Школа выживания - Паттерсон Джеймс (читаемые книги читать .txt) 📗

Это дерево — его обзорная площадка. Остальная команда раскинула лагерь внизу в корнях. Похоже, они застряли здесь надолго. Вести дистанционное наблюдение за птичьим отродьем, видно, придется не день и не два.

Ему бы пробраться на территорию, подойти к Макс сзади, похлопать ее по плечу, подождать, пока она обернется, — и хрясь ее в нос! Но нет, она теперь будет жить в этих хоромах, думать, какая она совершенная да прекрасная, и что она лучше всех, лучше и важнее, чем он, Ари.

Но если что его обрадовало — это выражение ее лица, когда она увидела его живым. Шок и ужас. Он, Ари, ее лицо ясно видел. Это за последние сорок восемь часов главное событие. Если ему чего хочется в этой жизни, так чтобы она на него всегда так смотрела. В шоке и с ужасом.

Ладно, давай, Максимум, получай свой санаторий, пользуйся, коли тебе подфартило. Недолго тебе осталось радоваться. Я тут поджидаю тебя, от меня не уйдешь, не надейся.

Ненависть овладела всем его существом, скрутила ему кишки, и он почувствовал, как превращается в волка, как вытягивается у него морда, как плечи сходятся вперед. Он смотрит, как грубые волосы покрывают его руки, а из-под ногтей стремительно отрастают здоровенные когти. Боже, как бы ему хотелось вонзить их в совершенное лицо Макс. Выцарапать глаза, порвать щеки, разодрать рот.

Затмевая ему солнце, его душит дикая слепая злоба. Сам того не замечая, он вонзает клыки в собственную руку. Сжав челюсти, ждет приступа боли. Наконец, задыхаясь, с красной от крови пастью и онемевшей рукой он разжимает челюсти. Так-то лучше…

Часть 2

Тюрьма или рай

Знаешь, дорогой читатель, сколько спален у Анны в ее «старой ферме»? Семь! Одна для нее, и каждому из нас шестерых по собственной спальне. А сколько ванн? Целых пять. Пять ванн, и все в одном доме!

— Макс, — Газман стучит в дверь моей спальни. Волосы у меня уже мокрые после блаженно-долгого и блаженно-горячего душа. — Можно мне во дворе погулять?

— Вот это да! Я и забыла, какого ты цвета. Думала, веселенького серенького цвета грязи.

Газ смеется:

— Считай, что это был камуфляж. Можно мне на улицу?

— Ага, только давай подождем остальных. Пойдем все вместе. Игги надо ориентиры какие-нибудь дать.

Наконец мы все готовы. Отправившись на экскурсию, обозреваем окрестности и обнаруживаем вокруг много всего интересного.

— А что там? — любопытствует Надж. — Ангар для самолета?

За рощицей в стороне от дома спряталось большое красное кирпичное строение.

— Это амбар, — говорит Клык. Он пошел с нами, но я за ним присматриваю. Коли он снова сникнет, я его тут же отправлю обратно в дом.

— Амбар с животными? — встрепенулась Ангел.

В этот момент Тотал залаял, как будто взял чей-то след.

— Похоже на то, — я хватаю пса в охапку. — Послушай меня, Тотал. Здесь лаять нельзя. Того и гляди, напугаешь кого-нибудь.

Он, кажется, обиделся, но, пока я держу его на руках, сидит молча.

— Вот тот, первый с краю, его зовут Шугар, — Анна, показав нам наши комнаты, дала нам полную свободу, но здесь, видно, решила представить нас своим питомцам.

Мы стоим перед открытой дверью сарая и рассматриваем светло-серую лошадь, которая повернулась к нам и созерцает нас с интересом.

— Шугар, ты настоящая красавица, — шепчет в восторге Надж.

— Она большая, — кажется, для Газмана «большой» означает «красивый».

— Большая и очень ласковая. Я поэтому и назвала ее Шугар. [2] — Анна открывает коробку и достает из нее морковку. Вручив морковку Надж, она кивает в сторону лошади:

— Ты дай ей, не бойся, она морковку любит. Вытяни вот так ладошку и положи на нее морковку, она сама ее возьмет.

Надж опасливо делает шаг вперед. Вот тебе и героиня: легким ударом может мужчине ребро сломать, а при виде лошади дрожит, как осиновый лист.

Шугар аккуратно, одними губами взяла у нее с руки морковку и довольно ею хрупает.

Надж расцветает счастливой улыбкой, а у меня застрял ком в горле. Мы — как городские дети-лишенцы, вывезенные на село службой социальной опеки и впервые в жизни оказавшиеся на свежем воздухе и на природе.

— У вас, друзья, есть еще полчаса. Обед в шесть, — и Анна направляется к дому, оставив нас одних.

Против воли при слове «обед» представляю себе, как стол ломится от еды. Она ведь знает про наш аппетит.

Все это замечательно. Но где же ловушка? Я же знаю, без ловушек дело никогда не обходится.

— Ништяк! — Газман, кажется, мысленно уже влез в пруд.

Пруд этот размером с футбольное поле, а по берегу в хорошо продуманном беспорядке разбросаны камни и посажен рогоз и лилейник.

У меня лично пруд вызывает подозрения. А ну как восстанет из его глубин какое-нибудь пруднесское чудовище. Понимаю, дорогой читатель, что ты сейчас напомнишь мне про мою глубокую паранойю, но вся эта идиллия мне как-то подозрительна. Вот смотри, например, моя спальня. Очаровательная! Что я знаю такое, что можно назвать этим словом? Ничего! За всю мою жизнь мне и в голову не пришло его употребить.

А здесь, вот тебе здрасьте пожалуйста. И спальня очаровательная, и пруд очаровательный, и что там еще окажется очаровательным. Сдается мне, что это какой-то новый тест на мою долю выпал.

— Газ, у нас сейчас времени нет купаться, — я старательно прижимаю к ногтю свои нарастающие страхи. — Давай подождем до завтра.

— Здесь так красиво! — Надж не может оторвать взгляда от мягких холмов, за которыми я вижу новые опасности, от темнеющего в сумерках сада, скрывающего от меня свои черные секреты, от пруда (мою тираду о пруде, дорогой читатель, смотри выше), от бегущего в пруд булькающего ручейка. — Здесь настоящий Эдем.

— Вот-вот, — бормочу я себе под нос, — в Эдеме-то тоже все куда как прекрасно закончилось.

— Смотрите, там еще другие животные есть, — Ангел тянет меня за руку обратно в амбар.

Без всякого сомнения, там найдутся еще какие-нибудь чистопородные, в образцовом порядке проживающие в своих образцовых вольерах, обитых веселеньким ситчиком.

— Ладно, заглянем туда на обратном пути к дому. Не знаю как вы, а я до смерти проголодалась.

Обернувшись на Клыка, вижу, что он слегка побледнел. Надо попробовать после обеда уложить его в один из подозрительно комфортабельных шезлонгов около страшно уютного камина.

— Овечки! — восторженно верещит Ангел, завидев пушистый комочек коричневой шерсти.

— Анна у нас, оказывается, любительница домашних животных, — Клык идет следом за Ангелом и, видно, не может сдержать иронии. — Лошади, овцы, козы. Куры, поросята…

— Ага, интересно, кто сегодня на обед?

Он широко улыбается мне. Такая улыбка у него на вес золота — может, раз в год увидишь и целый год помнить будешь. У меня от радости и смущения к щекам приливает кровь, и я ускоряю шаг.

— Смотрите, поросята! Иг, иди сюда! — Газман проводит рукой Игги по затылку маленького коричневого поросенка, и Игги, расхрабрившись, чешет его между ушей, вызвав потоки оглушительного, счастливого поросячьего визга.

У меня перед глазами встают вызывающие обильное слюноотделение картинки подкопченного бекона, а Газман мечтает:

— Поросята такие счастливые, никого не волнует, чистые они или грязные, и никто не говорит им, что они живут в свинарнике.

— Это потому, что они свиньи, — резонно замечаю я в ответ. И тут, оцарапав меня, Тотал выпрыгивает из рук.

— Куда? — кричу я Тоталу и в этот момент замечаю сидящую на цепи большую черно-серую овчарку. Упершись передними ногами в землю, Тотал громко и задиристо лает, а здоровый пес отбрехивается ему в ответ.

— Тотал, прекрати! Это его двор! Ангел!

Ангел уже бежит к нам и хватает Тотала за ошейник.

— С каких это пор, — подозрительно спрашиваю я, — у Тотала появился ошейник?

— Тотал, успокойся, — увещевает его Ангел, гладя по голове.