Синий краб (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (лучшие книги онлайн txt) 📗
Соринка
Ветер жил в водосточной трубе старого двухэтажного дома. Он поселился там давно, когда труба еще не была покрыта ржавчиной и вокруг стояла маленькая деревня, а не большой город.
От деревни только и остался этот один-единственный дом с кирпичным низом и бревенчатым верхом. Среди деревенских изб он был самым большим, а в городе оказался самым маленьким, если не считать газетных киосков.
Ветер, живущий в трубе, был тоже маленький. По сравнению с ветрами, которые летают над всей землей и гнут большие деревья, это был просто уличный сквозняк. Алька звал его Шуршуном, потому что этот ветер, когда вылетал на улицу, сразу начинал шуршать по асфальту сухими листьями.
У Шуршуна был очень скверный характер. Наверное, от зависти. Шуршун завидовал большим ветрам. Он злился на свое бессилие и, чтобы на него обратили внимание, старался навредить людям. Вырывал из рук газеты, хлопал форточками, поднимал пыль в переулках. Но сил у него хватало всего на несколько минут.
Иногда, в холодную погоду, Шуршун выл в трубе от тоски и злости. Труба была дырявая, проржавевшая, и Шуршун мерз в ней.
Алька прижимался щекой к трубе и слушал, как голосит противный ветер.
Приходила соседская девчонка Женька и тоже слушала.
Они оба не любили этот ветер. Однажды Шуршун залетел в открытое окно, хлопнул створкой и опрокинул пузырек с тушью на чертеж старшей Алькиной сестры Марины, который лежал на подоконнике. Попало, конечно, Альке. А у Женьки Шуршун прошлым летом вырвал из рук голубой шар с нарисованным желтым цыпленком. Было бы не обидно, если бы шар улетел к самому небу. Но Шуршун не хотел отдавать его ветрам, которые высоко-высоко передвигали горы белых облаков. Он ударил голубой шар с желтым цыпленком о провода, и шар лопнул.
— Почему он такой вредный? — говорила Женька. — Прямо ужас какой вредный!
— Он как маленькая собачонка, — решил Алька. — Большие собаки всегда добрые, а маленькие только и хотят за ногу тяпнуть.
Алька и Женька, чтобы разозлить своего врага, по очереди кричали в трубу:
— Эй ты, сквозняк несчастный!
Шуршун замолкал, услышав такие оскорбительные слова, а потом еще громче выл от возмущения…
Однажды зимой Алька, Женька и Валерка шли из школы. Вернее, шли только Валерка и Алька. Они тянули за веревочку санки. На санках сидела Женька и держала три портфеля: свой и мальчишек. Они возвращались с урока физкультуры. Урок у первоклассников был веселый: соревновались в парке, кто дальше всех съедет с горы.
— А Валерка ехал-ехал да как головой в сугроб вр-режется! — вдруг вспомнил Алька.
Валерка сразу засмеялся. Он любил смеяться. А Женька хохотала так, что рассыпала портфели и сама свалилась на бок.
Шуршун терпеть не мог, когда кто-нибудь весело смеялся. Кроме того, он давно хотел отомстить Альке и Женьке за насмешки. Он полетел к котельной, поднял там с земли несколько крошечных острых угольков, смешал их со снежной пылью и понес навстречу ребятам.
Валерка, все еще смеясь, подставил снежному облаку лицо. Было очень приятно, когда снежинки таяли на разгоряченных щеках, А Женька не решилась подставить лицо снегу и закрылась шапкой с пушистым помпоном.
Потом они взглянули на Альку и увидели, что он совсем не смеется. Он стоял, опустив голову, и тер кулаком глаз.
— Ты что? — удивилась Женька.
— Соринка попала, — сморщившись, сказал Алька.
— Больно? — сочувственно спросил Валерка.
Алька не ответил. Ему было так больно, будто глаз проткнули иголкой. Слезы сами собой бежали по щекам.
— Не три кулаком, — сказала Женька. — Дай я соринку языком вытащу. Я умею.
Она была просто сумасшедшая! Алька даже подумать боялся, что кто-то может дотронуться до его больного глаза. Он его и открыть-то. никак не мог, а рука сама прижималась к лицу.
— Ну-ка, покажи, — велела Женька.
— Убирайся! — крикнул Алька. — Как дам!
Женька скривила губы и сказала:
— Недотрога! Испугался!
Алька одним глазом поглядел на санки, схватил свой портфель и трахнул Женьку. Но если смотришь одним глазом, да еще сквозь слезы, все кажется каким-то перекошенным. И Алька промахнулся. Он треснул портфелем не по Женьке, а по собственной ноге. А Женька отскочила и запела:
— Не-до-тро-га… Алька-каралька!
— Опять вы… — жалобно сказал Валерка. — Ну хватит вам!
Он больше всего на свете не любил, когда кто-нибудь ссорился. Сам он никогда не обижался и ссорился очень редко. Валерка был веселым и улыбался почти каждую минуту. А когда кто-нибудь начинал ругаться, лицо у Валерки делалось грустным, будто он вот-вот заплачет.
— А тебе какое дело? — сказала ему Женька. — Ты не лезь.
Алька снова тер глаз кулаком, но другим глазом следил за Женькой. И думал, погнаться за ней или не стоит.
Валерка взял Женькин портфель, поставил его на покрытый снегом тротуар. Алька видел, как уходил Валерка. Он тащил санки, будто они были тяжелые-тяжелые. А на санках лежал только один Валеркин портфель.
Дома Алька долго промывал глаз водой, и соринка, наконец, выскочила. Но настроение все равно было плохое. Он сел готовить уроки и даже решил два примера, но потом бросил ручку. Делать домашние задания один он не привык.
Алька вспомнил, как Валерка тащил на санках свой портфель, и ему стало совсем грустно. Даже злость на Женьку пропала. Он походил по комнате, потом натянул пальто и шапку и выскочил на улицу.
На улице он сразу увидел Женьку. Она шла в ту сторону, где стоял дом Валерки.
Пошел и Алька.
Они шли по разным сторонам тротуара и делали вид, что вовсе не знают друг друга. Потом Женька протянула, будто сама с собой разговаривала:
— А я к Валерику пошла, во-от…
— Больно ты ему нужна! — не оборачиваясь, сказал Алька.
— Я у него задачник забыла, — проговорила Женька, разглядывая на ходу небо с клочковатыми облаками.
— А я… я тоже забыл… — Но Алька так и не придумал, что он забыл у Валерки. И решил больше с Женькой не разговаривать.
Только как-то так получилось, что шагали они уже не по разным краям тротуара, а посередине, совсем близко друг от друга.
— Соринка-то все еще сидит в глазу? — тихо спросила Женька.
— Выскочила, — вздохнул Алька и зачем-то потер глаз кулаком.
— Не три варежкой, — строго сказала Женька. — Натрешь — еще пуще болеть будет.
— Да уже не болит, — сказал Алька. — Это я так.
Они поравнялись со старым домом, и Алька грохнул кулаком по ржавой трубе.
— Это все из-за него.
— Из-за Шуршуна?
— Конечно, — смущенно сказал Алька. — Это он соринку мне в глаз запустил.
— Вот вредняга! — посочувствовала Женька. — Запереть бы его тут.
Оба поглядели на трубу.
— Как его запрешь? — сказал Алька. — Это все-таки ветер.
— Сделать деревянную затычку, — развеселилась Женька. — Сделать вторую. Внизу трубу заткнуть и вверху…
— А на боках у трубы вон сколько дыр.
— Да-а…
— Ну его, — махнул варежкой Алька. — Все равно соринки уже нет. Ничего у него не вышло.
Шуршун в трубе тихо завыл от досады. А они зашагали быстро-быстро, чтобы поскорей прийти к Валерке, который, наверно, совсем загрустил один.
Город Весенних Птиц
Ветер за окном морщил лужи, и от воды во все стороны разлетались солнечные зайчики. Двадцать или тридцать зайчиков влетели в комнату и плясали на потолке прямо над Шуркиной кроватью. Шурик лежал и целый час смотрел на их солнечный танец. И думал, что теперь уже совсем настоящая весна.
Шурик перевернулся на живот и сквозь прутья кроватной спинки стал смотреть на улицу. Тающий снег у забора торчал грязными острыми зубцами. По всей улице разлилась громадная лужа. В половине лужи отражался трехэтажный светло-зеленый дом, который стоял напротив, а в другой половине отражалось темно-синее небо. Поэтому вся улица казалась зеленой, синей и еще ярко-желтой от веселого солнца.
