но не подразумевается ли тут угроза? — обратился он к учтивому гонцу.
Гонец отвесил новый поклон.
— Достопочтенный сэр, мой господин так нравом мирен, что обидит вряд ли и муху, но сказать велел он вам: долготерпенью всякому предел на свете есть, и ежели его долготерпенья вы уже вкусили, то и оно, увы, небеспредельно, точней, вот-вот иссякнет, а отсрочка, которую по милости своей давал он вам, назавтра истекает.
— Что означает: сдай слова сегодня или пеняй на себя, — перевел папа озадаченному Громиле.
Тем временем духовой оркестр на улице доиграл «Боже, храни королеву!» и перешел на «Тихую ночь, святую ночь». Почему-то для папы эта невинная рождественская мелодия стала последней каплей. Он выдернул салфетку из другого уха и растоптал ее.
— Это уж слишком! С меня хватит! — ревел он. — Все, рассудок мой пошатнулся! Этого еще не хватало! — Он потряс пергаментом перед лицом у гонца. — Знаете, что я сделаю с этой дурацкой, идиотской штукой?
Гонец испуганно попятился к двери и помотал головой.
— Вот увидите! — прокричал папа. — И остальные тоже увидят! Торкиль! — воззвал он. — Слышишь? Арчер! Видишь? Смотри хорошенько!
