Возрождение - Кинг Стивен (бесплатные полные книги TXT) 📗
Чарли, ты сейчас похож на человека, которого здорово долбануло током, подумал я, и меня разобрал смех. Как же я смеялся! Я согнулся пополам. Я хохотал почти беззвучно – после крика у меня пропал голос, – но зато от всей души. Потому что это было смешнее некуда, разве нет? Электрический шок! Шокирующее развитие событий! Можно лопнуть от смеха!
Но даже содрогаясь в конвульсиях, я невольно продолжал держать Мэри Фэй в поле зрения, боясь, что мохнатая черная конечность опять полезет из ее рта, возвращая к жизни искаженные криком лица.
Наконец я, шатаясь, покинул камеру смертников и прошел через гостиную. На полу валялись сломанные ветки, занесенные ветром в распахнутую Дженни дверь. Они захрустели под ногами, как кости, и я едва не вскрикнул, но сил на это у меня не осталось. Господи, как же я устал!
Спрессованные грозовые тучи уходили на восток, изредка метая молнии. Скоро на улицах Брансуика и Фрипорта будет потоп, потому что ливневые стоки забьет градом. Но между темными тучами и местом, где я стоял, раскинулась огромная разноцветная радуга, под которой уместился весь округ Андроскоггин. А разве в тот день, когда мы с Астрид сюда приезжали, не было радуг?
«Бог Ною даровал знамение радуги», – распевали мы во время собраний Братства методистской молодежи по четвергам, и нам аккомпанировала Пэтси Джейкобс, кивая в такт головой с собранными в конский хвост волосами. Предполагалось, что радуга – это хороший знак, означавший, что буря прошла, но сейчас, глядя на радугу, я ощутил, как меня снова наполняют ужас и отвращение, потому что она напомнила мне о Хью Йейтсе. О Хью и его призматиках. О Хью, который видел существ, похожих на муравьев.
В глазах вдруг потемнело. Я понял, что вот-вот лишусь сознания, и это было хорошо. Не исключено, что когда я очнусь, мой разум сотрет все воспоминания. Так даже лучше. Даже безумие лучше… лишь бы в нем не осталось места для Царицы.
Но самым лучшим выходом была смерть. Роберт Ривард знал это, и Кэти Морс тоже. Я вспомнил о револьвере. Наверняка в его барабане осталась пуля и для меня, однако решит ли это проблему? Меня остановили слова, сказанные Царицей Джейкобсу: Ни смерти, ни света, ни покоя.
Только Великие, сказала она.
В Небытии.
Мои колени подогнулись, и я сполз на землю, упираясь спиной в косяк двери. Мое сознание погрузилось во тьму.
XIV. Последствия
С тех пор прошло три года. Сейчас я живу в Каилуа, неподалеку от своего брата Конрада. Это живописный прибрежный городок на острове Гавайи. Моя квартира находится на Онеава-стрит, в квартале, расположенном вдалеке от пляжа и престижной части города, но зато она просторная и, во всяком случае для Гавайев, недорогая. Кроме того, она совсем близко от Куулеи-роуд, а это немаловажный плюс. Там размещается психиатрический центр Брэндона Л. Мартина, где практикует мой психиатр.
По словам Эдварда Брейтуэйта, ему сорок один год, но для меня он выглядит на тридцать. Когда вам шестьдесят один – а в августе мне исполнится именно столько, – все мужчины и женщины в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти кажутся тридцатилетними. Трудно воспринимать всерьез того, кто по виду едва пережил бурную молодость (во всяком случае, мне), но в случае с Брейтуэйтом я стараюсь изо всех сил, потому что он мне здорово помог… хотя, признаюсь, антидепрессанты помогли еще больше. Я знаю, что некоторые их не любят. Утверждают, что таблетки притупляют мышление и эмоции, и я могу подтвердить, что это правда.
И слава Богу!
Выйти на Эда мне помог Кон, который в свое время променял гитару на спорт, а спорт – на астрономию… хотя в волейболе ему по-прежнему нет равных, да и на теннисном корте тоже.
Я рассказал доктору Брейтуэйту все, что вы прочитали на этих страницах. Ничего не утаил. Понятно, что он многому не верит, да и кто в здравом уме поверит? Однако какое облегчение приносит возможность выговориться! И кое-что в моем рассказе поколебало его неверие, потому что некоторые факты легко подтвердить. Например, связанные с пастором Дэнни. Даже сейчас запрос в «Гугле» дает почти миллион ссылок – можете проверить сами. Какие из его исцелений были истинными, до сих пор остается предметом дискуссий, но то же самое можно сказать и о папе римском Иоанне Павле II, который, предположительно, исцелил французскую монахиню от болезни Паркинсона при жизни, а коста-риканскую женщину от аневризмы сосудов головного мозга – через шесть лет после своей смерти. (Хороший трюк!) То, что произошло со многими исцеленными Чарли – то, что они сделали с собой или другими, – тоже скорее относится к фактам, а не домыслам. Эд Брейтуэйт считает, что я вплел эти факты в канву своего повествования, чтобы придать ему достоверность. В конце прошлого года он практически признался в этом, процитировав Юнга: «Самые блестящие рассказчики в мире содержатся в сумасшедших домах».
Но я живу не в сумасшедшем доме и после сеансов в психиатрической клинике Мартина могу вернуться в свою тихую, залитую солнечным светом квартиру, за что искренне благодарен. Как и за то, что до сих пор жив, потому что многие из исцеленных пастором Дэнни похвастаться этим не могут. В период с лета 2014 года до осени 2015-го они кончали с собой десятками. А может, и сотнями, кто знает… Не могу не думать о том, как они очнулись в том, другом мире и побрели, голые, под воющими звездами, подгоняемые жуткими муравьями-охранниками. В такие моменты я очень рад, что еще жив. Мне кажется, что благодарность за жизнь, независимо от причины, указывает на то, что человек сумел сохранить здравость рассудка. А с тем, что часть моего рассудка утрачена навеки – ампутирована, как рука или нога, увиденным у смертного одра Мэри Фэй, – я научился жить.
И пятьдесят минут с двух до двух пятидесяти пополудни, каждый вторник и каждый четверг, я разговариваю.
Наутро после бури я проснулся на кушетке в вестибюле главного здания курорта. Все лицо горело, а мочевой пузырь готов был лопнуть, но идти в туалет напротив ресторана я не хотел. Там висели зеркала, и мне не хотелось даже мельком увидеть в них свое отражение.
Я вышел на улицу помочиться и наткнулся на гольф-мобиль, врезавшийся в ступеньки крыльца. Сиденье и простенькая приборная панель были заляпаны кровью. Я опустил взгляд на рубашку и увидел, что она тоже вся в бурых пятнах. Провел рукой по распухшему носу, и на пальце остались темно-бордовые крапинки. Значит, я приехал на гольф-мобиле, врезался на нем в крыльцо и разбил лицо, но совершенно этого не помнил.
Излишне говорить, как сильно мне не хотелось возвращаться в домик на «Крыше неба», но сделать это было необходимо. Однако сесть в гольф-мобиль оказалось самым простым. Проехать на нем через лес обернулось задачей посложнее, и каждый раз, когда мне приходилось останавливаться, чтобы убрать с дороги упавшие ветки, я с колоссальным трудом заставлял себя двигаться дальше. Разбитый нос ныл от боли, а голова раскалывалась от напряжения.
Дверь была распахнута. Я остановился, вылез из гольф-мобиля и сначала просто стоял и тер свой бедный распухший нос, пока из него опять не пошла кровь. День выдался солнечный и чудесный – буря смыла жару и влажность, – но комната за раскрытой дверью напоминала темную пещеру.
Нет никаких причин волноваться, говорил я себе. Больше ничего не может произойти. Все кончено.
А что, если нет? А что, если не все кончено?
Что, если меня поджидает она, с клешней из человеческих лиц наготове?
Я заставил себя подняться на крыльцо, останавливаясь на каждой ступеньке, а когда в лесу за моей спиной неожиданно каркнула ворона, я съежился и, вскрикнув, закрыл голову руками. От бегства меня удержала только уверенность, что если я не войду, комната, в которой умерла Мэри Фэй, будет преследовать меня до конца жизни.
Никакой пульсирующей мерзости с единственным черным глазом там не оказалось. Пациентка «Омега» лежала в том же положении, в каком я видел ее в последний раз: два пулевых отверстия на ночной рубашке и еще два на простыне, обернутой вокруг бедер. Рот женщины был открыт, и хотя ужасная черная конечность бесследно исчезла, я даже не пытался убедить себя, что мне все это померещилось. Я знал правду.
